Мне очень хотелось спать. Всю ночь занимаясь доньей Ампаро и доном Хоакинико, я не сомкнула глаз, а обычно, если приходится работать по ночам, я сплю в маленькой комнате, где есть две переносные кровати: одна моя, а другая сеньора Ориоля. Мы никогда не оставались там одновременно, и у каждого из нас есть свой комплект постельного белья. Если нет трупа, который надо подготовить срочно, я могу спокойно спать, хотя и со включенной сигнализацией, зажженным светом и музыкой, играющей достаточно громко, но если есть тело и если даже родственники не желают провести ночь рядом с ним, я не могу отключиться даже при помощи снотворного моего шефа – специального средства, способного свалить любого. А если я не сплю, то на следующий день я вижу не лучше, чем коротышка с челкой и не могу избавиться от плохого настроения.
Но в ту ночь я и так уже была в плохом настроении.
– И ты еще говорить о расизме? – обратилась я к Серьезному. – Скажи мне, кто здесь расист. Здесь только ты и я. Я не расистка, но это один из нас. Тогда кто?
Разговаривая с ним, я внимательно изучала трость, мне показалось, что ее основная часть была привинчена к серебряной ручке.
– Ага, вот в чем дело! В этом секрет.
Мне нужно было нажать на место соединения – такой замок бывает у некоторых украшений, чтобы освободить что-то наподобие затвора, который позволял повернуть ручку и отвинтить ее от остальной части трости. Естественно, я открутила основную часть, оставив рукоять моему дорогому другу, который отказывался со мной сотрудничать. Когда обе части были разделены, из груди Хоакинико хлынула вода.
– Ой, ой, ой, нужно полотенце! Только не промокни у меня, иначе придется тебя сушить. Мне и так придется с тобой повозиться – эти два шутника в больнице вкачали в тебя слишком много жидкости.
Я направилась к раковине, собираясь убрать воду с помощью шланга-отсоса. Держа его концом вверх, я подошла, повернула его вниз и отсосала жидкость. Неожиданно из шланга что-то стало выпадать…
К счастью, в раковине была установлена мелкая решетка, которая задерживает все, что мы туда роняем. Ее установил мой шеф, потому что однажды, отмывая руки, он потерял золотое кольцо. В данном случае некоторые камешки из вывалившихся были так малы, что просыпались сквозь решетку, и я ничего не могла с этим поделать. Но другие нет: они были так велики, что, казалось, застряли бы в сточной трубе.
Бриллианты. Это были бриллианты. Явно не бижутерия, некоторые были обработаны, другие вроде бы нет. Я схватила один наугад и стала любоваться им. Я совсем обалдела. У меня было ощущение, что это сон, таким нереальным казалось происходящее. Это была маленькая, совершенная, переливчатая фантазия, самое красивое, что я когда-либо видела. Я осторожно собрала камни, не в силах поверить, что все это происходит со мной. Я вела себя вполне естественно, как будто ничего особенного не происходило. Быть может, на самом деле я в своей постели и вижу во сне то, что мне хотелось: совершенные кристаллы, на которые природа потратила миллионы лет, формируя их медленно, не торопясь и не ошибаясь и как будто сознавая, что производит на свет шедевр… Я спала? Бредила от усталости? Что-то не помню, когда я начала принимать наркотики.
Я схватила огромный, размером со средний орех камень и бездумно засунула себе в рот. Я попыталась его разжевать или рассосать, как будто речь шла о леденце. Но он не исчез. Я почувствовала его вверху нёба, потом он прижался к зубам, заставив меня поверить в свое присутствие. Нет, это был не сон, хотя, по правде сказать, все было очень похоже на сновидение.
Я взвесила кристаллы на наших алюминиевых весах – я вовремя о них вспомнила. Бриллианты весили пятьсот семьдесят граммов.
Я должна вернуть их владельцу? Я посмотрела на владельца и сказала себе, что бриллианты его волнуют сейчас, как пинок под зад.
Я должна вернуть их семье? Но семья, вероятно, даже не догадывалась, что старик прятал в трости: если бы узнали, трость уже была бы пустой. Кроме того, сказала я себе, если верну, они решат, что камней было больше, и я оставила себе что-то в качестве вознаграждения за труды, боясь, что мне их не компенсируют. В таком случае к моему длинному перечню внутренних проблем прибавится еще одна: как жить дальше.
Все же должна я вернуть эти сокровища кому положено?
Подумав несколько минут, я пожала плечами и сказала себе, что если верну, то докажу, что я из тех, кто готов отрезать себе ноги, лишь бы не носить обувь.
Глава 11
Амадор Амайо для меня не проблема. Моя проблема – его брат Антонио, который мне представляется чудовищем, начисто лишенным чувствительности. Я счастлива, потому что не он пришел сегодня меня навестить – когда проблемы удостаивают визитом своих адресатов, они почти всегда сообщают плохие новости. Но хотя Амадор и не является главным объектом моих страхов, он вполне может им стать.
Он нагло смотрит на меня сверху вниз, как положено настоящим мачо, и весьма вероятно, что он таковым и является. Или, возможно, он смотрит на меня примерно так, как боги на атеистов. Впрочем, я точно не знаю. У него каштановые волнистые волосы, спадающие на плечи, а глаза – как зеленые маслины и, похоже, смеются над всем, что видят. Если бы в его семье были более цивилизованные отношения и он не одевался бы как боевой петух, я бы сказала, что он самый привлекательный мужчина из всех, кого я когда-либо видела, – это если не считать моего отца, который по-прежнему остается номером один. Птица любит свое гнездо, паук паутину, а я обожаю дикий взгляд, который бросает на меня Амадор.
Не желаю быть слишком податливой с мужчинами – надеюсь, я справлюсь – но от вида его внушительных мускулов и от таких кощунственных взглядов я могу растаять, как масло.
Впрочем, какая разница, ведь он необыкновенный мужчина. Я бы хотела упасть в его объятия.
Нет, не хочу об этом думать. Конечно, он цыган, и страшно подумать, что сказала бы моя мать.
Внешне Амадор совсем не похож на Хоакинико Серьезного, однако я сама переодела и привела в порядок старика, поэтому надеюсь – ради его собственного блага – что кое в чем они все-таки похожи.
– Как поживает твоя жена? – спрашиваю я его, извинившись за то, что задержалась, и желая удостовериться, что он пришел один, без Антонио, так пугающего меня.
– Я не женат.
– Я полагала, что та с длинной косой…
– Это моя сестра Хоакина.
– А…
Я смотрю на него в некотором смятении, не зная, что ему от меня нужно, но сознавая, что существует кое-что, что он мог бы хотеть от меня, и это совсем не то, что мне хотелось бы, чтобы он желал. У меня подгибаются колени, и я ощущаю ужасное жжение в моем чувствительном желудке.
