Артем вдруг понял, что знает ее. Вернее, знал. Но его словно заклинило, и он никак не мог понять, кто же она.
Что же не так? Волосы? Мальчишеская стрижка несомненно делала ее моложе.
Но не только это мешало мыслям Артема обрести ясность. Глядя на аккуратную фигурку, он не мог отделаться от мысли, что его кто-то морочит. Раньше эта женщина была другой.
Да, несомненно. Он знал ее другой.
— Чтоб мне провалиться… Марина? — пробормотал Артем.
Все встало на свои места. Все намеки и недомолвки, все обрывки информации, все воспоминания.
Конечно, раньше она была другой. В самом прямом смысле. Неловкая, смешная пышнотелая девица, с туго заплетенной косой и толстыми румяными щечками, которые со спины видать было. Словом, не добыча. Так, очаровательное в своем роде недоразумение. Обычно мужчины таких замечают лишь тогда, когда появляется серьезная опасность остаться на всю жизнь бобылем… Артему такая опасность и сейчас еще не грозила, а уж тогда, десять лет назад, тем более. И он до сих пор не мог понять, почему он тогда клюнул на толстушку Марину Казакову.
Теперь Артем вряд ли прошел бы мимо, не заметив ее. Но это была уже совсем другая женщина.
— Я не ожидала, что здесь кто-то окажется, — произнесла она и, отвернувшись, отключила воду.
— Так… Я тоже не ожидал, что сюда кто-нибудь заявится… — Артем все еще не мог прийти в себя. — Почему… Почему тебя не было вчера? Мне сказали, что на кладбище ты была.
— Тебе сказали? — брови Марины удивленно взлетели. Она сложила руки на груди и сухо уточнила. — А почему вдруг кому-то вздумалось доложить тебе об этом? Какое отношение ты имеешь к Володе?
— Мы с ним двоюродные братья.
— Боже ты мой… — вырвалось у нее. Ее губы задрожали, и она поспешно склонила голову.
— Так почему ты не пришла сюда вчера? — снова повторил Артем. Ему почему-то очень хотелось услышать недвусмысленный ответ.
— Мне нечего было делать с чужими людьми, — она легонько пожала плечами и немного отвернулась. Теперь Артем видел ее профиль. Она нервничала, хотя довольно умело скрывала это.
— С чужими людьми? Но здесь было много твоих коллег.
— Коллеги тоже могут быть чужими, — отозвалась она.
— Ах да, конечно… — скорее машинально согласился Артем. — Ты пришла сюда посуду помыть?
— А почему это тебя интересует? — холодно проговорила она, совсем отворачиваясь.
— Потому что я здесь оставлен именно для этого.
— Тогда я не буду отбирать твой хлеб, — она пожала плечами, помолчала немного, потом решительно тряхнула головой: — Всего хорошего. Я пойду.
Она прошла мимо Артема в коридор.
— Марина, погоди! — растерянно крикнул он ей вслед.
Она остановилась и оглянулась через плечо:
— Что?
— Тебе не обязательно уходить. Я понимаю: ты ведь к Володе пришла…
Она снова отвернулась, пряча лицо.
— Ты мне не помешаешь, — добавил он.
— Спасибо, — резко отозвалась Марина. — Только вот незадача: ты мне помешаешь. Уже помешал.
— Тогда я сожалею, что испортил тебе настроение! — раздраженно бросил Артем.
— Настроение? — удивленно протянула она.
Артем встретил ее странный строгий и презрительный взгляд.
— Настроение? — повторила Марина. Ее губы снова предательски дрогнули, но она крепко сжала их и отвернулась.
— Господи, я совсем сошел с ума! — ужаснулся Артем. — Прости меня, пожалуйста! Марина, мне правда неловко!.. Понимаешь, родственники попросили меня прибраться. А то заняться этим сейчас совсем некому… Ну то есть, никто, конечно же, не мог знать, что ты здесь появишься…
Он подошел и осторожно положил руки ей на плечи:
— Я несу какую-то чушь собачью, но обидеть тебя я не хотел. Извини. Что-то я сначала говорю, а потом думаю…
Марина отстранилась.
— О, в этом ты нисколько не изменился, — обронила она.
В ее голосе чувствовалось снисхождение. И он с изумлением понял, что рад этому снисхождению.
Марина помолчала, потом глянула на чужую мебель в комнате и жестко распорядилась:
— Я вернусь на кухню, а ты обзвони соседей по площадке, пусть сами опознают свои табуретки. И проветри спальню, даже сюда тянет табаком.
Она отправилась на кухню, а Артем молча уставился ей вслед.
Да, теперь она точно была другая.
* * *
У Марины Казаковой было тяжелое детство.
Ей достался груз, который не каждый в силах пронести на своих плечах через юные годы.
Начать нужно с того, что она никогда не ходила в детский садик. Родители тщательно оберегали малышку от тлетворного влияния нездорового детского коллектива.
В четыре года Мариночку научили читать и вычислять в пределах десяти. В пять лет она уже писала под диктовку и складывала двухзначные числа в уме. На вступительном собеседовании в первый класс английской спецшколы толстенькая девочка с косичками повергла комиссию в изумление, бегло и без запинки прочитав газетный текст и перемножив числа столбиком.
С самого первого класса Мариночка была записана судьбой в хронические отличницы.
Звание было обязывающим. За временное несоответствие этому званию родители обливали ее негодованием, учителя — упреками, сверстники — насмешками. И она неустанно трудилась, дабы никого не разочаровать. Пятерки в ее тетрадках были слегка разбавлены редкими четверками. И все знали, что если Казакова не могла справиться с заданием, это значило, что с ним не справится никто из трех параллельных классов.
Родители гордились Мариночкой и не уставали говорить ей об этом. В мечтах они видели дочь в каком-нибудь исследовательском институте в роли кандидата каких-нибудь уважаемых наук, и считали что до осуществления этой мечты им осталось совсем немного, потому что их воспитанная и неиспорченная девочка не помышляет о всяких глупостях, а прилежно учится и думает о будущем.
Что ж, родители были правы. Они добились своего.
Марина действительно не помышляла о глупостях.
Она была послушна и покладиста, потому что рано поняла, что ее протесты по любому поводу удовлетворению не подлежат.
Она смирялась с родительскими требованиями, не задумываясь над их глубинным смыслом. А зачем? Все равно никто не снисходил до объяснений.
Она дружила только с воспитанными девочками-хорошистками. И девчачьи секреты и тайны подружек-кумушек не выходили за дозволенные родителями рамки.
Она никак не могла понять, над чем же гогочут ее сверстники, когда шепотом рассказывают друг другу «взрослые» анекдоты. Она знала, что те звучные словечки, которыми одноклассники переругивались между собой, есть не что иное, как грязные неприличности, но она не знала точного значения этих слов.
