Рутина
Одно время он читал романы и документальные книги о шпионаже. Его удивляло почти полное несовпадение его реальной жизни как шпиона с этими описаниями. И он ни разу не сталкивался с реальным случаем, который был бы похож на литературные описания. Дело в том, что литература собирает воедино то, что разбросано по крупицам по многим лицам и событиям, а также сжимает во времени то, что в реальности растягивается на многие годы. Современная агентурная деятельность осуществляется множеством людей, на долю каждого из которых приходится что-либо само по себе незначительное, недостойное внимания литературы. Вот, например, целая группа осуществляет операцию «Социолог». Цель операции – не просто нейтрализовать бывшего советского ученого, высланного на Запад, но дискредитировать его и деморализовать так, чтобы был нанесен удар по всему тому, что тот говорил и писал. Собственно говоря, никакой операции в строгом смысле слова нет. Есть общая и весьма неопределенная установка. Тянется время. Происходят какие-то события. И при случае те или иные люди совершают вроде бы незначительные действия, которые вместе и в результате дают желанный эффект.
Самое гнусное в этой операции то, что обрабатываемый объект присужден Москвою к сверхвысшей мере наказания – к полному, пронзительному, ледяному и испепеляющему одиночеству. Человек, передавший ему приказание Москвы насчет Социолога, так и сказал прямо: «Твоя задача – довести этого человека до такого состояния, чтобы он на четвереньках пополз к границе Советского Союза с обещанием выполнить все, что ему скажут, лишь бы ему разрешили умереть в России. Изолировать его для этого мало: это состояние пассивное. К нему можно привыкнуть. Нужно с него шкуру содрать, образно говоря, так, чтобы любое прикосновение причиняло невыносимую боль и чтобы никто... подчеркиваю, никто!., ему не посочувствовал и не протянул руку помощи. Нужно это делать открыто, но чтобы никто не замечал или не обращал внимания. Чтобы он вопил о помощи, но чтобы никто этого не слышал или чтобы слышащие затыкали уши. Понятно? Ну, да ты стреляный воробей. Ты – ас в этом деле. Не мне тебя учить».
Или вот другая операция. Здесь все чисто, никакой гнусности. И задание вполне определенное: вынудить такую-то фирму к сотрудничеству с Советским Союзом. Два года слежки за владельцем фирмы. Тоже не специально, а между делом и от случая к случаю. Сотни фотографий. Наконец – улов: несколько фотографий – владелец фирмы в банке в Швейцарии. Этого было достаточно для шантажа: фирмач имел тайный счет в этом банке, а значит, укрывал от налогов какие-то суммы.
В последние годы его группе довелось принимать участие в операциях, масштабы которых в целом были известны лишь немногим лицам в Москве, – в расшатывании и деморализации руководящих политических, деловых и военных кругов Германии. Но и тут – скучная, мелочная и довольно грязная рутина: сбор компрометирующих сведений об интимной жизни отдельных важных персон, провоцирование их на неблаговидные поступки, распространение слухов и фальшивок. Конечно, если бы вся работа, проделанная советской агентурой в этом направлении, была предана гласности, это была бы сенсация. Но сенсация чисто газетная. Серьезное объективное исследование эффективности этой деятельности не произвело бы никакого впечатления. В него бы не поверили. На Западе верят лишь в то, во что хотят верить, в то, что соответствует их навыкам и традициям верования. Вот если, например, какая-то важная личность подозревается в гомосексуализме, это вполне понятно. Тут есть о чем поговорить. Тут есть на чем показать силу западной демократии. А вот если вы документально точно опишете, как из тончайших и малюсеньких агентурных паутинок плетется всеобъемлющая, густая и прочная сеть для целой страны с населением шестьдесят миллионов человек, в это не поверит никто. Это, скажут, типично советская болезнь. Правда, сама Германия когда-то шла тем же путем. Но то была Германия! Высшая раса! А тут какие-то русские, у которых даже туалетной бумаги, Жевательной резинки и джинсов нет!
