Я согласно кивнул и признался:
– Должен сказать, Холмс, что именно по этой причине я склонен ему верить. Впрочем, как вам самому известно, я не очень хорошо разбираюсь в людях.
– Вы совершенно правы, Уотсон, – улыбнулся Холмс. – Вы один из самых честных, благородных людей, которых мне доводилось знать. К несчастью, вы склонны приписывать эти прекрасные черты своего характера другим людям, тогда как на самом деле ими обладают лишь очень немногие. – Не желая вгонять меня в краску, Холмс поспешил продолжить: – Как вы думаете, не мог ли Саймон совершить преступление в состоянии помутнения рассудка и потому не помнить о нем?
Я заметил:
– Честно говоря, это не совсем моя область, однако я недавно читал несколько научных статей, как раз посвященных подобным расстройствам психической деятельности. В Вене над этим работает Йозеф Брейер, а в Париже – Жан-Мартен Шарко. Согласно гипотезе, порой психическая травма от драматического события настолько сильна, что разум отказывается верить в реальность случившегося. Я, повторюсь, не специалист, однако, на мой взгляд, Саймон совершенно здоров – как физически, так и умственно.
Несколько минут Холмс пребывал в задумчивости. Наконец он произнес:
– Насколько я могу судить, о невиновности Саймона свидетельствуют два обстоятельства. Во-первых, его рассказ столь очевидно ставит под удар его самого, что он просто должен оказаться правдой. Во-вторых, Хопкинс утверждает, что алтарник был убит заточкой или клинком схожего характера. Дело в том, что Саймону Юргенсу не нужно оружие, чтобы убить человека. Если бы он захотел, он сломал бы шею Сомса словно гнилую ветку. Алтарник – мужчина немаленьких габаритов, однако я вполне верю, что Саймон в ярости мог поднять его и несколько раз тряхнуть. Такой человек, как Юргенс, вряд ли воспользовался бы заточкой.
Некоторое время мы шли в молчании. Вдруг Холмс задумчиво изрек:
– Знаете, Уотсон, чтобы нанести колотую рану, вовсе не обязательно находиться в непосредственной близости от жертвы.
– Убийца мог швырнуть копье или пику, – предположил я.
– Или, что более вероятно, выстрелил из лука или арбалета.
– А в этом что-то есть, Холмс! – воодушевился я. – Надо пройтись вдоль церковной ограды – весьма вероятно, нам удастся обнаружить следы убийцы. Кроме того, – взволнованно продолжил я, – убийца мог прикрепить к концу стрелы или болта[9] веревку и за нее вытянуть орудие убийства назад, не рискуя при этом оставить следы на снегу церковного двора.
Нельзя сказать, что мои слова привели Холмса в восторг.
– Простите, старина, – покачал он головой, – но в вашей версии есть пара слабых мест.
– Каких, например?
– Во-первых, угол вхождения орудия убийства в тело: тридцать два градуса к вертикали. Это означает, что болт или, скажем, дротик ударил алтарника на излете, а значит, был выпущен на значительном расстоянии. Какая уж тут веревка, скажите на милость!
Я почувствовал себя совершенно раздавленным. Холмс был абсолютно прав.
– Во-вторых, – продолжил Холмс, – не будем забывать, что орудие убийства застряло в позвонке. Чтобы его вытащить, надо было приложить весьма значительное усилие. Веревка вряд ли выдержала бы.
– Вы, как всегда, правы, старина, – уныло кивнул я.
– Кстати сказать, – произнес Холмс, – за разговорами мы сами не заметили, как дошли. Насколько я понимаю, скучающий страж закона, который виднеется вон там, впереди, и есть один из полицейских Хопкинса. Констебль Дженнингс? – спросил мой друг, когда мы подошли поближе.
– Да, сэр, – козырнул полицейский.
– Инспектор Хопкинс просил передать вам привет и благодарность за службу. Кроме того, он велел вам пропустить нас. Меня зовут Шерлок Холмс, а это – мой коллега доктор Уотсон.
– Хорошо, сэр. Конечно же, я о вас слышал. Скажите, а инспектор не сказал, когда меня снимут с поста?
– По мне, Дженнингс, вы можете уйти сразу после того, как мы закончим. Впрочем, не сомневаюсь, Хопкинс и так пришлет за вами в самое ближайшее время.
Холмс двинулся через ворота к церкви, и я последовал за ним. Рядом с воротами мне бросился в глаза висевший на стене щит с объявлением, призывающим паству жертвовать средства на ремонт крыши храма. Взглянув наверх, я увидел, что крыша действительно нуждается в немедленной починке: кровельные желоба покосились, а часть водостоков и вовсе отсутствовала. Я поспешил за Холмсом. Позади что-то бормотал под нос Дженнингс, притоптывая ногами, чтобы согреться.
