Эстер спустилась в желтую гостиную, где ее уже поджидал муж, единственную из трех гостиных первого этажа, которой в доме пользовались, – она была самая красивая и уютная.
Кроме Эдисона, в гостиной была его сестра Полиссена, чувствовалось, что приход Эстер прервал их бурный разговор. Глаза Полиссены блестели от слез, а лицо Эдисона казалось нервным и озабоченным.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, вставая с дивана и делая шаг навстречу жене.
– Если судить по вашим лицам, то, наверное, лучше вас обоих, – улыбаясь, ответила Эстер.
Полиссена резко встала, толкнув коленом палисандровый столик, вытерла слезы и поспешно вышла из комнаты.
Эстер вопросительно взглянула на мужа.
– Муссолини объявил войну Франции и Англии, – пояснил он. – А сестра плачет, потому что ей не пишет ее возлюбленный.
– Я не знала, что у Полиссены есть возлюбленный, – сказала Эстер, придавая более важное значение любовной истории золовки, а не известию об объявлении войны.
– Возможно, он и сам об этом не знает. Такова моя сумасшедшая сестра, – проворчал муж.
Эстер села на маленький диван у окна. Матовая бледность была ей к лицу. От нее она казалась еще более хрупкой, чем обычно. Эдисон наполнил бокал портвейном и предложил ей.
– Выпей, тебе полезно, – заботливо сказал он.
Эстер пригубила вино. Оно было хорошим и приятно согревало ее.
– Что сделал Муссолини? – спросила она равнодушно, просто чтобы продолжить не очень-то важный для нее разговор.
– Он объявил войну, – повторил муж. – Он полез вслед за Гитлером в эту авантюру, чтобы не упустить свой кусок пирога.
– Италия вступила в войну, и никто об этом не знает? – удивилась она.
– Объявление войны неминуемо, – ответил Эдисон. – Но я узнал это окольным путем.
Эстер хотела возразить, что сейчас все делается окольными путями: и в семье, и в стране, и в международной политике, – но лишь зябко передернула плечами и промолчала.
Отпив еще глоток, она поставила бокал на палисандровый столик и сказала:
– Значит, мы тоже оказались втянутыми в эту бойню?
– Это будет быстрая война, – попытался успокоить ее Эдисон.
– Знаменитый блицкриг? – с иронией спросила она.
– Вот именно, – подтвердил муж, немного поколебавшись.
Он всегда был убежденным фашистом, горячо поддерживал Муссолини и разделял его взгляды. Эдисон верил в то, что близится конец демократических режимов в Европе, что сулило фашистской Италии грандиозное будущее – эпоху процветания и прогресса. Но решение дуче вступить в войну впервые поколебало его уверенность в вожде.
– Почему ты рассчитал мадемуазель Ювет? – спросила Эстер, приступив к делу, которое без этого объявления о начале войны было бы жизненно важным, но теперь казалось банальным.
– Она пьяница и к тому же не способна уследить за детьми. Когда мы вернулись в город, Микеле мне сказал, что Валли подглядывала за твоими родами. А Ювет даже не заметила, что девочка сбежала из-под ее надзора, – раздраженно заявил он. – Наверно, дремала в тихом уголке, выпив рюмку-другую.
– Это невозможно! – поразилась Эстер. – Ты говоришь, что девочка видела… видела…
– Она видела все, – подтвердил Эдисон.
– Это ужасно! Я не могу в это поверить. – Эстер попыталась представить, что именно видела ее дочь, и руки у нее опустились. – Валли мне ничего не сказала об этом, даже ни разу не намекнула, – произнесла она, качая головой.
– Что сделано – то сделано, – коротко отрезал муж. – Вот почему мне пришлось уволить гувернантку. Кроме того, как французская гражданка, она все равно теперь не имела бы права оставаться в нашем доме. Ведь мы с Францией находимся в состоянии войны.
Вошел Микеле, шофер, который исполнял также обязанности мажордома на вилле.
– Ужин готов, – объявил он. – Прикажете подавать?
– Подавайте, – ответила Эстер, расстроенная плохими известиями, которые лавиной обрушились на нее с возвращением мужа: потеря мадемуазель, любовные безумства золовки, недопустимое поведение Валли и в довершение всего объявление войны.
– Позаботься, чтобы дети вели себя, как положено, – распорядился Эдисон, обращаясь к слуге, и помог жене подняться.
«Сегодня же вечером я должна поговорить с Валли начистоту», – решила Эстер, выходя из гостиной.
В этот момент зазвонил телефон. Эстер, которая проходила мимо аппарата, стоявшего на столике у двери, подняла трубку.
– Ответьте Милану, – услышала она голос телефонистки.
– Алло? – сказала Эстер, но связь тут же прервалась: позвонивший не захотел говорить.
– Там повесили трубку, – обратилась она к мужу.
– Наверное, неполадки на линии. Перезвонят попозже, – ответил Эдисон, испытывая некоторое замешательство.
Когда ужин подходил к концу, телефон зазвонил снова. Микеле вошел в столовую и сказал Эдисону, что спрашивают его.
– Кто это? – поинтересовалась Эстер, в то время как муж торопливо вставал из-за стола.
– Кто-то, кто не захотел назвать свое имя, – ответил шофер.
Эдисон Монтальдо посмотрел на жену.
– Хочешь, возьми трубку вместо меня, – с вызовом произнес он. – Тогда узнаешь все, что тебя интересует.
– Эдисон, мы оба знаем, кто тебе звонит. У меня есть заботы и поважнее, – строго сказала она и вернулась к еде.
Монтальдо вышел из комнаты, раздраженно бросив на пол салфетку, дети вопросительно уставились на мать. Полиссена тут же снова заплакала и вышла из-за стола. Эстер тоже поднялась.
– Эмилиано, навести своего наказанного брата и посмотри, чем он занимается. А мы с Валли пойдем в мою комнату, – обратилась она к детям.
– Я еще не доела пудинг, – запротестовала девочка.
– Доешь потом. А сейчас иди со мной, – приказала мать.
Проходя по коридору мимо Эдисона, который стоял, приложив трубку к уху, Эстер не смогла удержаться, чтобы не уязвить мужа.
– Постарайся не забыть, – прошипела она, – что завтра крестины моей дочери. Не забудь, что ты должен на них присутствовать.
Поднимаясь по ступенькам, Эстер расслышала, как муж говорил в телефонную трубку:
– Сейчас у меня нет времени слушать твою болтовню. Мне не до этого. Как бы то ни было, я его прочту, этот твой новый шедевр.
Общая нервозность передалась и дочери – у нее уже были слезы на глазах. Плач Валли усилил дурное настроение Эстер.
– Перестань хныкать, ради бога, – одернула она дочь.
– Ты сердишься на меня, потому что папа разговаривает по телефону с другой женщиной, – запротестовала девочка.
Эстер повернулась, бледная от ужаса. Сколько еще вещей, неподходящих для ее возраста, знала ее странная дочь? Она не стала комментировать последнюю фразу Валли, а втолкнула девочку в спальню и сразу приступила к делу.
