Вечерние уровни Токио-3 были сравнительно свободны, по крайней мере, здесь, среди деловых модулей. И, вдобавок, не было дождя, что вообще редкость — похоже, наигравшись утром, демоны природы сбежали за пределы мегаполиса. Я прогребался сквозь густой туман, видя только бледное разноцветное свечение со всех сторон и габаритные огни впереди. Штурвал придется драить — бинты подтекали немилосердно, похоже, под ними разошлись швы. В динамиках ховеркара тягучими волнами плескалась гитара Рипдаля, а я смотрел на густое месиво отравленного пара за стеклом, и в голове было примерно то же самое.
«Что я ей, черт возьми, скажу? „Дорогая, я дома?“ Или: „Прости, что я так задержался?“ Это же…»
Что там было «это же», я даже додумать не успел, потому что вид парковки моего дома вышиб из меня остатки мозгов — это если там после обезболивающего еще что-то осталось. Я прекрасно себя понимал, но ничего этот факт не менял. Да, я сейчас войду в дом, где меня будет ждать моя дичь. Да, она не человек. Да, я собираюсь о чем-то с ней говорить, некоторое время ей придется пробыть у меня, пока я не решу, что с этим делать… Я могу так «дакать» и перебирать сопли хоть до утра, но факт остается фактом: я не знаю, как может закончиться то, что началось сегодня днем. Или, чтоб уж совсем нескромно: как это может закончиться хэппи-эндом.
Я вспомнил древнюю мудрость об ответственности за свои действия и вошел в подъезд. Глядишь, так порефлексирую еще о сожительстве с синтетиком, и доберусь до своей квартиры, а уж чем занять паникующие мозги, чтобы набраться смелости и войти к себе домой — ума не приложу.
И тут я обнаружил свою дверь. Прямо перед носом.
«Или я телепортируюсь. Или я схожу с ума».
Было и прозаичное объяснение, прямо связанное с лекарствами, но это мне показалось почему-то скучным. Я полез в карман и запоздало сообразил, что ключа-то у меня и нет, потому как отдал его ей. И теперь придется стучаться к себе домой.
«Что ты там плел про „дорогая, прости“?»
Площадка. Как всегда — в меру чисто, жаловаться домоуправлению не на что, но и в белых перчатках не разгуляешься. Дверей еще две, кроме моей. Все как обычно, только вот в этой квартире все не так. Я поднес руку к звонку и со слабой трусливой надеждой представил идиллию: я сейчас звоню, звоню, звоню… Никто не открывает, я вызываю техников, дверь вскрывают, и выясняется, что никого тут не было, что она не доехала, что почему-то скрылась, передумала…
— Икари?
Черт.
— Да. Открой.
Пневмоприводы тихо зашипели, и дверь ушла в сторону. В квартире было темно, я увидел только самый общий силуэт — все тот же бесформенный плащ, только капюшон она сняла. Шаг внутрь, хлопок по замку — и я наедине с одной из тех, кого обычно ликвидирую. И вот что мне делать с этим?
— Добрый вечер.
И еще этот голос. Он так подходил темноте, так великолепно соответствовал ей, что я сразу же включил свет, а Ева просто стояла напротив и внимательно на меня смотрела. Я отогнал надоедливую мысль о косметике и принялся стаскивать с себя плащ: боль в ладонях, по крайней мере, отвлекала.
— Вам помочь?
Я помотал головой. «Черт, ну начни же с ней говорить. Как ты себе вообще представляешь это?..»
— Вы ранены, Икари.
«Кто же тебя такую наблюдательную сделал!..»
Я успел даже поднять глаза и открыть рот для произнесения какой-то гадости, прежде чем до меня дошло, что сейчас происходит. А происходила вот какая вещь: я собираюсь спорить с синтетиком и хамить ей. И, что вдвойне интереснее, она ведет себя так, что мне от всей души хочется ей хамить. А втройне интереснее… Короче, я почему-то решил, что это ее заденет.
«Бред, бред, бред. В душ, предложить ей забиться в углу где-нибудь — и ложиться спать».
— Так, Аянами. Во-первых, я пошел мыться. Во-вторых…
Тут я запнулся и сообразил, что не знаю ее функционала — ориентировку я не читал, а папочка лично не удосужился ничего такого сообщить. Скорее всего, ясно дело, секретарь, но вдруг?
— Во-вторых, каково твое предназначение?
