Она села на прежнее место, оглядела всех и решительно произнесла:
- Вот что, Василий Кузьмич, как хотите, но я хочу послать Челушкина в помощники к Числову.
- А разве я против? - согласился Поспелов. - Пусть только поменьше умничает.
Анна вдруг поняла - речь шла не столько о Челушкине, сколько о ней, это ей Поспелов преподал урок, непосредственно задеть не осмелился, но урок все-таки дал.
- Ладно, - сказала Анна. - Значит, посылаем Челушкина помощником бригадира?
Поспелов кивнул.
- Ну и хорошо, - примирительно заключил Жестев. - Может, он в Кузовлеве так себя покажет, что сами его обратно позовем.
XX
Смена дней. То в поле, то дома. Больше в поле. И в ведро, и в непогодь...
Вот говорят, где-то людям мешают работать, ставят препоны. Анне не верится. Ну как это так? Мешают... Сами себе мы ставим препоны. Она не забудет минувшей весны...
Весной семян, конечно, не хватило. Тарабрин обещал вернуть зерно, взятое осенью в колхозе, но так и запамятовал. А может, не запамятовал просто нечего было дать.
Анна поехала в Сурож. Просить. Это было унизительно. Просить то, что сами отдали...
Богаткин только руками развел.
Анна осмелилась, пошла на прием к Тарабрину. Она высидела в райкоме полный рабочий день. У Тарабрина шло бюро. Потом еще совещание. Потом еще что-то...
Очутилась она у него в кабинете только к вечеру.
Выглядел Тарабрин усталым, замученным, но встретил ее приветливо.
- А! Агроном из Мазилова... Что скажете?
Анна напомнила:
- Семена...
Тарабрин нахмурился.
- А где взять? Сами выходите из положения.
- Ведь вы обещали...
Тарабрин нахмурился еще больше.
- Обещала баба парня родить, а принесла девку...
Ох, вот оно, не надо было тогда соглашаться!
- А где же взять?
Но она поняла уже, что Тарабрину тоже негде взять.
- Поеду в Пронск, - сказала она в отчаянии.
- Зачем?
- Побираться!
Это она сказала даже дерзко, не без вызова.
- Куда это?
- Куда придется! В областное управление...
- И что же вы скажете?
- Что было, то и скажу.
Можно было не сомневаться, эта не станет ни врать, ни выкручиваться... Э-эх! Перед Тарабриным была та самая простота, которая хуже воровства!
Он замолчал. Не отпускал Анну и молчал. Молчал долго.
- Ладно, - выговорил он наконец. - Незачем ехать в Пронск. Достану я вам семена. Возвращайтесь...
На этот раз он не обманул Анну. Правда, она набралась духу, напомнила о себе по телефону, но в конце концов "Рассвет" получил на складе райпотребсоюза около полутораста центнеров...
Неизвестно, где их наскребли, но пустить Анну в Пронск Тарабрин не захотел, двухсот центнеров не натянул, но все-таки рассчитался.
Зерно оказалось похуже того, что было сдано, но теперь многое зависело от Анны. Она не смела уже не вырастить урожая.
И вот, едва отсеялись, Анна сразу почувствовала себя плохо. Ей стало плохо, как только она уверилась, что засеян яровой клин. Заныло в пояснице, подкатило к самому сердцу, стало тяжко...
Она опустилась перед кроватью на колени, вцепилась руками в одеяло.
- Ох, мама, бегите скорей за Алексеем!
Свекровь чаевничала на кухне. Она или не расслышала, или сделала вид, что не слышит. Позвякивала только ложка о блюдечко - свекровь любила варенье.
- Ой, мама! Да вы слышите?!
Прошло еще с минуту. Надежда Никоновна допила чай. Поставила чашку на блюдце. Появилась в дверях.
- Чего ты, Ань?
- Ой, да бегите же! О-ох...
Анна втиснулась лицом в одеяло.
Свекровь скрылась. Стукнула наружная дверь.
Анна была уверена, что колхоз будет с урожаем. Все предусмотрено. Теперь можно и рожать.
Ох, да чего же ее крутило...
Свекровь прибежала испуганная, серая тень легла на ее лицо. Участливо склонилась к невестке.
- Не идет. Сидит с Пашкой-пожарником. Выпимши. Говорит, без меня обойдетесь. Может, за тетей Грушей сбегать?
- Ох! Да бегите за кем хотите! К Василию Кузьмичу бегите! О-ох...
Свекровь опять исчезла...
Никогда Анне не было так плохо, как в этот раз. Ни с Женей, ни с Ниной... И Алексей не идет. Но Анна что-то не очень даже на него сердится. Он в обиде на нее. Не раз уже упрекал, что ей дети дороже... Ох! Они и вправду дороже... К этим родам она готовилась. Старалась побольше ходить. Не ела лишнего... А все-таки обидно! Неужто ее оставили одну? Не может того быть. Да где же они, эти люди?
Анна все стояла на коленях, прикусывала слегка одеяло и не могла с собой совладать.
Ну вот, слава богу, кто-то идет...
Опять свекровь!
- Может, все-таки позвать тетю Грушу?
