Но, конечно, только из инженеров создать боеспособную армию практических психологов было нельзя — хотя бы потому, что новобранцев, как бы они не горели патриотизмом, кто-то должен научить стрелять. В результате были задействованы еще две разновидности рекрутов. Во-первых, профессиональные психологи, которые, имея дипломы об окончании психологических вузов, не попали в научно-исследовательские институты и, соответственно, не вписались в более престижную в прежние годы академическую психологию. Во-вторых, значительная категория лиц, которые вообще ни во что не вписались, ничего не умели и не имели, кроме желания заработать.
Из трех категорий рекрутов собственно стрелять умели только представители второй категории, да и то, в основном, теоретически: знали, что надо нажать на курок, но смутно представляли, где он находится. Вот тут-то нам на помощь пришел тот, кто нам всегда помогал в трудную минуту, — заграница. Именно там наши первые рекруты, как и во времена Петровы, научились стрелять, х. е. освоили азы практической психологии.
На первый взгляд, посылать их туда на обучение было делом рискованным. Особенно если учесть, что соответствующая традиция восходит еще к Борису Годунову, который отобрал 18 наиболее одаренных боярских отпрысков и отправил их на обучение за рубеж. Никто из них не вернулся. Но, во-первых, надо было рискнуть, во-вторых, рисковать было особенно нечем, поскольку все три категории рекрутов в необученном виде особой ценности не представляли. Риск оправдался, а печальный опыт царя Бориса повторился не полностью: некоторые из отправленных изучать азы практической психологии за рубеж вернулись обратно. И этого оказалось достаточно, как бывает достаточно одного вируса, чтобы заразить целую популяцию. Вернувшиеся разнесли привезенный опыт по городам и весям, заразив им многих, и у нас появились первые практические психологи.
Дальше их популяция стала разрастаться так же быстро, как любая популяция, помещенная в хорошие экологические условия. И, хотя бездействующих, да и вообще каких-либо инженеров у нас в скором времени не осталось, т. е. практическая психология лишилась своей главной кадровой базы, их место заняли отставные военные и другие категории населения, в результате чего эта база быстро расширялась. Особенно дружно пришли в психологию военные — как и подобает в армии, строем и по приказу. Как уже отмечалось, назначение психологами офицеров, «имеющих опыт работы с людьми», было очень мудрым решением, имевшим двойной эффект: с одной стороны, позволило существенно расширить кадровую базу практической психологии, с другой, — решить проблему трудоустройства бывших политруков.
5. Полезный балласт
Не остались равнодушными к нуждам практической психологии и академические психологи, популяция которых с некоторых пор стала напоминать динозавров, ведь наши научно-исследовательские институты становились все больше, а средств для их пропитания — все меньше. Перед академическими психологами открылись два варианта: вымирание или мутация в другие виды. Основная масса академических психологов пошла по второму пути, хотя некоторая часть их и вымерла — не вообще, а в качестве психологов, уйдя в бизнес или в политику.
Путь в практическую психологию представителей академической психологии в общем напоминал путь туда их предшественников — инженеров, правда, с одним важным отличием. Если первым терять кроме своих инженерных цепей было нечего, то вторым, которых привязывали к родным НИИ еще и перспективы получения ученых степеней (об их назначении см. ниже), популярная игра под названием «публикуйся или гибни» и т. д., было что терять. В результате многие из них ушли из науки, оставив в ней лишь свои трудовые книжки. Это дало жизнь весьма любопытному и неизвестному в других странах явлению — синтетическому типу психолога. Его представители, числясь в каком-либо НИИ и считаясь академическими психологами, реально живут в той среде, где больше денег — в психологии практической. Они относятся к новой категории тружеников науки — к т. н. «мертвым душам», которые, будучи приписаны к ее ниве, появляются на ней не чаще раза в год.