Я как раз отвлекся на развешивание пиджака, и потому не сразу понял, что Ева ничего не ответила, а оглянувшись, обнаружил — в который раз уже с Аянами? — невероятную вещь: теперь она явно раздумывала. То ли мощности «Нексус-6» кто-то злостно преувеличил, то ли…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я не знаю.
Вот почему я не удивлен, а? Держать синтетика с сорванным функционалом — это офигеть как в духе отца, и странно, что она еще раньше не подалась в бега. «Хотя… Стоп. Почему — сорванным? А если он вообще не закладывал в нее функционал?» Я посмотрел на седую девушку уже совсем другими глазами: «чистое» предназначение — это, строго говоря, запрещено, потому что безобразно осложняет предсказуемость действий синтетика. Да и вообще — просто усложняет Еву. А уж если это все положить на мозги и прошивки версии «ноль-ноль»…
«Нет. Бред — и точка».
С другой стороны, это объясняло, откуда такие ресурсы для эмуляции эмоций. Любопытно.
Я обнаружил себя в ванной — привычно уже так выяснил факт выпадения из времени. Бывает, после такого дня и не то еще бывает. Наверное. Я открыл кран, заткнул слив и тут понял одну неприятную вещь: а пробитых рук никто не отменял. И срочно надо с этим что-то сделать.
«Вот заодно и выясним ее возможности. На крайний случай — бинты размотает».
— Аянами?
Дверь в ванную открылась, и в зеркале показалось отражение Евы.
— Помоги мне. Ты умеешь управляться с ранами?
— Да. У вас есть антисептики?
— За этой дверцей. «Регеногель» — там же.
Я внимательно наблюдал за ней, с трудом подавляя орущие инстинкты — моя добыча открывала шкафчик в полуметре от меня. Я видел группы слабых точек, видел вытянувшуюся открытую шею, ушедший вперед локоть, видел опасно широкую одежду, в которой легко прятать оружие…
— Протяните руки. Какую обработать сначала?
Вздрогнув, я подал ей правую ладонь. Аянами щелкнула ножничками («когда она их достала?») и размотала бинты, придерживая мою руку за запястье. «А она ведь теплая».
— Швы держатся, но кровоточат, есть сепсис. Это… плохо.
«„Плохо“? Это что, мать вашу, такое?!»
— Аянами…
Ну и как это спросить? Она же не поймет вопроса. А, черт!
— Аянами, почему ты сейчас сказала «это плохо»?
— Потому что состояние ран неудовлетворительное, — ответила она, выливая антисептик на вату.
«Ну конечно».
— Это понятно, но… Ах-шш…
— Прошу прощения. Что вы хотели уточнить?
У нее были очень деликатные пальцы, и я невольно залюбовался мягкими точными движениями — прямо невозможно сейчас представить, что Ева способна теми же пальчиками передавить берцовую кость. Впрочем, вернемся к сути, потому как больно же. И щиплет.
— Я хотел уточнить, почему ты решила вслух выразить свое отношение… — тут я прервался на продолжительное шипение и стискивание зубов. — …К состоянию моих рук?
Рей смотрела только на мою ладонь, у меня в глазах все плыло от невыносимой свербящей боли, но каким-то шестым — восьмым чувством я понял, что вопрос оказался ей не по зубам.
И мне это ужасно не нравилось.
— Я посчитала правильным выразить сочувствие.
«Врешь. И не краснеешь».
Я уже почти терял сознание — мозги отключались от атаки со всех сторон. Весь этот огромный выматывающий день, две жуткие Евы… Три жуткие Евы. А теперь еще и это.
— Аянами. Размотай вторую руку, залей это… Гелем и хватит.
Она подняла глаза на меня:
— Его понадобится намного больше, если не продезинфеци…
— Наплевать. Я богатый парень.
Мягкое тепло обласканной плоти — «регеногель» взялся за дело. Слабость — боль потихоньку оставляла руки. Нет, все же боль — есть ребра и спина. Я не помню, как выпроводил Еву, как разделся и влез под душ — такую ерунду мозги просто не брали в расчет. Какие-то обрывки мыслей, какие-то попытки по привычке проанализировать день.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
В общем, очнулся я от дикой боли в спине, когда попытался повернуться в кровати — просто повернуться с боку на бок. Это редкая мерзость: тебе снилась какая-то больная дрянь, ты просыпаешься от рези в ребрах, ничего не помня, с трудом соображая, кто ты. И в этот момент во всем мире, во всем твоем существе есть только твоя боль.
