не послушаетесь здравого совета, мы готовы даже употребить силу. У нас с собой четыре тысячи человек; напрасно вы думали бы сопротивляться, готовя этим себе худшую участь. Тут нечего думать, — добавил он, — немедленно сдавайтесь и отворяйте ворота.
Ксендз Кордецкий на это горько усмехнулся.
— Пан староста, — сказал он, — не знаю, от большого ли благочестия напали вы так грубо на алтарь Матери Божией и ее слуг; но верно то, что хотя бы для того только, чтобы показать вам, что у ног Ее мы ничего не боимся, — ворот вам не откроем…
— Должны! — крикнул Калинский, топнув ногой об пол и ударив рукой по столу. — Должны или…
— Когда будем должны, сделаем! — ответил спокойно приор. — Но пока мы не видим необходимости.
— Значит, хотите пожара? Хотите гибели? Хотите пролития крови? Когда шведские солдаты силой войдут сюда, я тогда ни за что не ручаюсь.
— Бог нас охранит.
— Что же вы одни хотите держать сторону изгнанника? Не желая отвечать на это, Кордецкий только сказал:
— Мы вовсе не хотим войны, служим Богу, и знать даже о ней не желаем; мы не трогаем никого, оставьте нас в покое.
— Для вашего блага необходим здесь гарнизон: здесь дело идет о святой иконе, о святом месте!
— Поистине необыкновенна заботливость ваша! — тихо вздохнул приор.
— Придут, — горячо продолжал Калинский, — придут некатолики, католики, шведы, всякий сброд, собранный со всего света, и уничтожат вас совсем. Мы желаем вас только спасти.
— Покорно благодарим за усердие! Но мы уповаем на милость Божию. Бог не покинет нас!
Староста, потеряв терпение, отвернулся.
— Итак! — сказал он. — Хотите войны, хотите разрушения и получите их.
— Нет, не хотим! — покорно сказал Кордецкий. — Это совсем не наше дело; отложите, по крайней мере, переговоры до утра; сейчас ночь, приближается час ночной службы, час молитвы; утром будет более удобно об этом переговорить.
Грозно взглянул пан староста и дерзко усмехнулся, будучи уверен, что монастырь уже в его руках.
— Га! Отлично, даем вам отсрочку до утра! — воскликнул он. — Мы не начнем военных действий, но утром поспешите, так как граф Вейхард долго ждать не будет. Кое-какую власть над ним я имею, но удержать не смогу. Если не послушаете меня вы и те, кто здесь с вами, ценности монастырские пропадут. Помните!
Говоря это, он направился к выходу, когда приор попросил его к ужину; но староста отказался, сильно озабоченный тем, как объяснит он Вейхарду отсрочку переговоров до утра, и вышел за двери.
Когда граф увидел возвращавшегося полковника, обеспокоенный долгим ожиданием и изнывая на коне, он издали закричал ему:
— Ну, что, полковник, ворота отворяют?
— Сейчас, сейчас расскажу все, — подыскивая подходящие слова, сказал Калинский. — Монахи сильно испугались, просят подождать до утра, умоляют подарить им эту ночь, потом приступят к переговорам. Нельзя было настаивать… хотя…
Вейхард с проклятием повернул коня и приказал искать места Для ночлега. Войско медленно потянулось к костелу св. Варвары и зданию новициата под горой.
Калинский много говорил, объяснял, описывал, зубоскалил, но сумрачного Вейхарда не развеселил. Чех, мрачный как ночь, ворча что-то под нос, ехал к избранной стоянке.
VIII
Как приор Кордецкий ведет с Вейхардом переговоры, и как граф находит его вежливым, но непреклонным
На другой день, лишь только пасмурное утро озарило окрестности после дождливой ночи, Вжещевич встал со своего походного ложа со странными чувствами обманутой надежды, нетерпения и гнева и подсмотрел мрачным взглядом на стены обители, возвышавшиеся недалеко. Они стояли безлюдные, на взгляд совершенно беззащитные, безоружные, не оживленные никаким движением, со своей высокой колокольней, с немыми башнями, прямо против шведов, которые, думая легко завладеть обителью, в мыслях уже раньше времени представляли себе, как они разместятся и будут хозяйничать там.
Едва проснувшись, Вейхард тотчас спросил о монастырских послах, и Калинский поспешил доложить, что они уже видны идущими к дому новициата, в котором была квартира предводителя шведов и вокруг которого расположился наскоро, в темноте, лагерь. С нетерпением, плохо укрытые, ожидали посланных оба вождя, обещая себе скоро завладеть Ченстоховом и отомстить монахам за дерзкое неповиновение по первому приказанию.
Когда часовой доложил, что пришли двое паулинов, Вжещевич, несмотря на нетерпение, с которым сам их ожидал, приказал, однако, задержать ксендзов и заставить их ждать во дворе, в сырости и грязи. Было видно, как закрытые капюшонами монахи оперлись о стену и, окруженные солдатами, среди громких насмешек толпы, хладнокровно и с ласковыми лицами выносили эту пытку, на которую им запрещал отвечать их сан.
Наконец их позвали к начальнику.
Посланные от ксендза-приора были: ксендз Бенедикт Ярачевский и Марцелий Томицкий, оба опытные, мужественные, покорные, терпеливые и сильные духом; первый, умевший говорить на нескольких языках, другой — латинист, необыкновенно живого ума человек, не поддававшийся легко ни уговорам, ни страху.
Когда они стали перед гневным Вейхардом, он не знал сначала, как поступить, сразу ли наброситься гневно на них или вести переговоры хитро и ласково; одну минуту по глазам его было видно это колебание, которое скоро прошло, и начальник выбрал тон высокомерия, барства и гордости, по временам насмешливый, стараясь держаться на высоте, которую он занял.
Ксендз Бенедикт сделал несколько шагов, с достоинством поклонился и начал:
— Не можем придти в себя от удивления, ясновельможный пан, и глазам своим не верим, видя вас здесь и убеждаясь, что вы, а никто иной, были виновником вчерашнего ночного нападения. Мы имели право видеть в тебе покровителя, защитника, почитателя нашего образа Матери Божией, к стопам которой ты некогда припадал с молитвой совсем иного рода. Пристало ли ночью нападать на это место, штурмовать ворота, пытаться шумом запугать нас и перед чудотворным образом допускать солдатские выкрики?..
— Что произошло, — перебил Вейхард, — то произошло, и я не думаю, чтобы отвечал за это перед моей совестью. Сделал это для вашего же добра. Не скрываю, что хочу и должен занять Ченстохов. Разве вы еще не знаете, что теперь происходит и что окружает вас? — добавил он с усмешкой. — Ваша сдача неизбежна, сегодня или завтра, но должна наступить; такова воля Карла-Густава. Как покровитель монастыря, как друг ваш, должен стеречь, чтобы вы не попали в худшие руки. Я спешил, стремился сюда для вашего только блага…
Ксендз Бенедикт, озадаченный, замолк на минуту.
— Но, — сказал он спокойно, — мы совсем не видим опасности и необходимости сдачи кому бы то ни было; мы, монахи, молимся, славим Бога, охраняем место, доверенное нам.
— И которого не сохраните, — бросил Калинский.
Вейхард взглядом приказал ему молчать, а сам продолжал ласково:
— Не тайна для
