Шеймус и сейчас улыбается:
– Никто не умрет, пока я здесь.
Когда я просыпаюсь в следующий раз, в комнате совсем светло. Солнце давно встало, и воздух неподвижен. Мои глаза закрыты, ум и тело молчат. Я в своей детской спальне.
По тому, как падает свет, определяю, где угол моей кровати. Чувствую запах отглаженной одежды в шкафу. Простыни из фланели, а не из хрустящего хлопка. Если открою глаза, то увижу свои фарфоровые статуэтки. И всё же есть одна вещь, которая возвращает меня в настоящее, – гладкая сильная рука, кольцом обвившаяся вокруг моей талии. Должно быть, после кошмара я снова заснула в его объятиях.
Открываю глаза. С прикроватного столика на меня смотрит Никола. В ночь накануне казни Кеммлера Никола, наверное, тоже проснулся в 4.00 в панике, как я, и, как я, увидел вокруг только смерть. На следующее утро, 6 августа 1890 года, в 6.00, Кеммлер должен был умереть. Всё должно было пройти тихо и гладко, как предсказывал Эдисон. И всему, о чем думал и мечтал Никола, пришел бы конец. Никто не захотел бы иметь переменный ток у себя дома.
Но всё вышло иначе. Потому что казнь Кеммлера прошла вовсе не гладко.
Как только его кожу, нервные окончания и сосуды пронзил электрический разряд, он принялся рвать связывавшие его путы, от боли натягивая их, пока те почти не лопнули. Он кричал, и этот звук резал уши тех, кто восхвалял электричество как новую эру «гуманного убийства». Через 17 секунд электрический стул выключили.
Жаль, что в ту темную ночь рядом с Николой не было меня. Я бы сказала ему: «Не слушай свои страхи. Пусть запах смерти витает рядом и проникает в твои сны, он не сможет убить твой разум». Может, я даже обняла бы его и добавила: «Никто не умрет, Никола, пока я здесь».
Кеммлер всё еще был жив. Он получил кошмарные увечья и корчился, опорожняя мочевой пузырь и кишечник на глазах застывших от ужаса свидетелей.
Палач решил включить генератор и пустить ток еще раз, однако пришлось ждать подзарядки. Они вынуждены были ждать, а Кеммлер хрипел и бился в конвульсиях. Во второй раз ток шел по его телу почти минуту, и в конце концов воздух в тесной камере наполнился дымом и вонью от горящей плоти.
«Лучше б его зарубили», – сказал потом Вестингауз.
Возможно, не на следующее утро, но вскоре после казни Эдисон начал терять влияние в том, что касалось дальнейших перспектив электричества. Несмотря на ужас, пережитый Николой в ту ночь, и страшные сны о смерти, вскоре к нему вернулась вера в его видение, и будущее вновь стало казаться определенным. Он стал крепче спать, совсем как в детстве. Совсем как мужчина, что спит сейчас рядом со мной.
– Шеймус, – шепчу его имя.
Я знаю, что он проснулся, но он лежит с закрытыми глазами и дышит глубоко и ровно.
Он лежит на боку, прислонившись к стене, – так близко ко мне в односпальной кровати, что, если повернуть к нему голову, он займет всё мое поле зрения. Я лежу на спине, одна его рука у меня под шеей, другая – на животе чуть ниже груди. Его волосы прилипли к голове и не такие светлые, как обычно. Лоб высокий и гладкий. Брови кустистые, а под глазами припухшие мешки. Нос великоват для лица, а между носом и верхней губой ямочка, такая же глубокая, как и на подбородке. Щетина у него темнее, чем волосы на голове.
Мне хочется поцеловать каждую его клеточку.
Вместо этого делаю глубокий вдох и выдох:
– Мне нужно тебе кое-что сказать.
– Что? – Его глаза по-прежнему закрыты.
– Меня зовут Грейс Лиза Ванденбург, – говорю я, глядя в потолок. – Мне 35 лет. Моя мать – Марджори Анна, сестра – Джил Стелла. Ей 33 года. Она замужем за Гарри Венаблесом, 2 мая ему исполнится 40. У них трое детей: Гарри-младший, 11 лет, Хилари, 10 лет, и Бетани, 6 лет. Моего отца звали Джеймс Клэй Ванденбург, и он умер 17 лет 9 месяцев и 5 дней назад. У меня степень бакалавра естественных наук и диплом учителя. В первый раз я занималась сексом в машине своего первого парня у дома моей матери. Я не люблю кинзу. И реалистическую живопись. Однажды в школе мы ездили на экскурсию в Национальную галерею Канберры, и я целый час простояла, глядя на «Синие столбы»[10]. – Задумываюсь на минутку, потом продолжаю: – В одежде из лайкры выгляжу толстой.
Он открывает глаза:
– Толстой? Ерунда. Где?
Сжимаю левой рукой трицепс правой, ту часть, что обвисла и похожа на сырую свиную сардельку:
– Здесь.
