Роман вынул из тарелки Надино изображение и долго держал в руках созданный диск, любуясь. Диск был теплый на ощупь, а Надино лицо настолько живым, что казалось, оно все время меняется, то становится грустным, то, наоборот, улыбка явственней морщит губы. А вот Надя встряхивает головой, и светлые волосы рассыпаются по плечам.
Колдун отнес изображение в спальню, поставил на комод. Сидел и смотрел на Надю, любовался.
И Надя смотрела на него, улыбалась…
— Обедать будешь?
Он вздрогнул, услышав вопрос. Обернулся. Тина стояла в дверях.
— Не знаю.
Он глянул на Тину с недоумением, будто видел в первый раз и не знал, зачем она здесь и кто такая. Потом, опомнившись, улыбнулся, привлек ее к себе, откинул челку с ее лба, тронул губами кожу на виске и, скользнув по, щеке, прикоснулся к губам. Но этот запоздалый поцелуй не смог сгладить неловкость. Роман, глядя на нее, невольно сравнивал Тину с Надей. И сравнение это было не в пользу Тины. Было вообще нелепо и странно их сравнивать. Они не сравнимы. Та красавица, а эта — обычная девчонка.
А что, если Надя, разглядывая Романа из-под ресниц, тоже с кем-то сравнивала его?
Тина почуяла недоброе, повернулась, глянула на диск с Надиным лицом, что стоял, прислоненный к стене на комоде. Глянула и испытала боль внезапной и вполне оправданной ревности.
«Он тебя больше не любит!» — сказала сама себе.
Призрак в этот раз не понадобился.
— Кто это? — спросила Тина. — Я ее прежде не видела. Здесь.
— Я ее только что вспомнил. Это Надя, — отвечал Роман. — Надежда…
Тина задохнулась от боли. А между ней и Романом возникла преграда, невидимая, но явственная. Будто стекло.
— Кто она, эта Надя?
Роман не ответил. Ему просто нечего было сказать.
— Ты ее любишь?
Стекло слабо дзинькнуло, дробясь.
— Люблю. — Он считал, что после такого признания говорить больше не о чем.
Но Тина считала иначе:
— Все-таки ты скотина. И ты надеешься, что я тебя прощу?
— Разумеется, не простишь. Я ведь не прошу у тебя прощения.
— Ах вот как! Ты еще и издеваешься?! — Губы у нее запрыгали. И руки онемели — в этот раз обе. И стали как лед.
— Ничуть.
— Но я же люблю тебя! — выкрикнула Тина.
— Надя, давай не будем… — О, Вода-царица, он назвал ее Надей!
Эта оговорка ее добила. Еще миг назад она на что-то надеялась. Уверяла себя, что таинственная красавица — прихоть, блажь, не более чем стекло, одно изображение. Но теперь стало ясно, что надеяться глупо.
— Что ж мне теперь делать? Что прикажешь делать? Собрать вещички и идти?
Он отрицательно покачал головой:
— Тебе некуда идти, и самостоятельно практиковать ты еще не можешь.
Она пошатнулась, как от удара:
— Вранье! Я могу! Все могу! Вот увидишь! Она убежала к себе в комнату.
Даже через коридор, сквозь стены он слышал, как она кричит в голос, задыхаясь от боли. По тому, как дрожали стекла в окнах, ясно было, что она в ярости. Надо пойти к ней и поговорить. Только что сказать? Как утешить? Впрочем, выход есть. «Радуйся, Тина, я могу творить чудеса!» Колдун спустился вниз, на кухне отыскал хрустальный бокал, налил из бутыли пустосвятовской воды. Постоял, раздумывая. Никогда прежде он не пользовался этим заклинанием. Дед Севастьян остерегал: только если крайний случай. А как разобрать, крайний случай или нет? Но он не мог позволить, чтобы Тина страдала. Он почти физически ощущал ее боль. Колдун снял с мизинца серебряное кольцо с зеленым ноздреватым камнем и спрятал в ящик, чтобы не помешало. Потом прошептал заклинание.
68
С помощью колдовства любая проблема разрешается быстро и просто. Даже слишком просто.
Роман поставил бокал на поднос и пошел наверх, ступая медленно, торжественно. Он шел к Тине, а думал о Наде. И улыбался так, будто в самом деле шел к Наде. Ступени деревянной лестницы скрипели на все голоса — каждая по-своему: одна испуганно, другая протяжно, третья приветливо. Он не замечал, что лестница давно не метена и в уголках скопился сор. Он думал о Наде.
Едва он постучал, как Тина распахнула дверь.
— Чего тебе? — В глазах стояли слезы.
О, Вода-царица, как ей больно. Но это вполне поправимо. Он протянул ей бокал:
— Выпей. Это заговоренная вода. Твое чувство ко мне тут же испарится. Мы будем друзьями. Хорошими друзьями на всю жизнь.
Несколько секунд она смотрела на него остановившимся взглядом.
«Она милашка, — успел подумать Роман. — И фигурка ничего. Что такого…»
И тут она ударила снизу вверх по подносу. И вся заговоренная вода из бокала выплеснулась в лицо колдуну. Это было посильнее, чем кислота.
Роман зашелся не криком, а хрипом, половина лица его вспучилась белым с лиловыми прожилками пузырем, а глаз вылез из орбиты и сделался мутен. Поднос и бокал еще летели на пол, еще Тина, окаменев от ужаса, бессильно хватала ртом воздух, а Роман уже катился вниз по лестнице. Он боялся, что потеряет сознание от рвущей лицо боли и тогда уже навсегда, до самой смерти останется обезображенным и одноглазым. Колдун схватил бочонок с драгоценной водой, выбил пробку и налил пустосвятовскую воду в эмалированный таз. Тина сбежала следом.
— Роман, миленький… — Голос ее звучал откуда-то издалека. Заглушая все звуки, накатывал шуршащий невидимой галькой прибой.
«Сейчас потеряю сознание…» — подумал Роман, хватаясь за край стола.
Но превозмог себя и погрузил голову в воду. И боль стала таять куском льда в кипятке.
— Роман, миленький, я не хотела… Я же не знала, что это заклинание так подействует на тебя… я не знала… — металась по кухне Тина.
Он поднял голову. Пузырь ожога несколько спал, но глаз почти не видел. Лишь что-то смутное, неясное, не отсюда. Роман ощупал лицо.
— Так знай… — Колдун говорил невнятно — рот стянуло от ожога на сторону.
Он выплеснул воду в раковину и вновь наполнил таз чистой пустосвятовской влагой. Какое счастье, что у него было достаточно воды. А если б не было? Грязной водой уродство не смоешь. Ну что ж, говорят, уродам хорошо подают возле рынка…
Вновь погрузил голову в целительную влагу и стал дышать воздухом через воду. Вода в тазу пузырилась и кипела, желтовато-розовая пена выплескивалась на пол. Когда Роман вновь поднял лицо, в тазу плавали ржавые хлопья вперемешку с кровяными нитями. Колдун откинул мокрые волосы с лица и шагнул к зеркалу. Ожог исчез. Поврежденный глаз выглядел почти нормально, только стал чуть темнее, а белок покраснел. Но это пройдет. Роман зажмурил здоровый глаз. Восстановленный видел как прежде, — только и воссозданную кожу на веках, и сам глаз сильно жгло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
