– Я, конечно, так просто не сдамся, – заявила она. – Я лапки складывать не собираюсь. Я сделаю все, чтобы показать этому томилинскому выродку, что именно он теряет. Он, конечно, начнет изображать из себя крутого, будет растопыривать пальцы… Уверена – он заявит, что прекрасно справится со всем сам… Надежда на то, что он все-таки хоть чуточку взялся за ум, хоть немного повзрослел. Но боюсь, уповать на это не стоит…
– Вы говорите так, Лидия Михайловна, будто хорошо знаете младшего Томилина, – осторожно вставил Маевский.
Он испытующе уставился на Чеканову, ожидая, что она скажет. Женщина бросила на него ответный взгляд, в котором сквозило недоумение.
– Ну да, я знала племянника Вячеслава Сергеевича, – сказала она. – Между прочим, в те времена, когда он учился, а потом начал куролесить, мы жили с ним в одном доме. Слава богу, не в одном подъезде, но знала я его прекрасно. Трудно было не знать этого подонка. Он заявлял о себе буквально ежедневно. Дрался, пьянствовал, приставал к женщинам… Вячеслав Сергеевич был тогда прокурором города, видимо, на его поддержку племянничек и рассчитывал. Что ж, это были их дела. Я просто хочу сказать, что у меня мало иллюзий в отношении нового… хозяина, как ни противно мне произносить это слово. Время, конечно, идет, все меняется, но не такие придурки, увы! Еще раз повторяю, я буду бороться. Хотя бы из принципа. Я не игрушка в руках рода Томилиных!
Состояние ее, казалось, близилось к истерике. Крутов снова заволновался и еще раз попытался напоить Чеканову водой. Она оттолкнула стакан, едва не опрокинув его. Олег с упреком посмотрел на Маевского, но ничего не сказал. Анна Петровна, поджав губы, ожидала окончания конфликтной ситуации. Она всегда была настроена на решение конкретных задач, и мексиканские страсти истинных и воображаемых наследников ее не трогали. Она и сериалов-то никогда не смотрела. В глубине души женщина сочувствовала Чекановой, полагая, что та и в самом деле могла рассчитывать на большую благодарность со стороны своего бывшего любовника, но нервничать по поводу несбывшихся надежд считала глупым и непродуктивным делом. Чеканова же после похорон Томилина была сама не своя, часто срывалась, кричала на подчиненных, и даже, как заметила Анна Петровна, начала время от времени прикладываться к спиртному, чего прежде никогда себе не позволяла, во всяком случае, на рабочем месте. Человек, который в ее личной жизни занял теперь место Томилина, повлиять на Чеканову не мог в принципе, не тот у него был характер. Да и не имел таких намерений. Анна Петровна была уверена, что Крутов просто нашел себе теплое местечко. Придет время, и он наверняка подыщет себе что-то получше. Было странно, что Чеканова не понимает такой простой истины. Анне Петровне больше был по душе Маевский, который, по крайней мере, постоянно был рядом, интересовался делами и не собирался бежать с тонущего корабля, хотя Чеканова и подозревала его именно в этом. Анна Петровна понимала, что Маевский человек не простой, но ничего предосудительного за ним пока не замечала. Предвзятое отношение к нему Чекановой было вызвано, по ее мнению, теми же психологическими причинами. Наверное, сейчас все окружающие Чеканову люди казались ей предателями.
Анна Петровна была очень внимательна в мире цифр, но в человеческой психологии разбиралась слабо, частенько принимая желаемое за действительное. Вот и сейчас от ее внимания ускользнуло странное волнение, вдруг охватившее благодушного до сих пор Маевского. С лица его исчезла улыбка, он засуетился, заговорил невпопад и вскоре, сославшись на неотложные дела, распрощался. Чеканова почти не обратила на его уход внимания, во всяком случае, сделала вид, а Крутов был слишком озабочен настроением любовницы, чтобы замечать еще что-то.
Между тем Станислав Игоревич действительно был взволнован чрезвычайно. Вопреки договоренности он даже сразу позвонил по сотовому телефону Орешину и попросил о немедленной встрече. Тот был крайне недружелюбен и холодно сообщил, что занят.
«Дистанцируется, подлец! – со смешанным чувством досады и восхищения подумал Маевский. – Как ведь хочется и капиталец приобрести, и невинность соблюсти! Только такое ведь редко бывает, Дмитрий Николаевич! Придется и вам чуть-чуть замараться…»
– Обязательно нужно увидеться, – пояснил он. – Вскрылись неприятные обстоятельства.
– Ладно, ровно через час у театра, – буркнул Орешин. – Надеюсь, что хлопоты не будут пустыми.