Он приподнимается на локте и обнимает меня крепче. Приближает лицо вплотную к моей правой руке. Его нос почти касается моей кожи – он похож на ученого, который разглядывает в микроскоп необычную бактерию. Он рассматривает мою руку, разглаживая кожу пальцами. Потом прикусывает передними зубами:
– Не согласен.
– И здесь. – Задираю футболку и сжимаю двумя пальцами складку на животе.
Он наклоняется и опять кусает, только нежнее:
– Нет.
Его губы скользят вниз, и мое сердце бьется быстрее. Он просовывает два пальца под резинку моих трусов и приспускает их. Кровать узкая, поэтому он наваливается на мои ноги. Его губы касаются моих волос внизу живота.
Ловлю себя на том, что потираю ладони и переплетаю пальцы. Кладу руки по бокам.
– Есть еще. Еще много чего, что я должна рассказать.
Про Николу. Про электричество. Я даже не знаю, с чего начать.
Он останавливается и смотрит на меня:
– Уверен в этом, Грейс. И буду рад узнать, особенно про кинзу. Вдруг мне придет в голову мысль прислать тебе букетик пряных азиатских трав? Но не сейчас. Потом расскажешь.
Вцепляюсь пальцами в простыню. Нет, сейчас. Я должна сказать сейчас! Конечно, обо всем можно не говорить – можно даже не говорить о самом важном. Но он должен хотя бы краешком глаза увидеть, какая я. А как он увидит, если его голова у меня между ног?
К тому же Никола смотрит на нас.
Но я чувствую его горячее дыхание на коже с внутренней стороны бедра, и его руки тянутся и проскальзывают под трусики и хватают меня за ягодицы. Если сейчас же не прекратить…
– Шеймус?
– Что?
– Боюсь, я могла чем-нибудь заразиться.
Он скатывается на бок и садится на кровать рядом со мной:
– От меня?
– Нет. Оттого, что смотрела ночью телевизор и не предохранялась.
Смеется:
– Не поздно ли ты спохватилась?
– Поздно-шмоздно. Вопрос в том – нужно ли?
– Нет. А мне нужно волноваться о том, что через девять месяцев на свет появится маленький сюрприз – полуирландец-полусупермодель?
– Я принимаю таблетки.
Он потягивается, как кот, поворачивается и расцепляет мои пальцы, сжавшие простыню. Берет мою руку, целует то место на запястье, где бьется пульс, и, касаясь губами и зубами, проводит линию до сгиба локтя.
– Но я чувствую себя немного виноватым, – произносит он.
Виноватым? Никола смотрит на меня. А я в постели с парнем, которого знаю каких-то 14 дней, и это он чувствует себя виноватым? О боже! Значит, у него жена. Десять детей. Мои руки сжимаются в кулаки, ногти впиваются в ладони.
– Это почему?
Он сидит на краю кровати. Я отодвигаюсь.
– Обещал накормить тебя ужином в итальянском ресторане. Не вышло. Потом предложил деликатесного перепела из супермаркета, и опять не получилось. Ты так и осталась без ужина. Совсем тебя голодом заморил. – Он на мгновение замолкает. – У меня идея. Как насчет завтрака? Что-нибудь непростительно вредное – бекон, яйца по-бенедиктински, блины, а может, и первое, и второе, и третье? И тогда ты сможешь рассказать мне обо всем, о чем захочешь. Чем переболела в детстве, какая твоя любимая группа и футбольная команда, – да о чем угодно.
Поднимаю глаза и смотрю на потолок. Мне так много дел нужно переделать. Вымыть голову, высушить и расчесать 100 раз, потом одеться. К тому же в субботу утром я хожу за покупками. А еще надо почистить зубы, умыться. Я уже пропустила звонок будильника, но это еще не значит, что весь день насмарку… Ведь можно начать по новой в начале следующего часа.
– То есть… ну если ты свободна, конечно…
– Дело не в этом.
Он берет меня за руки и держит за запястья. Притягивает к себе, и у меня не остается выбора, кроме как взглянуть ему в глаза.
– Грейс, я должен задать тебе важный вопрос. Пожалуйста, не думай, что это шутка. Подумай об этом, подумай хорошенько, прежде чем ответить.
Мои плечи и руки сжимаются.
– Грейс, можно мне взять одну из твоих зубных щеток? Мне бы очень хотелось почистить зубы, и не хочется так скоро от тебя уходить, какие бы дела меня ни ждали.
Я смеюсь.
Притворюсь, что в супермаркете было всего 13.
– Можно.
– Спасибо. Теперь я пойду в туалет. И почищу зубы экземпляром из твоей коллекции. Потом надену вчерашнюю одежду, как бы ужасно это ни звучало, и поведу тебя завтракать, потому что нам нужна еда и нужен кофе. Ну как тебе?
Воздух еще неподвижнее, чем раньше. Новый день. Сегодня я проснулась рядом с кем-то в своей кровати. Вчера нарушила распорядок перед отходом ко сну. Новый день полон возможностей, и у меня полно возможностей. Мы с ним почти не знакомы. Я могла бы стать кем угодно.
