вытер холодный пот со лба.
Бессмысленность жизни вместе с её движением влилась в мизерное ощущение крохотности и слабости, которое пугало меня, от которого я впал в дрожь.
Пугало так же, как пугали теории, слишком опасные для мыслящего человека, но, к счастью, тогда ещё не формировавшиеся внутри меня. Я взял вёсла и поспешил пристать к берегу. Когда я поднимал и опускал их, толкая лёгкую лодку, я глядел во мрак – даль океана, где царила безжизненная темнота в бескрайней, до ужаса пугающей чёрной пустоте.
Взрыв очередного фейерверка потряс меня, когда я стоял на песке и не мог оторвать глаза от той пустоты, отталкивающей своей ужасностью, но притягивающей неизвестностью. Вскоре я взглянул на циферблат и решил идти к свету огней вечеринки.
Я прошёл по дорожке в свой сад, дошёл до дверей, вбежал на лестницу и очутился в спальне. Дом был пуст, что расстроило меня, потому что я хотел избежать рокового одиночества и увидеть Аннет. Пытаясь усмирить свои желания, я надел свой лучший смокинг и посмотрел в зеркало.
Глаза человека в отражении выражали дикий ужас, веки расширились, мышцы застыли в напряжении. Моя голова раскалывалась, и я с трудом осознавал, что происходило.
Огни зазывали меня к себе; усиливался шум, когда я подходил к освещённому дому в его изобилии роскоши. Вокруг царил мрак, но дом, белый призрак, блестел в темноте, и блеск его резал зрачки. Я шёл по дороге, которую освещали фонари и лампы многочисленных, дорогих и громадных, автомобилей. Красивое, богатое место по имени Южный Берег собирало знать. Я повернул налево, к воротам дворца The Desert Nomad. Мой диктофон, вещественное моё оружие, был при мне.
Я взглянул зачем-то на горы и вспомнил, чей одинокий дом пустовал там, в их высотах.
VI
Я добрался до главных ворот, у которых столпилось много знаменитых людей, желающих попасть внутрь. Два швейцара осторожно пропускали гостей на территорию дворца.
И я очутился там.
Пассаж, весь в цветах, вел к углу дома, где начиналась лестница на террасу с фонтаном и где уже давно веселилась толпа. Справа была стена, сверху цвели ветви яблоней, слева стоял каменный забор, через который мне доводилось перелезать два дня назад, всё образовало коридор, в темноте которого роскошно и элегантно одетые люди, от которых веяло резкими запахами духов, шли к свету огней, словно выходили на сцену. Блестящие мёртвые улыбки их отражали свет, лучи которого отталкивались, не теряя своей яркости, от всего вокруг. Я приближался к нему, он освещал моё лицо, мой чёрно-белый костюм. Проходившие мимо меня щёлкали пальцами в такт мощной танцевальной музыке. Я поднялся на террасу в виде полукруглой площади из белого камня перед главными дверями белого дворца. В центре её над фонтаном в воздух взлетала вода, люди с бокалами в руках общались, смеялись, ходили по всей площадке, по всему широкому участку и длинному берегу с пляжем.
Мои глаза устали от яркого света, уши едва терпели громкую музыку, и моя голова закружилась, всё вокруг завертелось, закручивая моё сознание, но мне хотелось погрузиться в ту манившую, дурную, роскошную, праздную атмосферу, потому что мне был интересен один человек; то был Номад, и я желал видеть его.
Высокий лакей, с белым лицом, в чёрном фраке, нервно улыбаясь, подошёл ко мне и предложил бокал:
– Шампанского?
– Нет, благодарю, – ответил я; мне казалось, что я уже и так был чрезмерно пьян.
Я щурился снова; наверное, моё лицо выглядело странным, испуганным. Я не мог расслабиться, все мои мускулы пребывали в напряжении, я переживал большое давление, находясь в толпе. Я постарался успокоиться и пошёл к пляжу.
Совсем недавно я наблюдал Номада, играющего здесь, на песке, на гитаре, стоя на коленях. Я остановился на том же месте, вспоминая ту же картину, которая останется лишь изображением в моей зрительной памяти. Петарда рванулась ввысь, на мгновение освещая длинный пирс. Я прошёлся по нему, всматриваясь, как накануне, в темноту. Затем я обернулся и взглянул на дворец: человек в чёрном стоял на балконе и был дальше всех и выше всех. Он был твёрд и неподвижен; у меня не имелось отличного зрения, и я не мог разглядеть его загорелое лицо, но я узнал в нём Номада. Он был один; казалось, он смотрел прямо на меня, прямо в мои глаза сквозь расстояние. Я направился к нему.
Было сложно пробираться через толпу, вернее, неприятно, тем более, толпа праздновала, отдаваясь веселью и безумству. Кто-то пытался усадить меня за стол на открытом воздухе, на котором сверкали тарелки, бокалы. Их смех пытался проникнуть в мою больную голову. Другой бледный, как мертвец, лакей в чёрном фраке пригласил меня в дом, когда я, наконец, с холодными каплями пота на лбу добрался до ослепительной террасы и основных дверей.
Передо мной оказалась широкая и высокая гостиная, где почти не было людей; пианист в чёрном фраке вяло играл на стонущем чёрном фортепиано. Комната была пуста; звук снаружи мало проникал сюда, оставаясь глухим после встречи с внешней стеной, из-за чего здесь создавалась атмосфера приятной отчуждённости. Короткие ледяные удары по клавишам пианино прорезали пространство от пола до потолка, сталкиваясь с ударами, прилетавшими с бешеной улицы. Несколько человек расположилось на удобных диванах в красном бархате, одни курили, другие чуть слышно переговаривались, третьи блуждали по краям холла, рассматривая большие картины на красных стенах, четвёртые перелистывали книги, стоя у книжных шкафов, над которыми у стен с двух сторон закручивались вверх две широкие лестницы из белого мрамора, опиравшиеся на высокие колонны такого же цвета и материала. Я решил подняться наверх, но пианист сильно стукнул по клавишам и остановил меня:
– Приветствую! Ты хорошо проводишь время?
– Я, право, не знаю, – отвечал я, презрительно недоумевая.
– О, оно было бы превосходным, если бы ты вернулся на улицу к празднику.
Понятно было, что он желал, чтобы я убрался прочь.
– Значит, я не хочу себе превосходного времени, я хочу найти…
Он был вспыльчив.
– Но ты должен уйти; без сомнений, тебе понравится снаружи!
– Изволь… – начал я грубить, сильно раздражаясь, но кто-то перебил меня.
– Не разговаривай с гостями в таком тоне! – чётко крикнул толстый человек с дымившей сигарой в руке, похожий на купца или, по-современному, предпринимателя.
– Хорошо, не волнуйся, – отвечал подавленный музыкант. – Как тебя зовут, друг мой? – снова обратился он ко мне.
– Тоби Офори. Где я могу найти мистера Кампая?
– Кого?
– Мистер Офори хочет видеть Номада, – разъяснял предприниматель. – Что ж, он на втором этаже, на балконе.
Музыкант вернулся за пианино и начал бегать костлявыми пальцами по клавишам, играя странную, сумасшедшую мелодию, ударяя по ним всей своей силой. Прошёл очень глупый, бесполезный момент, который сбил меня с нити рассудка ещё сильнее,
