отличающееся от всего, что за пределами нашей территории. Это я говорил барду Сильвестру о патриотизме и любви к собственной земле, что их не существует и надо развивать? Кажется, я немного ошибся. Развивать надо, но любовь эта есть, пусть и не такая, как привычна по тому миру.
— Мастер Гней? — обратился я к четвёртому мастеру, занимающемуся пока что строительством канала для будущих мастерских. Но он всё равно считается моим приближённым, и я сам его таковым считаю.
— Мы уже столько всего начали… — покачал тот головой. — Не дело это, останавливаться на полпути.
— Будет кровь, — осадил я. — Война и кровь. Возможно, война со всем королевством.
— А и давай! — хлопнул он по столешнице. — А и пусть! Сколько можно? Они же… Они нас бросили! Решили устроить войнушку друг с другом, понимая, что нас съедят! А теперь у нас есть шанс себя защитить — давай защитим. И себя, и своих людей, и всех, кто к нам приедет. Хватит уже быть всеми забытыми и от чужих милостей зависеть!
Мощно задвинул! Всех проняло. Ибо — правда. Все всё понимают, но считают такой трындец, который у нас, объективным положением вещей. А тут такой я выискался, и показал путь, по которому надо двигаться, чтобы «объективное положение» стало прошлым, а население графства, всех сословий, почувствовало себя, наконец, людьми.
— А я поддержу! — поднял голос Рохелео. — Граф, ты знаешь, что против меня обвинения, и в любом другом месте королевства мне не жить. Вот только считаю, что мастер Гней прав, без относительно своего положения. Просто потому, что и правда, ты слишком большое дело затеял.
— Но церковь… — попытался парировать я, но был перебит:
— И что, церковь? Ты преувеличиваешь влияние церкви. Всегда и везде для человека главное — его желудок. Еда. А ещё — самоуважение и перспективы. Если церковь утешает в горе, помогает в голоде и нищите, это здорово. Но если церковь будет мешать человеку стать богаче, мочь кормить досыта его детей, мешает почувствовать себя достойным, загоняя его в статус раба… Граф, такая церковь даром никому не сдалась. Я уверен, подними ты вопрос о новой епархии — у тебя появится масса сторонников. И всё у тебя получится. Только накорми людей, дай им свободу, дай им пики, чтобы смогли себя защитить — и всё выйдет. Не надо бежать в Дикие Земли.
— Я полностью разделяю мнение своего коллеги! — А это после небольшой паузы забил гвоздь в крышку гроба Ансельмо. — Граф, ты называешь меня жадиной и скупердяем, и, может быть, это правда. Но я считаю, что в делах графства должен быть порядок, каждый асс важен для хозяйства. И бюджет у нас никогда не сходился, ни один год. Он и сейчас не сходится, — заулыбался плут, — но сейчас я вдруг понял, что ты сможешь сделать то, чего не могли ни дед, ни отец твои. Ты его наполнишь! Сведёшь! И не будешь зависеть от милостей короля. Ты знаешь, как зарабатывать и на что тратить деньги ПРАВИЛЬНО, открывая мне, квестору с опытом, работавшему казначеем всю жизнь, новый мир.
Если сомневаешься, что мы не потянем войну — отвечаю, потянем. Надо только время чтобы мастера закончили с придумками, и чтобы Олаф и его братья по оружию помогли народу понять что от него требуется. И у нас будет столько денег, что не страшен сам дьявол. Мы выстоим, ваше сиятельство! — Он лучезарно улыбнулся.
— Прокопий, ты что скажешь? — обратился я к самому старому и верному магистрату.
Тот помялся, пожал плечами.
— Моя семья уже много поколений служит твоей семье, Рикардо. И вот недавно, открывая новую яму для извести, которые там, на известковых рудниках, спешно строят одну за другой, я подумал… Чёрт возьми, а что дальше-то будет? Ну, построим мы эту дьявольскую дорогу. И всё вот это, эти ямы и печи — останется ненужным. Зачем столько всего разбазаривать, и всё в долг?
А теперь езжу по графству и понимаю, что МАЛО мы ям заложили! — с энергией в голосе воскликнул магистрат. — Мало, сеньоры. Потому, что если не будет виа, а я сомневаюсь в этом, наш граф не успокоится, пока в бетон не закатает все дороги графства — будет что-то другое. И третье. И пятое. И двенадцатое. Нам и этих ям не хватит, придётся новые закладывать.
Мы, наконец, перестали защищаться! Обороняться! Мы начали строить! Строить для того, чтобы нападать самим.
На степняков. На мятежные города — а нечего нам было палки по колёса кидать. На злых соседей? Так предатели они, спят и видят нас пограбить. Король Карлос? Тут не моего ума дело, но так скажу, уважают только сильных! Если тебя будут уважать — никто никогда не посмеет не то, что плюнуть в тебя, а и косо посмотреть! Да что там, даже подумать против тебя будет страшно! А значит надо стать сильным. И строительство, известь, камень, а ещё руды и кузницы — это первое, без чего сильным стать никак не получится. Зерно — наше всё, основа, хлеб. Но без промышленности зерно — ничто.
— …А известь окупится, — улыбнулся он. — Мы столько солидов в неё вложили — жуть, но я точно говорю, окупится всё! И мельница. И кузни гильдейские. Граф, я по земле езжу, с мастеровыми разговариваю — люди верят в тебя. Люди надеются. Ты показал, что можешь попытаться вытащить графство из трясины, в которой мы жили. Если ты уйдёшь — восстание будет, и пики поднимут не только крестьяне. Мастера с ними бок о бок встанут — никто не хочет возвращаться в «как было».
Ты говоришь церковь? Да к чёрту церковь, которая мешает жить! — распалился он. — Бог велел помогать, и падре должны помогать людям. Пасти наши души, как пастухи пасут овец — чтобы те были в сохранности, не были утащены лукавым. А они — среди бела дня на дороге нападать! А душа где? При чём тут душа?
Так что да, к чёрту такую церковь! — сверкали решимостью его глаза. — Мастера встанут за тебя, если поднимешь прапор повыше. И я встану рядом с тобой, и буду помогать чем смогу, как стояла рядом с твоими предками вся наша семья.
После такого живого и энергичного монолога пришлось сделать паузу для перезагрузки в голове. Причём не только у меня. Когда, наконец, собрался с мыслями, обратился к следующему члену нашего правительства:
— Эстебан, ты — божий человек. Принял постриг. Если встанешь и уйдёшь — я пойму.
— Граф, я дал обет служить богу, а не
