- Ну, это неподходящее сравнение, - заметил Донцов. - Наоборот, мы, так сказать, подкрепим атаку...
- Или поможем прикрыть плохую работу.
- Вы это в районе скажите.
- И скажу.
- Короче, короче, - сказал Поспелов. - Райком предлагает сдать еще четыреста центнеров. Весной районные организации все равно будут обращаться в область за семенным материалом, нам возместят в первую очередь...
- Товарищи, мы же разденем колхоз! - опять вступилась за семена Анна.
- Так как, товарищи, - оборвал ее Поспелов, - возражениев нет?
- Нет, есть! - сказала Анна. - Переносите вопрос на общее собрание.
- Да ты в уме, Анна Андреевна? - рассердился Поспелов. - На что еще общее собрание?
- И пусть из райкома приедут. Там мы откровенно поговорим...
Гончарова сбила настроение, люди колебались, во всяком случае, никто не хотел взять на себя ответственность за продажу семян.
- А ведь правда, - подлил масла в огонь Донцов. - Почему не поговорить с людьми?
- Ну, ладно, - сказал Поспелов. - Утро вечера мудренее. Позвоню утром в район, посоветуюсь.
XVIII
В окно неистово застучали - стекло задребезжало, вот-вот выскочит.
Алексей отдернул занавеску.
- Тебя, - позвал он жену.
Под окном стояла Аленка, младшая дочь Поспелова.
Анна распахнула окно.
- Что тебе, Аленушка?
- Папка наказал... Собираться... В район поедете. Заедет за вами...
Она выполнила поручение - и только пятки засверкали.
- Ну чего там? - недовольно спросил Алексей.
- В район с Василием Кузьмичом еду.
- Цапаешься ты все...
Должно быть, Алексей что-то слышал о вчерашней стычке. Он не любил спорить с женой - переспорить ее никогда не удавалось - и осуждал ее манеру "жить шумно", как он выражался. "Жила бы потише, - говорил он, - и почета больше, и здоровья".
Анна наскоро оделась, позавтракать не успела. Легковушка с Василием Кузьмичом подкатила к крыльцу, и водитель с ходу просигналил тревогу.
Василий Кузьмич очень гордился своей легковушкой, хотя только слава шла, что колхоз имеет легковую машину. На самом деле это был старый трофейный "виллис", еще в начале войны отбитый партизанами у немцев и каким-то случаем приблудившийся в Мазилове.
- Мы куда, Василий Кузьмич? - осведомилась Анна.
- В райком, - коротко ответил он и замолчал снова.
Они так и промолчали всю дорогу.
Анна еще ни разу не бывала в райкоме, и было чуточку обидно, что впервые попадает она туда как бы вроде подсудимой.
Поспелов остановился перед одной из дверей. "Приемная РК КПСС". Вошли. Диван, стулья. Две двери, направо и налево, обитые черным дерматином. Ковровая дорожка. За столом миловидная женщина с вопрошающими глазами.
Она укоризненно взглянула на Поспелова:
- Он вас с утра ждет...
- Спешили, Вера Михайловна!
- Пойду доложу.
"Первый секретарь Сурожского РК КПСС И.С.Тарабрин", - прочла Анна на двери.
Женщина вскоре вернулась.
- Проходите.
Тарабрин секретарствовал в Суроже четвертый год, район свыкся с ним, а он свыкся с районом. Анна с некоторым даже трепетом вошла в его кабинет - с людьми такого положения ей еще не приходилось общаться.
- Товарищ Гончарова? Здравствуйте. Познакомимся. Садитесь.
Тарабрин был прост, приветлив, доступен. Слова выговаривал негромко и четко. От него веяло спокойствием, военной аккуратностью.
- Здравствуйте, Василий Кузьмич, - поздоровался он и с Поспеловым. Садитесь.
Первое впечатление от него было хорошим.
- Ну, что вы там? - снисходительно спросил он Анну. - Василий Кузьмич звонил мне. Рассказывайте.
Он сел поплотнее в кресло, давая понять, что не торопится и готов внимательно выслушать свою собеседницу.
Анна собралась с духом, ей не хотелось, чтобы Василий Кузьмич вмешивался в разговор.
- Мы продали, что нам полагалось. Выдали на трудодень. Не так уж много, но выдали, и засыпали семенной фонд. А теперь опять предлагают продавать. Но у нас, кроме семенного фонда, ничего нет. По-моему, это преступление, товарищ Тарабрин. Конечно, я понимаю, весной нам возместят, но зачем создавать в колхозе нервную обстановку? Для чего вытягивать за чужой счет отстающих? Не могут отдельные хозяйства тащить на своей шее весь район...
Тарабрин с любопытством разглядывал Анну. С ним редко разговаривали так прямодушно и бесхитростно. "Но и так по-детски", - подумал он и простил за это Анне ее упрямство. "Детское упрямство", - ответил он про себя, не высказывая, конечно, вслух этих мыслей.
