На секунду задача представилась Луизе невыполнимой. Но она не собиралась опускать руки, не теперь, когда приехала на другой конец земли. Выйдя из машины, бегом пересекла улицу и влетела в магазин спортивной одежды. Купила непромокаемую куртку и кепку с козырьком у продавщицы, грузной беременной девушки. Луиза подумала, что, задав ей вопрос, ничего не потеряет.
— Ты не знаешь Арона Кантора? Шведа? Он хорошо говорит по-английски, но с акцентом. Он вроде живет здесь, в Аполло-Бей. Ты знаешь, кого я имею в виду? Знаешь, где он живет? Если не знаешь, у кого еще спросить?
Луиза подозревала, что продавщица не слишком озабочена ответом.
— Я не знаю никаких шведов.
— Арон Кантор? Ведь это необычное имя.
Девушка отсчитала ей сдачу, равнодушно покачав головой.
— Сюда приходит много народа.
Луиза надела куртку и вышла из магазина. Дождь стал слабее. Она пошла вдоль домов и вдруг поняла, что это и есть весь Аполло-Бей. Улица, тянувшаяся вдоль залива, ряд домов, и все. Море было свинцового цвета. Она зашла в кафе, заказала чай и попробовала собраться с мыслями. Где мог быть Арон, если он вправду здесь? Он с удовольствием гулял в непогоду. И любил ловить рыбу.
Человек, принесший ей чай, расхаживал по помещению, вытирая столики.
— Где здесь обычно ловят рыбу, если нет лодки?
— Обычно с мола. Или в акватории гавани. Она снова спросила о чужаке по имени Арон Кантор. Человек, продолжая вытирать столики, отрицательно помотал головой.
— Может, он живет в гостинице? Это по дороге до гавани. Спросите там.
Луиза прекрасно знала, что Арон ни за что бы не согласился долго жить в гостинице.
Дождь перестал, тучи рассеялись. Луиза вернулась к машине и поехала в гавань, не остановившись у гостиницы под названием «Иглз-инн». Припарковалась у въезда в гавань и пошла вдоль набережной. Вода была маслянистая, грязная. Баржа, груженная мокрым песком, скреблась о разбитую тракторную платформу. Рыболовецкое судно, заставленное кадками для омаров, называлось «Пьета»[5], и Луиза рассеянно спросила себя, способствует ли это название хорошему улову. Она зашагала к концу внутреннего мола. Мальчишки, сосредоточенно следившие за лесками своих удочек, не удостоили ее даже взглядом. Она посмотрела на внешний мол, простиравшийся далеко от внутренней акватории. Там кто-то рыбачил, может, даже не один человек. Вернувшись назад, Луиза свернула на более длинный мол. Порывы крепчавшего ветра свистели меж громадных каменных блоков, образовывавших внешнюю стену мола. Такую высокую, что моря за ней было не видно, доносился только его шум.
Там действительно рыбачил один человек. Двигался он резко, точно охваченный внезапным нетерпением.
Луиза испытала смешанное чувство радости и ужаса. Это Арон, никто больше не двигался так резко, так судорожно. Но уж больно просто все складывалось, больно быстро удалось найти его.
Ее вдруг поразила мысль, что она понятия не имеет, как он живет. Может, снова женился, может, завел других детей. Не исключено, что того Арона, которого она знала и любила, больше не существует. Человек, стоявший на пронизывающем ветру в ста метрах от нее, с удочкой в руках, возможно, теперь совсем чужой. Не вернуться ли к машине и поехать за ним, когда он закончит рыбалку?
Она разозлилась на себя за нерешительность. Стоило ей оказаться вблизи от Арона, как она потеряла свою обычную решимость. Преимущество по-прежнему на его стороне.
Она отбросила прочь сомнения — они встретятся здесь, на молу.
Ему некуда деваться, разве что спрыгнуть в ледяную воду. Этот мол — тупик. Теперь он не скроется. На сей раз он забыл снабдить свою нору тайным запасным выходом...
Когда Луиза вышла на мол, Арон стоял к ней спиной. Она видела его затылок, плешь на темечке стала больше. Он как будто съежился, во всей фигуре чувствовалась слабость, которая никогда не связывалась у нее с образом Арона.
Рядом с ним лежала клеенка, придавленная по углам четырьмя камнями. Он поймал три рыбины. Похожие на помесь трески и щуки, показалось Луизе, если подобная помесь вообще возможна.
Только она собралась окликнуть, как он обернулся. Рывком, точно чуя неладное. Посмотрел на нее, но из-за стянутого и завязанного капюшона куртки узнал не сразу. Внезапно он понял, кто перед ним, и явно испугался. За годы их совместной жизни такого не случалось почти ни разу — чтобы Арон выказал свои сомнения, а тем более испуг.