До разговора с Чекановой Маевский собирался перекусить, но теперь у него пропал аппетит, и целый час пришлось просто убивать время, потому что делать Станислав Игоревич ничего не мог. Его терзала одна-единственная мысль, которой ему было необходимо немедленно поделиться.
Через час он присел на раскаленную скамеечку в пронизанном солнцем сквере. Зад немилосердно жгло, но Маевский стоически терпел – его почему-то охватило такое волнение, что дрожали ноги. Впрочем, увидев быстро шагающего по аллее Орешина, Станислав Игоревич почти успокоился.
Приблизившись, заместитель мэра не подал руки, а только коротко кивнул и, благоразумно воздерживаясь от сидения на нагретой скамье, произнес:
– Ну?
– Беда, Дмитрий Николаевич! – живо поднимаясь, сказал Маевский. – Плохие у меня новости!
– Что еще случилось? Давай без этих, без предисловий, знаешь… Что-то я сегодня себя неважно чувствую. Сердечко, вот… А тут ты с новостями. Что, в самом деле реальная проблема?
– Проблема, Дмитрий Николаевич, она самая, – энергично закивал Маевский. – Я тут в фирму зашел, ну, проведать, как дела, как настроение у коллектива. На этом фронте тоже не все благополучно – доход упал, люди увольняться начали…
– Черт с ними! – оборвал Орешин. – Снявши голову, по волосам не плачут. Все это неизбежные издержки. Ты об этом хотел сказать?
– Нет-нет! Тут совсем другое… Поговорил я, значит, с Чекановой – нервничает бабенка чрезмерно, между прочим, – ну и в разговоре меня как обухом по голове! Вы в курсе, Дмитрий Николаевич, что Чеканова отлично знает младшего Томилина?
Орешин резко повернул голову.
– Что? Откуда это она его знает? Что за чушь? Она на двенадцать лет старше этого ублюдка. Она с его дядей сошлась всего лет пять-шесть назад. Откуда ей знать Владимира?
– Не чушь, Дмитрий Николаевич! Дело в том, что жила она с ним в одном доме. Это как раз перед тем, как он чуть на нары не загремел. Видела его чуть не каждый день. Он там заметной фигурой был, весь дом в напряжении держал. Я что думаю – вряд ли она может в таком случае его не узнать, верно? Значит, какие-то коррективы нужно вносить…
– Т-твою мать! – в сердцах выругался Орешин и беспомощно оглянулся по сторонам. – Коррективы он вносить собрался! Это же надо! В одном доме… А ведомо тебе, Маевский, что гонцам за плохую весть раньше голову рубили?
Будто обессилев в один миг, Дмитрий Николаевич все-таки, морщась, уселся на горячую скамью и опустил плечи. Станислав Игоревич настороженно посмотрел на него сверху вниз и отметил про себя, что Орешин казался сейчас измученным, изрядно постаревшим человеком. Тем не менее выглядывающие из-под коротких рукавов рубашки загорелые ручищи, до локтей покрытые седыми вьющимися волосами, производили мощное впечатление. Маевский, с детства недолюбливающий физкультуру и тяжелую физическую работу, всегда немного завидовал богатырской стати Орешина. А тот никогда не упускал случая напомнить о своем босоногом деревенском детстве, в котором ему приходилось заниматься настоящим крестьянским трудом. Правда, в последнее время на воспоминания его не тянуло, все силы отнимало настоящее.
– За что же мне голову рубить, Дмитрий Николаевич? – тревожно спросил Маевский. – Кабы не я, могло бы очень нехорошо выйти. Чеканова ведь будет в директорах сидеть до последнего. Так и сказала – иду на принцип. Ну вот пойдет она на принцип, а тут наш Томилин заявляется. Не настоящий, а наш!
– Ладно, не галди! – перебил Орешин. – Все я понял. Переварить дай, подумать!
Но думать, вопреки своим словам, не стал, а сразу опять заговорил – с интонацией глубоко обиженного человека:
– Это, значит, что же получается? У нас документы готовы, такие, что ни одна собака не подкопается, человек со дня на день приезжает, роль свою вызубрил, понимаешь, все на мази, а тут…
Он бормотал, как человек, разговаривающий с самим собой, не замечая стоящего рядом Маевского. Потом вдруг достал из кармана телефон и позвонил.
– Подгребай сюда! Хватит прохлаждаться! Решать что-то надо!
Ждать пришлось недолго. Через полминуты они увидели торопливо приближающегося Жмыхова. Тот был в «гражданке», на носу – черные очки. Видимо, собираясь на свидание, Орешин захватил его с собой, но оставил в машине.
– Без тебя не обойдется, не надейся! – буркнул Орешин, когда к ним присоединился полицейский. – Вот, сюрприз тут у нас! Может, у тебя светлая мысль родится? У меня мозги плавятся, честно признаюсь! Еще жара эта, черт ее дери!
