Перед глазами Илико вспыхивал яркий свет софитов, и вот он уже видит себя на сцене. Перед ним замерший в ожидании зал и строгое жюри. Звучит музыка, и Илико взлетает над сценой в танце.
И снова темная комната, яркий свет Луны, нагло заглядывающей в окно, занавеска, которой играет теплый ветер, и Изя… Он спит, тихо посапывая на ухо Илико, и улыбается...
– Кто такая Иза? – спросил у Илико Кемал, собирая в сумку вещи. – Подруга?
– Изя! Это мой… брат, – Илико на секунду замер на месте со свернутой в руках рубашкой.
– Послушай меня, Илхами, – Кемал подошел к Илико и положил руку ему на плечо. – Ты ведь вспоминаешь его, не только когда занимаешься любовью?
– Верно, – согласился Илико. – Каждый раз, танцуя, я вижу его лицо. А иногда он мне снится, и я просыпаюсь с улыбкой на губах.
– Разберись в себе, Илхами. Ты можешь и дальше жить с этим и можешь причинить много страданий людям, которые тебя любят. Не проще ли принять себя? – спросил подошедший Бату и положил Илико руку на другое плечо.
Небольшой баркас пришвартовался в гавани на окраине города. Илико поднял с палубы свою сумку и закинул ее за плечи.
– Я рад нашему знакомству, – сказал он друзьям. – Я буду вспоминать вас и этот чудесный отдых в рыбацком домике, – Илико повернулся и пошел в сторону спущенного трапа.
– Илхами! Погоди! – остановил его Бату. Он достал из кармана кошелек и протянул Илико несколько купюр. – Эй, Илхами! Не сердись, – добавил он, заметив, как изменился в лице Илико. – Это только за тануру. И вообще, тебе нужны деньги. Поэтому прими это как дружескую помощь.
– Ну же, Илхами! – Кемал забрал деньги у друга и, подойдя к Илико, сунул их ему в карман. – Я буду рад, если мы еще когда-нибудь встретимся в жизни, Илхами, – сказал Кемал.
– Илико… Меня зовут Илико, – улыбнулся друзьям Илико и шагнул на берег.
В квартире было тихо и душно. Илико распахнул пыльные занавески и пустил в окно солнце. На столе стояла початая бутылка вина и заплесневелый сыр в тарелке. Было похоже, что Веры Павловны давно не было дома. Нет, Илико не ревновал баронессу к пьянице князю и был уверен, что местных юношей ей нечем было заинтересовать, но в это время Вера, как правило, отсыпалась после ночной пьянки, и ее отсутствие настораживало.
Илико прошел по длинному коридору и стукнул в дверь князя Вронского.
– Вронский, Веру Павловну не видел? – буркнул Илико, не здороваясь.
– Верунчика видел дня три назад, – ответила опухшая от пьянства княжеская морда из узкой щелочки. Вронский побаивался молодого любовника баронессы, поэтому дверь открывать ему не стал.
– Ее дома нет, – продолжил Илико, – и похоже, не один день. Где ты ее видел последний раз?
– Значится, на бережку мы с ней сидели, третьего дня, – начал вспоминать Вронский, почесывая заросший подбородок. – Потом они меня за бутылочкой послали, а я по дороге с есаулом Мелявским встретился. Ну мы и сцепились на почве политических разногласий. Нас забрали в полицию, и я только сегодня с утра выбрался.
– Выбрался он, пьяница проклятый! – раздался недовольный женский голос из недр комнаты. – Это я за тебя заплатила. Крест фамильный продала. Прости, Господи, грехи наши!
– Цыть, сестра! – рявкнул Вронский и снова сунул толстый нос в щель двери. – Так, ежели чего, я и показать могу, где мы с Верунчиком сидели. Я за нее шибко переживаю. Только… Илья… как по батюшке величать, не знаю, мне б выпить немного, а то сами понимаете, три дня уже говею.
Князь мелко семенил по дороге, ведущей за город. Немого прокисшее вино, оставленное на столе Верой Павловной, прибавило ему сил и сделало не в меру разговорчивым.
– Я очень уважаю Верпалну. Вот ежели что, так я за нее глотку перегрызу. Но мы с ней не любовники. Нет! Даже не подумайте про это, Илья Иракливич! Ни-ни! Даже мыслей не было. А как Верунчик поет, слышали? Просто ангельские трели выдает.
– Слышал, – буркнул Илико, переступая арык с нечистотами.
– Вот, почти пришли, – Вронский показал рукой в сторону небольшого кустарника, растущего недалеко от кромки воды. – Мы тут с Верунчиком часто сидим. И до лавки с вином тут недалеко, и солнце не палит. Вот мы тут и… – князь раздвинул ветки и замер на полуслове.
Баронесса лежала на песке в луже собственной блевотины. Ее лицо было черным и распухшим, а глаза выклевали птицы. Смрадный запах, исходивший от трупа, резко ударил в нос, и Илико качнулся в сторону.
