По вечерам Паук и Профессор вели долгие и небезынтересные разговоры, а днем, когда хозяин уходил на работу – работал он в пункте приема вторсырья, что было очень удобно для ведения партийной работы, потому как через пункт проходило очень много людей, – Паук оставался один, проводя время в прослушивании радио – и официальных радиостанций режима, и подпольных передатчиков, – хотя они периодически пропадали из эфира и чаще всего это означало, что передатчик вычислен ФСБ или полувоенными формированиями, и молодые мальчики и девочки, работавшие на Компартию, или примыкавшие к ней социалистические или анархистские кружки, расстреляны. Если не хуже.
Петр Александрович – так звали Профессора – предложил как-то Игорю переправить его от греха в Китай, который, хотя и не очень охотно, но укрывал некоторых высокопоставленных работников аппарата Компартии, внесенных в списки на уничтожение. Но Игорь отказался. По этому поводу они даже немного поругались.
– В Вас, молодой человек, я отмечаю явный и отчетливый суицидальный комплекс, который присущ многим нашим товарищам. Возникает он от ощущения безнадежности и от того, что противная сторона – а она противная во всех смыслах, – уничтожает нас, как животных. Под одобрительное улюлюканье обывателя, которому вдолбили с помощью медиа, что хороший коммунист – это мертвый коммунист. Но вы не правы. Нужно пережить это страшное время и передать огонь тем, кто придет после.
– Это старая теория, Петр Александрович, родившаяся после сентябрьской бойни 1991 года. Партия осудила такую тактику! Мы должны бороться – уничтожать гестаповцев из ФСБ, национальных гвардейцев, членов эскадронов смерти. Предателей, наконец.
– Без массового рабочего движения, уважаемый товарищ Паук, это всего лишь благородное самоуничтожение.
Так они могли спорить часами.
Иногда к Профессору приходила племянница, она не была членом Партии, но работала в Подполье, и на Алексеева смотрела с плохо скрываемым восхищением – а однажды призналась, что даже не верила в то, что он, Паук, не легенда, а действительно существующая личность: "Человек, лично застреливший пятерых нацгвардейцев и шестерых агентов ФСБ!"
"Восьмерых", поправил, криво усмехнувшись, Паук, "Теперь уже восьмерых".
Пахомыч ушел с работы лишь на полчаса позже. Иногда он мог засидеться и на два часа – и тогда все сотрудники сидели и тоскливо поглядывали на часы. Нет, формально того факта, что рабочий день кончается в 17.00, никто не отменял, так было написано и в договоре, но те, кто в пять по полудни вставали и уходили, долго в фирме не работали. Так что сегодня случилось маленькая радость. Поэтому Игорь решил поехать не сразу домой – где Марина, без сомнения, сразу начнет жаловаться на все и вся, а Вовка, их сын, опять что-то натворивший, а решил он поехать к Ольге. Потому что устал и хотелось просто тишины и того тепла, которое дома он не получал, а получал у этой женщины. Забавно, подумал он, что в последнее время они даже не так часто занимались сексом, как это происходило в начале их романа. Сейчас та первая волна страсти и чувственности ушла, и им было просто хорошо сидеть на маленькой кухне, пить чай с печеньем и болтать о пустяках.
Последние дни ездил Игорь на метро, так как машина – старый "мицубиси", пригнанный из Калининграда, – безнадежно был сломан. Машины страшно не хватало, в Питере машина давала возможность немного подработать – а денег всегда не хватало, и на горизонте было еще поступление Вовки в институт – и страшно было представить, сколько денег уйдет, потому что бюджетное место сыну не светило – не был он светочем мысли, а значит, только платное. Даже мысли об этом вызывали тоску – и понимание, что придется терпеть Пахомыча, дурдом под названием "Евразия-Экс", хотя ребята там, конечно, и неплохие, но все равно.
В метро была обычная давка, нищие дети, продавцы журналов, всеобщая озлобленность. Игорь вспомнил встречу с одним одноклассником, сказавшим: "Последний раз я ездил на метро в 85-м году". Кто-то устроился в этой жизни, и никакой логики в том, кому повезет, а кому нет, Игорь не видел. Лет десять назад он очень старался понять, что ему нужно делать, чтобы не быть лишним в новом мире, после того, как его институт коллапсировал. В силу своего характера – Марина называла это занудством, когда-то в шутку, теперь зло – он много читал всякой литературы – менеджмент, маркетинг, прочел даже фундаментальный труд Вебера о протестантской этике и капитализме. Увы, реальная практика сильно отличалась от книжных построений, таких элегантных и симпатичных. Почему-то преуспевали какие-то совсем другие люди, чем полагалось по теории. И преуспевали неплохо. В принципе и Пахомыч, хоть его работники и называли меж собой шефа неудачником, не бедствовал.