- Да зовите кого хотите!..
- Извиняйте, Надежда Никоновна, но тетя Груша, етто, в общем невежество...
Чей это голос? Низкий, хриплый басок... Голос дрожит, осип от волнения... Василий Кузьмич!
- Извините, Анна Андреевна. К вам можно?
Вот он уже рядом, этот сиплый голос...
Анна делает над собой усилие, встает.
- Здравствуйте, Василий Кузьмич.
Она протягивает ему руку. Он вежливо пожимает.
- Крепитесь, Анна Андреевна...
Вот опять подкатывает!
- Ой, пожалуй, хоть и тетю Грушу...
- Ну что вы, Анна Андреевна! - Поспелов возражает, возражает настойчиво, решительно. - Разве мы позволим себе вами рисковать? Мы вас в момент в Сурож...
- Не успеть... - слышит Анна за своей спиной голос свекрови. - Не успеть вам...
- Успеем? - неуверенно спрашивает Анна, хотя ни она, ни тем более Поспелов не в состоянии ответить на этот вопрос.
- Успеем, - твердо произносит Поспелов. - В самый раз.
- Тогда идите...
Анна опять берет себя в руки.
- А чего идти? Все здесь, - говорит Поспелов и уже отдает Надежде Никоновне команду: - Собирайте Анну Андреевну. Быстро. Одевайте. Две минуты. Понятно, мамаша?
Он выходит, но не успевает выйти, как возвращается с Челушкиным.
Гриша... Гриша... Да какой же ты молодец!
- Мы вас донесем, Анна Андреевна, - говорит Поспелов. Обопритесь-ка...
- Нет, нет...
Анна отрицательно машет головой.
Свекровь помогает надеть пальто. Анна обнимает Поспелова и Челушкина за плечи и медленно идет к двери. У крыльца стоит грузовик. Задний борт откинут.
- Я сяду...
- Нет уж, - строго возражает Поспелов. - Все предусмотрено...
А вот и Тима... Кудрявцев стоит в кузове у опущенного борта. Рядом с ним тетя Груша. Хоть тетя Груша - "невежество", ее все-таки прихватили на всякий случай. Анна безропотно подчиняется всем указаниям Поспелова. Она и не хочет, и не может возражать. Ей помогают подняться в машину. Не столько помогают, сколько поднимают. В кузове матрас. С чьей только кровати его сняли? На матрасе подушки. Несколько громадных подушек. В белоснежных наволочках с прошивками. Оранжевое атласное одеяло. У изголовья стопка простыней. Две бутылки с водкой. Анна сразу понимает: не для питья. На всякий случай. Вдруг тете Груше понадобится помыть руки. Обо всем подумали. Кто? Василий Кузьмич? Гриша?..
Анна ложится. Прямо в пальто. На одеяло.
- Вы разденьтесь, Анна Андреевна, не беспокойтесь, не растрясу.
Вместе с Анной в кузове остается тетя Груша, трое мужчин втискиваются в кабину, там тесно, все они люди широкие, но они боятся смутить Анну, которая вот-вот может родить.
Машина трогается с места. Куда-то в сторону уносится голос свекрови. Анна слышит еще чьи-то голоса...
Грузовик мчится. То тише, то быстрее. Почти не трясет. Кудрявцев старается.
Тетя Груша сидят на краешке матраса с каменным лицом. Она обижена, ее искусством пренебрегли. Ей и полагается быть обиженной. Агрономша! Ей, конечно, врача надо! Но сквозь каменное выражение лица пробивается бабье участие. Агрономша-то она агрономша, а мужик у нее - никуда. Готов свою бабу за бутыль водки сменять. А баба - золото. И на людях, и дома. Вся на виду.
Тетя Груша наклоняется к Анне.
- Андреевна, худо тебе?
- Нет, ничего...
Довезли ее как раз к сроку. Успели ввести, раздеть...
Поспелов просит вызвать врача.
- Не Раису Семеновну, а главного. Евгения Яковлевича.
- Евгень Яклич занят.
- Скажите: председатель колхоза "Рассвет" просит.
Появляется "Евгень Яклич".
- Здрасьте, Евгений Яковлевич. Мы нашу агрономшу рожать привезли, обращается к нему Поспелов. - Прошу вас. От имени колхоза. Вы уж постарайтесь.
"Евгень Яклич" улыбается.
- Стараться ей придется, а не мне...
- Вы уж там в случае чего...
- Ничего, - снисходительно говорит "Евгень Яклич". - Все будет хорошо.
Поспелов уходит.
- Ах да! - вспоминает вдруг врач. - Мы просили сена продать для больницы. Вы вот отказали...
- Продадим, продадим, - поспешно произносит Поспелов. - Самим в обрез, но продадим.
- И потом нам бы тысячи три яиц, - оживляется Евгений Яковлевич. - С фондами туговато...
Но тут их беседу прерывает медсестра, совсем молоденькая, должно быть только со школьной скамьи.
- Евгень Яклич, а где отец?
- Чей отец?
- Да ну... этой... Которую привезли!
- А что?
- Сын! Сын у нее!