Всего секунда-другая — и он взял себя в руки. Закрепил удочку между камнями.
— Вот уж не ожидал, что ты найдешь меня здесь.
— Меньше всего ты ожидал, что я стану тебя искать.
Он посерьезнел, предчувствуя и страшась продолжения.
Еще в долгие часы на борту самолета и во время автомобильного путешествия она уговаривала себя подойти к делу поосторожнее, сообщить о Хенрике так, чтобы причинить минимум боли. И сейчас осознала, что это невозможно.
Снова пошел дождь, порывы ветра усиливались. Повернувшись к ветру спиной, Арон подошел ближе. Он был бледен, глаза красные, словно он крепко выпил, губы потрескались. Без поцелуев губы растрескиваются, обычно говорил он.
— Хенрик умер. Я всеми возможными способами пыталась отыскать тебя. В конце концов осталось лишь это местечко, я приехала сюда и нашла тебя.
Арон смотрел на нее без всякого выражения, точно не понял. Но Луиза знала, что вонзила в него нож и ему больно.
— Я обнаружила Хенрика мертвым в его квартире. Он лежал в постели, как будто спал. Мы похоронили его на церковном кладбище в Свеге.
Арон пошатнулся, казалось, вот-вот упадет. Прислонившись к мокрой каменной стене, протянул Луизе руки. Она взяла их в свои.
— Этого не может быть.
— Я тоже считаю, что не может. Но тем не менее это правда.
— Отчего он умер?
— Мы не знаем. Полиция и судмедэксперт утверждают, что он покончил с собой.
Арон посмотрел на нее обезумевшим взглядом:
— Чтобы мальчик покончил с собой? В жизни не поверю!
— И я не верю. Но у него в крови обнаружили большое количество снотворного.
Арон зарычал, выбросил рыбу в воду, потом швырнул следом ведро и удочку. Крепко сжав руку Луизы, он увел ее прочь. И велел ехать за его машиной, старым ржавым «фольксвагеном»-фургоном. Они выехали из Аполло-Бей и двинулись той дорогой, по которой она приехала. Вскоре Арон свернул на серпантин, петлявший меж высоких крутых холмов, нависших над самым морем. Он ехал быстро, виляя, точно пьяный. Луиза не отставала. В глубокой ложбине среди холмов они свернули на дорогу, скорее похожую на узкую тропку, все время круто взбиравшуюся вверх, и остановились у деревянного домика на краю горного уступа. Луиза вышла из машины и подумала, что вот именно так и представляла себе одно из потайных его мест. Бесконечная панорама, море, простирающееся до самого горизонта.
Арон рванул дверь, схватил бутылку виски со стола возле камина, наполнил стакан. Вопросительно взглянул на Луизу, но та покачала головой. Сейчас она должна быть трезвой. Довольно и того, что Арон в подпитии мог перейти все границы и показать свой буйный нрав. Слишком много разбитых окон и сломанных стульев ей пришлось повидать, чтобы допустить это еще раз.
Во дворе, у французского окна с видом на море, стоял большой деревянный стол. Разноцветные попугаи то и дело пикировали на него, склевывая хлебные крошки. Арон переехал в страну попугаев. Такого я даже представить себе не могла.
Она села на стул напротив него. Он съежился на сером диване, со стаканом в руках.
— Я отказываюсь верить, что это правда.
— Это случилось полтора месяца назад.
Он вскинулся:
— Почему меня не известили?
Она не ответила, переведя взгляд на красных и голубых попугаев.
— Извини, я не то хотел сказать. Я понимаю, ты искала меня. Ты бы ни за что не оставила меня в неведении, если бы могла.
— Не так-то просто найти того, кто прячется.
Всю ночь она просидела напротив него. Разговор то вспыхивал, то угасал, повисали долгие паузы. И Луиза, и Арон владели искусством молчания. Оно было тоже своего рода беседой, это она усвоила в первые годы их совместной жизни. Ведь и Артур не отличался особой разговорчивостью. Но молчание Арона имело другой оттенок.
Много времени спустя она пришла к мысли, что эта ночь с Ароном словно бы означала возвращение во времена, предшествовавшие рождению Хенрика. Но, естественно, они говорили о нем. Горе рвало душу. И все же они не сблизились настолько, чтобы у нее возникло желание сесть рядом с ним на диван. Точно она не верила, что его боль не уступает по силе той, какая терзает мать, потерявшую единственного ребенка.
В предрассветный час она спросила Арона, нет ли у него еще детей. Он не ответил, лишь удивленно взглянул на нее, и ей показалось, она правильно истолковала его молчание.