Чужие деньги Игорю были безразличны, завистливым неудачником он не стал, но вот своих не хватало. И не хватало сильно. Об этом он думал, и, выйдя из метро и подходя к подъезду Ольги.
Паук вышел из метро не у самого вокзала, а в остановке до него. Железнодорожные вокзалы контролировались очень жестко. Кроме шпиков ФСБ, агентов национальной гвардии, активистов полувоенных националистических формирований и прочих, вся территория Московского вокзала была под полным видеонаблюдением. При этом данные с цифровых камер сразу поступали в компьютеры, и специальные программы по распознаванию изображений сличали лица всех, попавших в поле зрения камер, с базой данных, куда были внесены практически все нелегалы Компартии, анархисты, социалисты, бурятско-буддийские сепаратисты, католики, протестанты, иудаисты и прочие враги режима. Такая четкая система стоила свободы и жизни десяткам, а может и сотням участникам Сопротивления.
Паук зашел в кафе на Невском, взял чашку кофе и выпил ее, затем зашел в туалет, пользуясь нехитрым набором разных приспособлений, лежавшим у него в кармане, изменил себе форму лица – вставки из ваты, пластиковые насадки, и только после этого пошел на вокзал.
Там он не стал брать билет у кассы – паспорт был хороший, сделан в партийной типографии лучшими специалистами, но у Паука он был уже больше месяца, а значит, надежность паспорта уже являлась сомнительной. Он знал, что на Москву вот-вот уйдет самый медленный, а значит, самый непопулярный поезд, – у которого даже названия не было, как у других фирменных поездов, только номер. Пройдя до первого вагона, он подошел к проводнику и без труда договорился о месте, и стоило это дешевле, чем он предполагал. Но зато лишний раз подтвердилось то, о чем сказал старик Профессор, бывший преподаватель истмата, теперь принимавший днем бутылки у городской бедноты и пьяниц, а вечерами пишущий политологические книги: в России взятки брали при царе, при коммунистах, будут брать их и при демфашизме, и никакие ФСБ и эскадроны смерти остановить это не смогут.
В купе никого не было. Паук вынул часть "реквизита" изо рта – все сразу вынимать не стоило, потому как проводник мог бы удивиться изменениям внешности, случившимися с его пассажиром. И мог бы сообщить какому-нибудь специально обученному для сбора такой информации человеку.
Воспользовавшись временным одиночеством, Паук, он же Алексеев, заглянул в дипломат. Там лежали чертежи – стопка красноватой бумаги, полученная за очень высокую сумму денег у одного крупного начальника бывшего ЛОМО – Ленинградского оптико-механического объедения. Когда после 1991 года там работала комиссия ООН по разоружению – в реальности сотрудники западных научно-технических разведок – часть документации была укрыта. Из каких соображений – трудно сказать, но в любом случае ценность этих бумаг была необычайной, хотя прошло уже почти пятнадцать лет с момента Катастрофы, в результате которой погибла страна – и тысячи ее защитников. Это была разработка лазерно-электронной пушки, позволяющей уничтожать с поверхности Земли даже очень защищенные спутники американско-натовской космической группировки. Для китайцев или бирманцев разработка этого оружия явилась бы единственным шансом в достижении баланса вооружений с Западом. Поэтому ЦК, после долгих дискуссий, принял решение переправить документы на Дальний Восток – хотя ряд товарищей старшего поколения и возражали против этого, считая, что данный ход был бы непатриотичным.
Пауку было поручено переправить документы из Петербурга в Москву, а оттуда в Сахаров, бывший Горький, где документы получит курьер китайской или бирманской разведки. Важность задания объяснил лично руководитель Боевой Организации компартии Марк Урбан, с ним же были разработаны варианты транспортировки.
Документация была разбита на несколько частей – при этом консультанты, два старика-физика из Физико-технического института, одного из них звали по революционному, Жорес, позаботились о том, чтобы без любой одной части документация не имела бы никакой ценности. Были разработаны несколько маршрутов движения курьеров, место встречи и хранения документации на конспиративных квартирах. На случай провала одного или более курьеров были сделаны два дубликата документации, спрятанные в разные места, о которых знали опять же только разные члены ЦК и Боевой организации.
