— Вот мы и подошли к сути, — сказал Крутов. — Суть эта заключается в следующем. В сорок первом году началось на рассвете воскресного дня. Не дали нам фашисты расслабиться. Я был в тот день в Севастополе. Флот достойно встретил гитлеровских летчиков — первая атака была отбита.
— Значит, что же получается, — то ли спрашивал, то ли рассуждал Вакуленко. — Ребята поступили не по-товарищески, прикрыв Боева?
— Да, — подтвердил Крутов.
— Они должны были заложить Боева?
— Нет.
— Не понимаю, — сказал Вакуленко.
Я тоже многого не понимал. Я впервые присутствовал на подобном занятии. Всегда как было? Офицер говорит, мы слушаем. Нас спрашивают, мы отвечаем. И темы были всегда строго определенные, от них мы не отходили, учились по конспекту руководителя группы. Здесь же совсем другое дело…
— Хотите знать, как бы я поступил на месте старшины Воробьева, юнги Белякова, других гребцов? — спросил Крутов.
Ну и поворот…
— Я бы тоже не пошел докладывать, а выражаясь вашими словами, Вакуленко, закладывать Боева. Но я бы и заставил Боева сознаться в содеянном. Вот в чем разница между ложным товариществом, укрывательством и честным поведением человека. Подвел коллектив — не ищи лазеек, сам ответь за свои поступки. Дело товарищей — защитить тебя или отвернуться. Именно в такой постановке заключается зрелость коллектива.
Крутов вроде ты с Вакуленко говорил, но его слова касались всех нас. Слушали замполита внимательно.
— Как у вас просто получается, — возразил Вакуленко. — Разве есть защита от гнева начальства? Каждый сверчок должен знать свой шесток, есть такая старая истина.
— Не согласен, не принимаю ваших слов, — твердо сказал Крутов. — Вы знаете, Вакуленко, цену своим рукам, цену своего авторитета. Вот и рассудите. Если каждый матрос достигнет такого же мастерства, какого достигли вы, с мнением таких матросов станет считаться командир?
— Командиры тоже разные бывают.
— Правильно. Но чем выше авторитет команды, тем сложнее командиру. Командир, если он не находится на должном уровне, тоже должен подтягиваться. А это уже взаимосвязь. Только так происходит становление команды и командования, только так рождаются настоящие экипажи боевых кораблей, каждый член которого осознанно дисциплинирован. Боев, — второй раз назвал Гришку замполит. — Вы понимаете хотя бы смысл этих слов?
— Так точно, товарищ капитан-лейтенант, — выскочил из-за чьей-то спины Боев.
Крутов поморщился. Слишком легко согласился Боев. Выходит — не дошло до Боева.
— Туго вы понимаете, Боев, — говорит Крутов. — Но разобраться во всем, о чем мы здесь сегодня говорим, вам придется. Проще было бы, конечно, списать вас с корабля. Командир настаивал именно на таком варианте. Но за вас приходили ходатаи. Это я уже для вас говорю, Вакуленко, об авторитете команды. Тот, кто приходил, считает, что из Боева может получиться хороший матрос. Или они ошибаются?
— Нет, почему же…
— Гришка шустрый парень, только в нем стержня нет.
— Его продраить как следует, он, возможно, и заблестит.
— Грачев! — вызывает замполит. — Вас это тоже касается. Вам с Боевым надо вместе задуматься о сегодняшнем разговоре.
— А я что? — Грачев тоже прятался за спинами. — Я водку не покупал.
Матросы засмеялись. Грачева многие поняли. Ему лишь бы от себя удар отвести.
— Дело не только в водке, — говорит Крутов. — Служите плохо. Нерадиво служите.
— Товарищ капитан-лейтенант, Котов на корабле останется? — неожиданно спросил Вакуленко.
Судьба Котова интересует многих, это я уже заметил. На корабле не любят сачков, тех, кто прячется за спинами товарищей. Но если у человека по-настоящему не получается, к такому человеку отношение сочувственное. Вначале над Котовым смеялись. Но потом увидели, что Котову действительно тяжело. Котов согласен отсидеть на гауптвахте, лишь бы в море не идти. Это уже тот предел, который может вызывать лишь сочувствие. Перед каждым выходом в море Котов норовит улизнуть в порт. Крутится возле комендатуры. Как только появляется комендант — лезет ему на глаза. Пройдет так, чтобы комендант обязательно его заметил. Развяжет предварительно шнурки на ботинках, ремень набок сдвинет — не матрос, а черт-те что. Пройдет мимо коменданта и не поприветствует… Для коменданта такое поведение матроса, как для быка красный цвет. Комендант в голос. Он гонять начинает Котова, а Котов ему еще и дерзит. В итоге — гауптвахта. Комендант уже шалеть начинает, когда видит Котова. Опять, мол, ты. Но и не сажать не может. Ему авторитет свой держать надо. А Котову на гауптвахте, выходит, не хуже, чем в море.