Холмс быстро отыскал отпечатки ботинок Саймона Юргенса и аккуратно обошел их стороной. Внимательно все осмотрев, он показал мне красное пятно на снегу – место, где пролилась кровь Арнольда Сомса.
– Посмотрите, Уотсон, все именно так, как рассказал нам Саймон. Когда Сомса убили, алтарник стоял лицом к воротам. Видите, как примят снег? К выводам Хопкинса не придерешься. Очевидно, что Сомс и его гость боролись, но недолго.
Холмс продолжил разглядывать место преступления. Со стороны он напоминал ищейку, пытающуюся взять след. Мой друг обошел весь двор и небольшое кладбище, но под конец лишь развел руками:
– Нам не везет, Уотсон. Никаких других следов я не нашел. Если бы здесь был еще один человек, убийца, ему пришлось бы стрелять из-за церкви, так чтобы стрела перелетела через крышу и поразила Сомса в спину. Алтарник стоял к храму именно спиной.
– Причем даже если все так и произошло, вопрос, куда делась стрела, по-прежнему остается открытым, – уныло промолвил я.
– Именно так, Уотсон. Боюсь, дела Саймона плохи. Очень плохи.
– Бедняжка Анна! – вздохнул я. – Ума не приложу, как ей обо всем рассказать.
– Если хотите, старина, я возьму это на себя. – Холмс обнял меня рукой за плечи.
– Благодарю вас, Холмс, однако вынужден отказаться. Я считаю, что обязан рассказать ей плохие новости сам.
Поблагодарив констебля, мы остановили первый попавшийся кэб и отправились домой на Бейкер-стрит.
У двери нас ждал мальчик-курьер с конвертом для Холмса.
– Это вам из Скотленд-Ярда, – пояснил юноша.
– Ах да, – вспомнил Холмс, – фотографии, которые нам обещал Хопкинс. Быстро же он управился.
Холмс дал пареньку на чай и, взяв в руки конверт, отправился наверх. В гостиной, пока я наливал нам обоим бренди, Холмс небрежно просмотрел фотографии. Покончив с этим, он швырнул их на стол и взялся за бокал. Вдруг мой друг застыл, так и не донеся бренди до рта. Медленно, задумчиво он отставил стакан в сторону и снова взялся за фотографии. В один миг великий сыщик совершеннейшим образом переменился. Я понял, что он едва сдерживает эмоции.
– Что случилось Холмс? – взволнованно спросил я. – Что вам удалось разглядеть?
– Цепи, Уотсон, цепи! – воскликнул мой друг. – Знаете, когда я увидел, как люди Хопкинса цепями прочесывают Темзу, я еще подумал, как мало людей знает, что даже самая прочная цепь с надежными звеньями, если она достаточно длинна, может порваться под действием собственного веса!
– Ну да, это так, – пожал плечами я, – но только какое отношение это имеет…
– Как у вас с латынью, старина? – перебил меня Холмс. – Вам знакомо выражение «Mole ruit sua»?
– Какой доктор не знает латыни? – улыбнулся я. – Эта фраза означает «рушиться от собственной тяжести».
– Именно, Уотсон, именно так!
Холмс подошел к шкафу и вытащил из ящика увеличительное стекло. Вернувшись к столу, он выудил из груды фотографий один из снимков и принялся внимательно его изучать. Я подошел к другу и глянул на фотокарточку через его плечо. Снимок был сделан со стороны ворот. На нем я увидел фасад церкви с двустворчатыми дубовыми дверьми, квадратную башню с часами и оскалившиеся контрфорсы. По четырем углам башни прямо под зубцами располагались водосточные трубы, верхушки которых были выполнены в виде голов горгулий. Часы показывали четверть восьмого, и, судя по освещению, как раз начинало темнеть. На дорожке бесформенным тюком лежало тело Арнольда Сомса.
– Ну же, Холмс, что вам удалось разглядеть? – повторил я вопрос.
Мой друг отложил увеличительное стекло. Я заметил, что его руки слегка трясутся.
– Неужели… неужели… – дрожащим голосом произнес он. Глубоко вздохнув, Холмс повернулся ко мне: – Уотсон, вы, наверное, уже не раз слышали от меня, что когда все остальные версии произошедшего оказываются ошибочными, последняя, сколь бы невероятной она ни представлялась, является верной.
– Я не отрицаю… – начал было я, но Холмс меня не дослушал:
– Я ни за что не прощу себе, если вселю в вас надежду, которая на поверку окажется ложной. Поэтому, старина, будет лучше, если я вообще вам в данный момент ничего не скажу. А сейчас прошу меня простить. Мне надо вернуться к церкви Святого Альбана.
– В таком случае, я с вами, – заявил я, подхватывая пальто и шляпу.
