он писал сейчас, мне было тошно, но его слог в прошлом был как торнадо описаний, впечатлений, мыслей, которые лавиной падали со склонов сердца. И я попадал в то падение, когда он уносил меня в разные времена и места, путешествовал по страницам его книг. В общем, я явно разглядел, насколько изменился этот человек, когда пропал Young Davy (так он подписывался в юности) и появился деловой господин Роф, завертевшийся в деньгах, славе и ответственности. Тогда я был благодарен ему за то, что именно я прибыл из Англии, чтобы ждать того, что мою дебютную статью этого лета напечатают в известном глянцевом журнале о музыке. Я улыбался, пока думал об этом, но что-то постучало в дверь моего сознания.
Я открыл глаза и расслышал его слова:
– Эй, ты спишь? – смеялся он. – Ты слышишь меня?
Мне не нравился он и его отточенная улыбка.
– Уже нет, я отвлёкся, – ответил я.
– Хорошо. Итак, я должен внести правки, – он точно выговаривал каждое слово. – Ты согласен? Необходимо добавить известные нам факты, о которых мы не успели тебе сообщить. Я понимаю, это была твоя первая работа у нас, и я уверяю тебя, получилось очень неплохо. Однако нужно дополнить, а о недочётах мы ещё успеем поговорить, обсудить некоторые аспекты изложения, так скажем.
Отворилась дверь.
– Позже! – закричал Дэйв.
Закрылась дверь.
– Значит… – с паузой продолжал Роф, – ты перспективный писатель, Тоби, правда. Ты, наверное, заметил, как весь отдел метается по этажам, и не отрицай, что в этом нет твоей заслуги.
Я заметил: журналисты бегали из кабинета в кабинет, звенели телефоны, разговаривали люди, шелестели листы бумаги, падали, взлетали в воздухе, и сам Роф куда-то торопился, говорил быстро, стучал ногтями по столу, проводил рукой по своим волосам.
– Все торопятся, Тоби! То, что произошло позавчера, было потрясающим! – вскрикивал он, поднимаясь из-за стола, хлопая меня по плечу. – Ты покинул Нианга, и началось! – при этих словах он с улыбкой взглянул на меня. – Верно, Тоби, ты заложил бомбу. И теперь вся редакция спешит рассказать всё о её взрыве, и читатели оценят, как мы изучили ситуацию и подробно описали её, – он был чрезмерно рад и озабочен, весь в предвкушении грандиозных выпусков статей. – Представляю, как возвысится авторитет компании.
Он начал ходить по офису, а я презрительно молча только застыл на месте, тупо глядя на брошенные на стол листы с моей статьёй. Дэйв заговорил снова:
– Отличная работа. Что ж, Тоби, ты попал к нам в самый разгар занятости, увеличив её ход; учитывая, что я и так слишком загружаю тебя работой, мне тяжело говорить, – он приостановился на секунду, делая вид, что чувствует вину, затем продолжил, подходя ко мне, – но тебе придётся снова взяться за нелёгкое дело, больше никто не справится с ним!
Противно было принимать лесть, не понимая причины её проявления; я резко ответил:
– Что нужно делать? – и был готов ко всему.
– Провести и оформить ещё одно интервью. Встреча с мистером Кампаем назначена на завтра!
Я не поверил своим ушам. Завтра я встречусь с тем человеком, вторым гитаристом, который бил полицейских гитарой и который должен был быть за решёткой.
– Мне казалось, он в тюрьме.
– Уже нет; пылинка, названная ему залогом, стерта. И снова говорю: не волнуйся ни о чём, всё, что нужно, я предоставлю тебе, но только напиши статью. Ты справишься, сейчас это способен сделать только ты!
В его глазах я заметил оттенок презрительного подобострастия, в его улыбке виднелось желание толкнуть меня на рельсы под поезд, а также желание услышать отказ от вызова, предлагаемого им.
Всё это я разглядел через его маску, сплетённую союзом слабой гордости и жестокой реальности, отречением от правды. Тогда я решил показать ему, что ничего не боюсь и что готов на испытание. В тот момент я осознал, что попал сюда не просто так.
Я тоже был горд, но горд по-другому: уважая других людей (и одновременно чуть ли не презирая всех), я любил самого себя, свою утончённость, сильные стороны, обожал свои слабости и настолько же ненавидел их всех и самого себя. Тогда я отчётливо сознавал своё чувство к себе, но не имел мотивации изменить своё отношение к себе и к людям, на лицах которых постоянно видел маски, обличия, на телах – костюмы, за которыми скрывалась их и прекрасная, и ужасная суть. Я презирал людей за то, что они не хотели быть настоящими и не пытались быть лучше; и себя за то, что ненависть к ним крепко втёрлась в меня и что я не помогал им вместо такого отношения, выбирая, таким образом, лёгкий путь, казавшийся мне самому чересчур неправильным; но я снова ничего не мог поделать с собой, хотя имел на то силы, коих нет у большинства людей, но, видимо, мне недоставало желания, поэтому я решил начать с себя: быть открытым, честным, справедливым, что у меня обыкновенно получалось и делало меня сильнее. Но в то утро, после разговора с Аннет, стремление быть открытым кануло в пропасть, и тогда я понял, почему раздражение не заставило ждать своего прихода; тогда мне было и стыдно перед самим собой, ведь я закрылся от хорошей девушки, и досадно за себя, не способного следовать своим установленным принципам. Впоследствии я твёрдо решил исправить своё положение.
Я в очередной раз забылся, затем услышал сквозь думы:
– Эй, ты вообще спал этой ночью? – прозвучал знакомый насмешливый голос и напомнил мне, где я находился.
– Извиняюсь.
– Надеюсь, завтра твои мысли будут только о работе?
– Конечно, а сегодня вечером, пожалуй, послушаю его альбомы, – глухо говорил я.
– Ты не слушал раньше? Ведь он знаменит, крайне богат! Послушай, тебе понравится.
– Ясно. Что ж, я пойду тогда.
– Почитай о нём, подумай, о чём спросить, – его было не унять. – Знай, Кампай не отпустит тебя, как отпустил Нианг, потому что он намного меньше чувствителен. Будь осторожен, не атакуй его первым, но и не поддавайся его атакам.
«Но я, чёрт, хочу атаковать и подвергаться атакам!» – подумал я и твёрдой походкой вышел из офиса.
Странно, но до того времени я, действительно, не слушал треки The Desert Nomad – так величал себя мистер Кампай. Когда я вернулся домой, я решил взять у берега небольшую лодку, отплыть недалеко, надеть наушники и улететь. Любопытство захватило меня, и я чувствовал, что настанет ещё один особенный момент в моей жизни; вот так всё закружилось и завертелось в то лето.
Когда я подошёл к песчаному берегу, я заметил человека, который оказался Номадом, то есть мистером Кампаем. Он стоял справа, на песке, недалеко от меня и глядел на океан и небо, на горизонт, разделяющий их. На нём сияла белая распахнутая рубашка, в руке сверкал