Недавно и вовсе чепе произошло. В последний раз перед выходом в море Котову не удалось сбежать в порт. Он с нами в море вышел, и этот факт чуть было к трагедии не привел.
Лично я уже давно понял, что от качки спасает работа. Чем тяжелей, тем лучше. Но на Котова даже такое лекарство не действует. Мы в тот день, когда чепе произошло, стояли на рейде острова Юргалань. Остров вулканический, холмистый, на нем птицы да змеи — другой живности нет. Мы за этим островом от шторма укрылись. Ветер был баллов восемь, не больше, волна за островом небольшая, но для Котова и ее хватило, он обмяк. Не он таскал швабру, а она его. Минеры первыми увидели, когда он за борт сыграл. Стал он с кормы швабру в море полоскать, швабра его и перевесила. Хорошо еще, что спасательный круг сразу и точно бросили — это и спасло. Пока шлюпку в такой ветер спустили, пока добрались до Котова, он уже полузатонувшим был. Едва откачали, оттерли. Вода в море уже холодная, осень. Теперь его отправили в госпиталь. Дальше что? Вопрос этот меня не в последнюю очередь интересует. Я думаю о том, что всегда есть возможность обмена, обмен этот мог состояться раньше, когда я рвался на корабль. Меня сюда, Котова — на мое место. Можно так сделать? Наверное.
— В отношении Котова…
Задумался замполит. Судьба Котова еще не решена, так можно было понять его задумчивость.
— Подождем заключения врачей, — сказал Крутов. — Если Котов не симулирует, держать не станем.
Неужели можно симулировать? Зачем?
Было, оказывается, и такое на кораблях.
* * *
Солнце, море, корабли в кильватерном строю. Вот-вот в небе появится самолет «противника». На месте заряжающего, на моем месте — Кедубец. Последний выход в море наших ветеранов. Я подаю снаряды, Кедубец показывает, как надо работать. Он уже стрелял по кораблям на месте наводчика, стрелял по специально изготовленным щитам и разнес эти щиты вдребезги, сегодняшняя цель — пикирующий бомбардировщик. Главное сегодня — скорострельность.
На флагмане взвился сигнал. На кораблях дивизиона сигнал повторили, сразу же раздались команды. В небе из-под самого солнца показалась черная точка. Вот уже и самолет различить можно. Он приблизился, завис над кораблями, от него отделился конус. Падающий конус и есть пикирующий бомбардировщик.
— Смотрите, юноша, как это делается, — успел сказать Леонид; в ту же секунду раздалась команда, все десять снарядов вылетели из орудия, как один, в ушах остался только звон. Я видел лишь руки Леонида, бросал снаряды…
Перед стрельбой Леонид попросил наводчиков не отпускать педалей после первого выстрела. Они и не отпускали. Держали цель. А стрелял Леня сам, сбивая заслонку.
— Вот и все, так коротко и просто, — продекламировал нам Кедубец. — Ученье, как говорится, свет. В бою это выручало. Но не делайте такую стрельбу нормой. Случится что с заслонкой — покалечитесь. Такая стрельба выручала в бою. В мирной жизни все должно быть по правилам. Я вам показал на случай. Мало ли что может быть. В настоящем бою все так, но и чуть по-другому. Главное — думать…
* * *
Первыми о терпящих бедствие кораблях узнают радисты. Я сидел у Вовки в радиорубке и слушал. Странное дело. Думал, забыл морзянку, оказалось — нет. Слушал и понимал.
Маневры флота подошли к концу. Ветераны перебрались на флагманский корабль, с ними ушел и Кедубец. Мы возвращались на базу. У Вовки работы почти не было. Он сидел возле аппаратуры и слушал на случай, если вызовет флагман или база. Наушники лежали на столе. Слышны были то торопливые звуки коротких сочетаний точек и тире, когда шел открытый текст, то врывались длинные очереди цифровых обозначений. «Ти-ти-ти, та-та-та, ти-ти-ти», — тревожно пропищало в наушниках. И еще раз три коротких сигнала, три длинных, три коротких. Вовка надел наушники, я вышел из рубки. Когда радисты работают, им лучше не мешать. Я стоял на палубе, по памяти вслушивался в сигналы. Эти сигналы вызывали в душе беспокойство. Люди посылают сигнал бедствия. Где-то в море сейчас, именно в эту минуту плохо людям, и они взывают о помощи…
Воздух вздрогнул от резкого сигнала колоколов громкого боя. Тревога! Мы вышли из строя кораблей дивизиона, пошли полным ходом к тем, кому плохо. Хорошее, веками освещенное правило моряков. Золотое правило, по которому ближайший к месту аварии корабль спешит на помощь терпящим бедствие.