Тревоги
С каждым годом события в России его интересовали все меньше и меньше. Он стал реагировать лишь на то, что так или иначе касалось его лично. Сообщение о том, что бывший глава КГБ стал Генсеком, изумило его. Чтобы человек из КГБ пришел к власти, это было не в советских традициях наследования власти. Две прошлые попытки (Берия и Шелепин) провалились. Но еще более его изумила реакция Запада на это: впечатление создавалось такое, будто Запад испытывал величайшее удовлетворение и облегчение. Мол, наконец-то во главе Советского Союза стал достойный уважения, хорошо информированный, трезвый и деловой человек! Поразмыслив несколько над этой, казалось бы, странной реакцией Запада, он пришел к выводу, что как раз такая реакция является наиболее естественной. В мире многое изменилось. КГБ на Западе теперь уважают больше, чем свои секретные службы и правительства, и боятся еще больше, чем атомной бомбы. Кто знает, может быть, теперь станет традицией для кандидатов в генсеки проходить тренировку в КГБ... Что же, от этого они глупее не станут. А нам, подумал он с усмешкой, агентам, здесь, на Западе, будет предоставлен дипломатический... нет, это слабо... лучше – агентурный иммунитет. Тебя ловят на месте преступления, а ты им в морду суешь красную книжечку с золотыми буквами «КГБ». Они, конечно, извиняются за беспокойство. И в порядке компенсации за моральный ущерб сообщают тебе дополнительные секреты. Красота. Эти мысли мелькнули в его сознании, уступив место личной тревоге. А что, если в Москве начнут «повышать уровень» не только трудовой дисциплины и эффективности экономики, но и агентурной работы на Западе? Тогда и в этой области у нас будет положение, как в сельском хозяйстве. Тогда не только хлеб и тонкую технологию придется добывать в Америке, но и шпионов. И его, Немца, тогда спишут в расход.
Будущее России
Хотя он в Москве считался «свободным охотником», круг его обязанностей был определен настолько жестко, что он с трудом выкраивал пару недель в году, чтобы отдохнуть. А на этот раз даже отдохнуть не удалось: Москва приказала присутствовать на международной конференции о будущем социальном строе в Советском Союзе после крушения там коммунистического «режима». Собрались две тысячи советологов и критиков советского «режима» со всего мира. Все ораторы единодушно утверждали, что советский «режим» вот-вот рухнет и что советский народ выберет, вне всякого сомнения, западную демократию. Такого идиотизма и в таком количестве ему еще не приходилось слышать никогда. Он написал в Москву отчет о конференции с перечислением ее участников и подробными справками о них (вплоть до описания внешности, если не удалось сделать фотографию). Его сначала удивило то, что Социолог не был приглашен на эту конференцию. Но, послушав нескольких ораторов, он решил, что Социолог тут выглядел бы белой вороной.
Через несколько дней он прочитал интервью Социолога в одной незначительной газетенке по поводу этой конференции. «Социальный строй не выбирают, – говорилось в интервью. – Выбирают президентов, сенаторов, депутатов... Выборы президента США или канцлера ФРГ ни в какой мере не являются выборами социального строя этих стран. Как вы себе представляете выбор социального строя? Что вы думаете, человеку при рождении показывают западную демократию и советский „режим“ и предлагают выбирать? Чтобы человек был способен выбирать, он должен вырасти, получить образование, приобрести жизненный опыт. А достигнув такого состояния, он уже приучается жить в той социальной среде, которая ему навязана, которую он был не в силах выбирать. Если человек протестует Против этой среды и борется против нее, он борется против недостатков этой среды, а не за достоинства другой, о которой он не имеет реальных представлений. Я уж не говорю о том, что советские люди, как и люди в любом другом обществе, не однородны. Протестующих единицы. Подавляющее большинство советских людей будет сражаться за свой плохой „режим“ с не меньшим ожесточением, чем западные люди – за свой хороший».
Странно, подумал Немец, что Москву так раздражает этот человек. Вот, например, за такое интервью в Москве должны были бы благодарность ему выразить. А там по этому поводу будут от злобы зубами скрипеть. Зато явно антисоветские высказывания других будут игнорировать. Почему? Москве не страшна никакая ложь о советском обществе, никакая клевета, никакая злобная критика. Страшна спокойная, бесстрастная правда, правда как таковая, правда в любой форме. Потому для Москвы неприемлема даже правдивая апологетика советского общества. Правдивая апологетика вообще теряет качество апологетики и переходит в свою противоположность. Любая клевета на общество ближе апологетике, чем правда.
Он спросил себя, какой «режим» предпочел бы он сам, старый человек, имеющий в избытке жизненный опыт? И он не смог ответить на этот вопрос. Оказывается, когда приходит жизненный опыт, проблема выбора отпадает. Тем более, что никакого выбора вообще нет.
