увидела Лео, лежащего на земле.
Сумасшедший придурок… нет, огромный кусок де…. если он покалечил Лео… Но ей пришлось прервать поток своей брани.
Лео смеялся, лежа на земле, а Энцо улыбнулся, когда Лео поднял руку, призывая Энцо поднять его. Значит, его огонь не причинил вреда Лео, и даже не опалил его одежду.
Полнейший, всепоглощающий контроль.
Мужчины похлопали друг друга по спинам, по которым струился пот. Она увидела, как Лео кивнул, ещё раз улыбнулся и поклонился, признав своё поражение. А затем он ушёл, оставив Энцо на лужайке.
Элара посмотрела на его силуэт на фоне кровавого неба, и была готова поклясться, что сама его кожа содержит Свет, отчего он как будто светился золотом. Теперь, когда ничьи глаза не могли её видеть, а особенно он, она позволила себе хорошенько разглядеть мужчину внизу.
Он был по-настоящему красив. Хотя ей и не нравилось это признавать. Его точёные, как у статуи, мышцы были всё время опасно напряжены и могли быстро умертвить любого. Его спина напряглась, и лев, вытатуированный на его коже, начал красиво отливать золотом. Он провёл рукой по своим чёрным взъерошенным кудрям и начал пить воду из фляги. Один из локонов упал ему на глаза, и в этот момент ей захотелось стать художником, несмотря на то, как сильно она его ненавидела, и как сильно он сводил её с ума. Лишь для того, чтобы запечатлеть то, как он выглядел на фоне заката, и как сверкала в ухе его золотая серёжка.
Он замер и оторвал флягу от своих губ. Медленно, словно хищник, он повернулся.
Элара резко присела на корточки за перила балкона. Чёрт, чёрт, чёрт. Он не мог её видеть. Это было невозможно. Она осталась сидеть на корточках на неопределённое время. Пока небо не потемнело ещё сильнее, а её ногу не стало сводить судорогой.
Она сморщилась, размышляя о том, стоит ли ей доползти до дверей на животе или на четвереньках. Но затем, выругавшись сама на себя и на то, что она позволила себе отвлечься, она медленно встала. На лужайке никого не было видно. Она облегчённо вздохнула, и зашла внутрь, оставив балконные двери открытыми, после чего опустилась на простыни.
***
Элару разбудили кошмары. Они вонзили в неё в свои когти так, что она начала задыхаться, глотая ртом воздух. В большинстве случаев ей удавалось их избегать, переходя в чужие сны, но из-за изнеможения, она, должно быть, осталась в своём собственном сне. Она начала моргать, чтобы отогнать образы крови и остекленевших глаз, и постаралась выровнять дыхание. Найдя на ощупь край кровати, она встала, и свежий воздух, доносящийся из открытых дверей, поманил её. Она дошла до балкона в надежде, что ароматный воздух успокоит её бешено стучащее сердце. Было так странно, что у неё уже появились привычки в этом новом доме. Спокойные уголки в Гелиосе, о которых она и помыслить не могла.
Встав на колени на приподнятом от пола диване, она повернулась к небу. Она поставила локоть на балконные перила, подпёрла голову рукой и посмотрела на окна комнат, видневшихся на другом конце лужайки. Ей пришла в голову одна идея, когда она вспомнила о наставлении Энцо практиковаться самостоятельно.
Она опять сосредоточилась уже привычным для себя образом, села и расслабила руки. Начав вытягивать магию из самого центра и держа в голове определённый образ, она сплела птицу, такую же чёрную как сумерки, которую наполнила тенями. Птица каркнула, и она усмехнулась, проведя пальцем по её блестящей голове. Закусив щёку, она сосредоточилась на том, чтобы заставить птицу полететь. Сначала это не сработало. Она разочарованно зашипела, и попробовала снова. Птица как будто склонила голову и посмотрела на неё. А в третий раз она полетела. Из Элары вырвался радостный смех, она подняла руки и увидела, как птица полетела по дуге, зависла в небе, а затем вернулась на перила балкона.
— Хорошая маленькая ворона.
Она погладила птицу по голове и обрадовалась, почувствовав, что теперь её тени казались гораздо плотнее, чем сегодня днём. Она посмотрела на балкон напротив. Если она сможет заставить её долететь до того балкона и обратно одной лишь силой мысли, то сможет вернуться ко сну.
Небо совсем потемнело, когда она сделала глубокий вдох и подняла птицу на вытянутых руках. Птица расправила крылья и полетела над садом, точно стрела, и села ровно на тот балкон напротив неё. Её охватило воодушевление. Она уже собиралась вернуть птицу обратно, как вдруг двери балкона распахнулись, и оттуда вышла чья-то фигура, тяжело дыша. Она застыла на месте с вытянутыми вперёд руками. Фигура облокотилась на изогнутые перила, часть лица оказалась скрыта от неё, когда человек посмотрел на небо. Она прищурилась. Из-за расстояния и темноты ей было трудно его узнать. Но затем его рука откинула волосы назад. Этот жест она могла бы узнать где угодно.
— Ради всего святого, почему я?
Она бросила на небо ядовитый взгляд. Если бы она осталась абсолютно недвижимой, он мог бы её не заметить. Он и так, казалось, не обращал ни на что внимания, а его лицо было всё ещё обращено к звездам. Она могла поклясться, что оно побледнело, но он стоял так далеко, что она могла это себе придумать. Она сделала осторожный шаг назад, затем ещё один. У неё получится.
Но затем ворона каркнула.
Она заставила каждую мышцу в своём теле застыть, и съёжилась, глядя перед собой и проклиная тень, созданную её собственным воображением. Энцо посмотрел на птицу на своём балконе и нахмурился, а затем осмотрелся вокруг. Его глаза заметили её фигуру, и он замер.
«Теперь терять уже нечего», — подумала она и поморщилась. Она приподняла руку и нерешительно взмахнула. Она услышала, как в ночном воздухе раздался тихий смешок, когда он поднял руку в ответ.
Он снова посмотрел на птицу и указал на неё, словно спрашивая:
«Это ты сделала?»
И поскольку она не могла кричать на весь сад, она просто подняла руки и сдвинула птицу, показывая ему, что она её контролирует. Она увидела, как он картинно похлопал ей, и сощурила глаза.
Он махнул рукой в воздухе, прося её подождать, и исчез у себя в комнате. Она оставила птицу на месте, сгорая от любопытства. Он вернулся мгновение спустя с небольшим квадратным листочком и ручкой. Даже с этого расстояния она увидела ухмылку на его лице, когда он написал что-то, после чего поднял листок двумя пальцами, показал ей, а затем вложил в клюв птице. Он
