Он покачал головой и открыл дверцу машины.
– Я должен ехать, Эстер. – Голос Себастьяно прерывался от волнения.
– Значит, я была просто одним из твоих многочисленных приключений, – в отчаянии сказала она, – и теперь ты хочешь все продолжить в другом месте.
– Ты – единственная женщина в моей жизни, – тихо ответил он с выражением неизмеримой печали.
Эстер показалось, что она ослышалась, что она сходит с ума.
– Но в таком случае почему? – взмолилась она.
Себастьяно захлопнул дверцу, с силой схватил Эстер за плечи и начал целовать ее губы, волосы, глаза.
– Что с тобой? – сказала Эстер, отстраняясь от него. – Ты словно хочешь убежать от себя самого, словно боишься какого-то проклятия. Почему ты не хочешь сказать мне правду?
– Я священник, Эстер. Я слуга божий, – вымолвил он наконец безжизненным голосом.
Эстер отшатнулась, не в силах произнести ни слова. Себастьяно взял ее руки в свои, стал говорить о церкви, о своем призвании и невозможности связать свою жизнь с ее, но она уже ничего не слышала. Оглушенная признанием Себастьяно, она высвободилась из его рук и словно автомат зашагала по аллее, удаляясь от виллы.
А с террасы своего дома, невидимые отсюда, с жадным любопытством наблюдали за всеми подробностями этого странного свидания супруги Франци.
Себастьяно уехал, и Эстер больше ничего не слышала о нем. Она была уже на четвертом месяце беременности, но даже не думала, что когда-нибудь они снова увидятся. Судьба свела их на презентации нового филиала издательства «Монтальдо», расположившегося в особняке на виа Меравильи. Эдисон привез из Соединенных Штатов новую ротационную машину, и производственные мощности типографии резко возросли. В числе прочих гостей был приглашен и архиепископ, который явился в сопровождении нескольких высокопоставленных прелатов. Несмотря на церковное одеяние, Эстер сразу узнала среди них Себастьяно, своего нежного и страстного любовника, отца ее будущего ребенка. И взгляды, которыми они обменялись, сказали им о том, что они по-прежнему испытывают любовь друг к другу.
Эстер встала с кровати, вышла из спальни и прошла по длинному коридору до комнаты няни. Бесшумно открыв дверь, она подошла к колыбели дочери, нежно взяла спящего ребенка на руки и вышла.
Вернувшись в свою спальню, она положила девочку на кровать, сама легла рядом и долго шептала малышке ласковые слова, словно стремилась передать часть своей любви к дочери кому-то еще.
1940 год
СЕМЬЯ
Глава 1
Маленький пруд в глубине парка, защищенный обрывистой стеной искусственных скал, казался зеркалом в зеленой раме. Среди белых и желтых кувшинок по воде скользили лебеди: три белых и один черный. Этот идиллический уголок Эдисон Монтальдо устроил в память о том красивом пруде, который он видел в детстве. Однажды, бродя в окрестностях Модены, Эдисон остановился у ворот одного богатого поместья, завороженный красивыми птицами, которые горделиво прогуливались в парке.
Старый садовник, пропалывавший клумбу с розами, заметил удивление мальчика и восторг, с которым тот разглядывал птиц.
– Ты никогда не видел раньше павлинов? – спросил он, подходя к калитке.
– Только на картинках в школьном учебнике. Эдисону было восемь лет, и школа для него была источником всех знаний о мире.
– Нравятся они тебе? – улыбнулся старик.
– Очень нравятся, – воскликнул мальчик. – Они еще красивее, чем на картинках.
– Красивые, но глупые, – сказал садовник. – Как и лебеди. Вон там, за деревьями, – он махнул рукой в сторону парка, – есть небольшой пруд с лебедями. Ты их видел когда-нибудь?
Мальчик отрицательно покачал головой.
– И лебедей не видел? Ну, пойдем.
Старик толкнул калитку, и она со скрипом отворилась.
– Входи. Я покажу их тебе. Не бойся, хозяев нет дома, – успокоил он мальчика, подбадривая его улыбкой.
Много лет назад у этого человека от дифтерита умер маленький сын, и с тех пор он тосковал о нем и искал его черты в лицах всех детей такого же возраста, которых встречал.
Чудесный парк так поразил маленького Эдисона, что многие годы он мечтал о павлинах и лебедях; особенно о лебедях, плавающих в неподвижной воде пруда, усеянного белыми и желтыми кувшинками. Прошло больше тридцати лет, и вот теперь трое его детей сидели на берегу озера и наблюдали за неторопливыми движениями великолепных птиц. Их младшая сестренка, завернутая в белоснежное кружевное покрывало, спала на руках у матери.
– Мама, а для чего нужны лебеди? – спросил Джанни.
– Не знаю, – ответила Эстер.
Она не слишком любила этих больших молчаливых птиц, которые издавали слабые жалобные крики лишь перед смертью.
– Зачем они нужны? – продолжал приставать к ней малыш. – У павлинов красивый хвост, куры несут яйца, а что делают лебеди?
– Лебеди означают богатство, – вмешался Эмилиано. – Они бывают лишь у богатых людей. Папа родился бедным, – объяснил он, – а мама богатой. Без маминых денег папа никогда не стал бы крупным издателем и не смог бы купить лебедей.
– Значит, без маминых денег у нас не было бы этих птиц с длинной шеей? – вмешалась Валли, заинтересовавшись разговором о деньгах.
– Валли! Эмилиано! – возмущенно прикрикнула Эстер. – Кто вам внушил такие мысли?
По сути дела, дети говорили правду, но, высказанная с наивной детской прямотой, она задевала главу семьи.
– Тетя Полиссена, – ответила Валли, подходя к матери. – Она говорит, что все Монтальдо – гадкие утята, а ты – лебедь по благородству и красоте.
– Ваша тетя говорит много глупостей, – отрезала Эстер. – Не следует повторять ее нелепую болтовню.
– Мама, если бы ты превратилась в лебедя, то какого цвета ты бы была? – спросил Джанни, чтобы привлечь к себе внимание.
– Сначала надо стать лебедем, – рассеянно ответила мать.
– Нет, правда, мама, – капризно протянул Джанни.
– Не кричи, – укорила его мать, – разбудишь сестренку.
Маленькая Лола уже морщила лобик и кривила губки, готовясь проснуться.
– Мы решили, что мы были бы белыми, – изрек Джанни.
– Хорошо, будьте белыми. Только тише, – сказала Эстер.
– А черный лебедь – это Эмилиано. Он самый большой и к тому же странный, – добавила Валли.
Эстер взглянула на величественную черную птицу с огненно-красным клювом, неизвестно как оказавшуюся в пруду. Черный лебедь действительно был гордым и диким. Почти всегда он держался в стороне. Белые лебеди принимали его, если он решал к ним приблизиться, но не осмеливались беспокоить его, когда он удалялся в свой угол. И никто бы не удивился, если бы в один прекрасный день он взмыл в небо и улетел к новым горизонтам.