- Вы правы, - мягко сказал Тарабрин. - И не правы... Может быть, правы с позиций колхоза. Были бы правы, если бы мы жили в обществе, где конкуренция и эгоизм определяют общественные отношения. Но мы живем при социализме, у нас иные критерии. Один за всех, и все за одного. Разве государство потерпит, чтобы пустовала земля, чтобы кто-то лишился результатов своего труда? У нас общность интересов. Разве возможно - за одну бригаду вы отчитаетесь, а за другую нет? Вы представляете колхоз в целом. И мы тоже не можем, так сказать, предстать перед областью в двух лицах. Не можем делить колхозы на чистых и нечистых. В свою очередь, область не может делить районы на плохие и хорошие. У области тоже одно лицо. Вы улавливаете связь? Колхоз - район - область... Так создается престиж государства! Сегодня ваш сосед выполнит план с вашей помощью, а завтра он поможет вам. В конце концов у нас общий закром. Государственный!
Анне нечего возразить, и все-таки она не согласна.
- Поняла? - вдруг спросил ее Василий Кузьмич и осуждающе добавил: - А она - общее собрание!
- А почему не объяснить это всем колхозникам? - возразила Анна. - Один общий государственный закром.
- Потому что далеко еще не все колхозники мыслят государственными категориями, - объяснил Тарабрин. - Слышали о демократическом централизме? Кое-что снизу, но не все снизу...
Анна не вполне уловила мысль Тарабрина. В свое время она сдавала в техникуме зачет по истории партии, но не считала себя хорошо подкованной в политике.
- Вы поняли меня? - пытливо спросил ее Тарабрин.
Анна чувствовала себя бесконечно слабой.
- Но я не могу...
- А вам и нечего мочь, - холодно произнес Тарабрин. - Сидите и молчите. Вообще, это дело не ваше, а правления и товарища Поспелова...
- Мы все-таки соберем собрание, - тихо сказала Анна. - Колхозники не пойдут против...
- Вы что - хотите скомпрометировать райком? - задал ей Тарабрин вопрос. - Не следует волновать людей.
- Следует, - сказала Анна.
- А вы, оказывается, любите дешевый авторитет, - сказал тогда Тарабрин. - Но мы вас не поддержим. Так вы легко можете очутиться вне партии.
Анна хотела что-то сказать, но Тарабрин перешел в ту неотразимую атаку, которая неизменно приносила успех во всех спорах.
Со сдержанной улыбкой он поглядел на Поспелова.
- Помнишь, Василий Кузьмич?
На этот раз Поспелов не ответил, хотя отлично помнил, сколько раз Тарабрин в тяжелые минуты угрожал ему потерею партбилета.
Но Анна Тарабрина не поняла и опять хотела что-то сказать, но тот не хотел уже слышать возражений.
- Завтра вывезете двести центнеров, - продолжал Тарабрин, на этот раз больше обращаясь к Поспелову. - Это директива. Директива райкома. Понятно?
- Но я вам хочу объяснить... - начала снова Анна.
Тарабрин не захотел ее слушать.
- Вы потеряете свой партбилет, - промолвил он тоном, не терпящим возражений. - Партбилет у вас с собой?
- У меня нет...
Она хотела сказать, что у нее вообще нет партбилета, что она беспартийная, но Тарабрин опять помешал Анне договорить.
- И очень плохо, - сказал Тарабрин. - Партбилет всегда должен находиться при коммунисте.
Поспелов вдруг вступился за Анну.
- Да она по молодости, Иван Степанович...
- Ладно, - смягчился Тарабрин. - Идите и завтра же сообщите, сколько вывезли вы зерна.
Спорить с Тарабриным бесполезно, он всегда докажет свою правоту. Да Василий Кузьмич и не сомневался в том, что Тарабрин прав. Ему по должности полагалось быть умнее и дальновидней Поспелова. Не стоило понапрасну отнимать время у секретаря райкома. Василий Кузьмич заторопился, пошел, и Анна пошла, хотя ей казалось, что они ни о чем не договорились. Она уже не замечала ни просторного коридора, ни широкой лестницы. Она шла и думала, что первое впечатление не обмануло ее: Тарабрин хоть и повысил на нее голос, все-таки оказался на высоте, настоял на своем, оказался принципиальным человеком. И в то же время она чувствовала, как лицо ее почему-то горит от стыда. Она уступила Тарабрину, не могла не уступить, не могла его оспорить. Но на душе у нее было нехорошо. Что-то половинчатое было в ее согласии. Тарабрин тоже в чем-то не прав, он тоже проявил половинчатость. Она не могла понять Тарабрина. Но не могла оправдать и себя. Не надо уступать. Никогда не надо уступать, если ты уверен в своей правоте.
XIX
Зима не ознаменовалась большими событиями, шла себе и шла, дни помаленьку прибавлялись, катились через сугробы, как колобок. Кто был занят делом, а кто и бездельем. Поспелов - мужик хозяйственный, и тот не боялся, что дела в лес убегут, зимой можно было и вздохнуть и отоспаться.