Психологи синтетического типа подчас раздражают своих начальников и своих малообеспеченных коллег. Первых — тем, что не отвечают главному желанию любого начальника: иметь подчиненного под рукой (и, соответственно, возможность ему что-нибудь поручить), вторых — своими доходами. Но в глубине души и те, и другие понимают их полезность и даже необходимость. Дело в том, что над нашими научными институтами как Дамоклов меч висит постоянная угроза сокращения штатов под предлогом того, что наука у нас слишком большая, а денег на нее слишком мало. Все сократительные компании, как правило, сходят на нет, поскольку логично начинать сокращения с людей запредельного возраста, а именно они занимают в науке ключевые посты и принимают наиболее важные решения. Таким образом реального сокращения нет и быть не может (естественное сокращение за счет массовой утечки умов из нашей науки — явление другого порядка), но его постоянно боятся. И поэтому руководитель любого ранга держит под рукой пару-тройку заведомых кандидатов на сокращение — на тот случай, чтобы, если гроза все-таки грянет, их и подставить под молнии. Для этой-то цели и хороши «мертвые души», а в исследовательских учреждениях психологического профиля — практические психологи. Подобные люди составляют кадровый резерв любого научного учреждения, придавая ему запас прочности. Их держат примерно из тех же соображений, из которых воздушный шар заполняют мешками с песком — для того, чтобы в случае необходимости сбросить их за борт. Они — тот самый полезный балласт, который придает научному учреждению хоть какую-то устойчивость. В результате наличие в научных институтах практических психологов позволяет академическим психологам спокойнее себя чувствовать, зная, что не они станут первыми жертвами сокращений. И в этом смысле практические психологи выполняют важную психотерапевтическую миссию даже там, где их нет — в институтах, где лежат их трудовые книжки.
Подобная роль практических психологов объясняет толерантное отношение к ним в научных институтах, но не объясняет обратного: зачем практическим психологам нужно там числиться. Явление это, хотя и типовое, но непростое и, как все непростые явления, не может быть объяснено какой-либо одной причиной. Тут играют роль и ностальгические чувства практических психологов, не позволяющие им совсем порвать с академической наукой. Весьма ценят они и академические компании, снабжающие их новыми сплетнями и анекдотами (что еще делать в научных институтах?) Имеют значение и прагматические факторы. Так, многие практические психологи любят заманивать клиентов не громкими вывесками своих фирм, а более скромными, но зато более известными вывесками научных учреждений, и брать с клиентов деньги от имени академической науки. Наконец, все понимают, что в нашей стране даже прошлое непредсказуемо — и в том смысле, что мы постоянно переписываем нашу историю, и в том, что оно в любой момент может вернуться обратно. Например, в виде восстановления закона о нелегальном извлечении доходов. И поэтому сжигать мосты, связывающие с академической наукой, нецелесообразно, а трудовые книжки все же надежнее хранить в государственных учреждениях.
Но вернемся назад, и, чтобы закруглиться с вопросом о том, откуда берутся практические психологи, упомянем еще один важный, если не важнейший, источник их рекрутирования. Если первопроходцами этой территории были преимущественно люди со стороны — инженеры и военные, то теперь ее, в основном, заселяют выросшие на ней же аборигены, т. е. выпускники психологических факультетов. Вообще нынешние студенты-психологи в отличие от их предшественников в большинстве своем ориентированы именно на практическую психологию, весьма скептически относясь к психологическим теориям и Другим видам ненужного на практике знания.
В том, что именно их сюда манит, они обычно не дают себе отчета. Ясно, что большую роль играет обстоятельство, которое привело их в психологию вообще — их неполная нормальность. Делают свое Дело и слухи о приличных гонорарах практических психологов, которые, как и любые слухи, сильно преувеличены. Сказывается также влияние родителей и многое другое. Причем в последнем случае проявляется парадокс, проливающий свет на общие закономерности превращения людей в психологов. Дети тех психологов, которые, уйдя из психологии и занявшись чем-то другим, например, бизнесом, с завидным упорством поступают именно в психологические вузы, т. е. идут туда, откуда сбежали их родители. Сей загадочный факт не опровергает сформулированный выше закон «яблока и яблони», а лишь подтверждает его генетическую природу. Дети психологов, сменивших профессию, тоже становятся психологами потому, что наследственное влияние проявляется в данном случае не на социальном, а на генетическом уровне, где дает о себе знать ген психологизма, передающийся из поколения в поколение.
