прежде никто ничего не знал, как, равным образом, никто не мог представить и того, что Пеппино будет работать у Феррари на протяжении сорока лет. Он станет его вечным шофером (вернее, его пассажиром, поскольку Феррари обыкновенно управлял машиной сам), а также его самым доверенным человеком. У Пеппино были жена и дети, но его настоящим домом стал особняк Феррари.
Участие Феррари в этих второстепенных, в общем, гонках говорит не только о том, что у него снова появилось желание сесть за руль гоночного автомобиля, но также и о том, что ему удалось преодолеть последствия — можно назвать это посттравматическим синдромом — того странного недомогания, послужившего причиной его отъезда из Лиона. Его интерес к гонкам разгорелся с новой силой, когда стали проводить «Mille Miglia» — начинавшиеся и заканчивавшиеся в городе Брешия тысячемильные гонки по территории Италии. Собственно, автогонки и начинались с того, что машины мчались наперегонки от одного города к другому, но в конце 20-х годов такого рода соревнования уже практически не проводились. Они наверняка окончательно сошли бы на нет, если бы не усилия четырех энтузиастов — двух аристократов и двух журналистов, которые решили разработать концепцию тысячемильных гонок — ради вящей славы своей родной Брешии, для удовлетворения собственных гонщицких амбиций и для популяризации столь любимого всеми ими автоспорта. Графы Аимо Магги и Франко Мазотти, друзья с детства и талантливые гонщики-любители, объединились ради осуществления этого проекта с репортерами Ренцо Кастаньето и Джованни Канестрини. В соответствии с их планом участники тысячемильных гонок должны были стартовать в Брешии, доехать до Рима, а потом вернуться назад в Брешию, обогнув таким образом почти половину Италии. Кастаньето быстро прикинул расстояние, набросал на клочке бумаги несколько цифр и заметил, что дистанция составит примерно 1600 километров. Граф Мазотти ответил: «Это же около тысячи миль. Почему бы нам в таком случае не назвать гонки тысячемильными?
Идея тысячемильных гонок очень понравилась Феррари. Поскольку Римини уволился с фирмы, Энцо сам занялся организационной стороной дела: собрал команду и выбрал машины для гонок. «Тысячемильные гонки не только способствовали развитию автомобилестроения, но и помогали выявить по-настоящему талантливых гонщиков, — писал Феррари в своих воспоминаниях. — Без победы в Брешии даже водитель с именем не мог считать себя состоявшимся гонщиком. Кроме того, первые тысячемильные гонки стали в определенном смысле проверкой на зрелость всей нашей автотехники и автомобильной индустрии. Дело в том, что дороги тогда были не то что нынче и изобиловали поворотами, подъемами, неровностями и ухабами; помимо шоссейных дорог, были дороги, мощенные булыжником, присыпанные щебенкой и гравием — или просто грунтовые, купавшиеся в грязи. Это не говоря уже о том, что перед гонщиком мог неожиданно возникнуть железнодорожный переезд или тупик. Короче говоря, тысячемильные гонки являлись своеобразным тестом на прочность — и для водителя, и для его машины». Подобно 24-часовым гонкам в Ле-Мане, которые стали проводиться четырьмя годами раньше, тысячемильные гонки в Италии должны были привлечь команды гонщиков всех известных фирм-производителей, желавших продемонстрировать потребителю надежность и скоростные качества своих автомобилей.
Гонщики фирмы Alfa должны были отправиться в путь на трех машинах RL SS конструкции Мерози с шестицилиндровыми двигателями и специальными кузовами типа «торпедо». Фаворитом гонок считался Брилли-Перри, который и возглавил команду. Феррари ездил в горы к перевалу Ратикоза в Апеннинах (между Болоньей и Флоренцией), чтобы лично понаблюдать за прохождением машин своей команды. На этой стадии гонок все шло хорошо, и Феррари проникся уверенностью, что все его машины дойдут до финиша. Увы, пока машины мчались от Флоренции до Сиены, от Сиены до Рима, а от Рима до Перуджи — и дальше по Адриатическому побережью через Анкону и Пескару, машины команды Alfa Romeo стали выбывать из гонок одна за другой. Победа досталась не Брилли-Перри, а другому известному итальянскому гонщику — Нандо Минойя, который прошел дистанцию за 21 час, показав среднюю скорость 47 миль. Он ездил на автомобиле ОМ, построенном, кстати сказать, все в той же Брешии. Магги, Мазотти, Кастаньето и Канестрини могли поздравить друг друга с еще одним успехом и выпить по этому поводу лишний стаканчик граппы. Они организовали пробег, ставший тридцать лет спустя легендой автоспорта и аккумулировавший в себе все опасности и романтику автогонок той эпохи, когда гонщик был открыт всем ветрам и взглядам и не укрывался от превратностей судьбы в коконе из сверхпрочного углепластика. Зрителей тогда тоже ничто не защищало — ни специальные ограждения, ни зоны безопасности.
Тысячемильные гонки «Mille Miglia» были, если так можно выразиться, гонками в их первозданном виде — такими, как их представляли себе пионеры автоспорта в начале XX века. Интересно, что Италия в конце 20-х — начале 30-х годов была единственной страной в Европе, где еще разрешалось проводить заезды по городским и сельским дорогам, совершенно не приспособленным к гонкам. В то время как британский парламент издал закон, запрещавший автогонки но шоссе и общественным дорогам, простые итальянцы, напротив, почитали за счастье наблюдать затем, как по их городам и селам проносились участвующие в тысячемильных гонках мощные автомобили, за рулем которых сидели известные всей стране гонщики. Это было захватывающее зрелище — своего рода парад автотехники и героев-водителей. С самого начала проведения Mille Miglia и вплоть до их запрещения тридцатью годами позже Энцо Феррари играл заметную роль в их истории и судьбе.
Глава вторая
Из множества гонщиков, с которыми ему приходилось иметь дело в начале своей карьеры, Феррари испытывал особую приязнь и уважение к Джузеппе Кампари, что неудивительно, поскольку это был человек неординарный. Когда Alfa Romeo отказалась от участия в гонках Гран При, Кампари словно в пику администрации выразил желание купить у фирмы модель Р2, за рулем которой столько раз добивался успеха в гонках. После этого он открыл свое дело в пригороде Милана Сан-Сиро, где приобрел с этой целью старый гараж. При этом он продолжал мечтать о карьере певца и даже женат был на «диве» — оперной певице Лине Кавальери. Воспоминания Феррари об обеде в доме Кампари, исполненные теплого дружеского чувства и легкого юмора, дают нам возможность ощутить аромат эпохи и взглянуть на события глазами очевидца. «Я прошел на кухню, чтобы разведать обстановку, — писал Феррари. — Великий гонщик, одетый в полосатую пижаму, похожую на робу каторжника, колдовал над плитой, заставленной многочисленными кастрюлями и кастрюльками, из которых вырывались клубы пара. Было жарко, поэтому в соус, над которым в данный момент трудился Кампари, помимо великого множества всевозможных ингредиентов попало и
