Глава 31
Максим не похож на застигнутого врасплох. Смотрит чуть удивленно, но спокойно, глаза не прячет, вообще не выглядит хотя бы слегка взволнованным. Да и женщина ведет себя так, словно не произошло абсолютно ничего. Словно для нее в порядке вещей оказываться в такой ситуации. Даже прикрыться не пытается. Продолжает сидеть с голой грудью, вызывающе выпирающей почти в лицо моему мужу.
А я чувствую, что меня начинает мутить. Тошнота подкатывает к горлу, разливается во рту кислотой. Дыхание учащается. Давление, наверно, подскакивает, и это совершенно ужасно: не хватало еще в обморок грохнуться у них на виду.
— Дверь бы закрыли что ли… Прежде чем… — не договариваю, захлебнувшись отвращением. Разворачиваюсь и ухожу, грохнув дверью. Стараюсь сделать это посильнее, вкладывая в удар все переполняющие меня эмоции. Знаю, что не поможет, слишком просто было бы избавляться от проблем вот так, но должна сделать хоть что-то.
Тороплюсь, несколько раз спотыкаясь на ровном месте. Нога подворачивается, обжигая противной болью, и в глазах против воли начинают закипать слезы. Как же хорошо, что вокруг нет ни души. Никто не видит моего состояния, моего унижения.
Но уже у лифта догоняет Максим. Появляется из соседнего коридора, оказываясь на площадке раньше меня. Я закатываю глаза от досады: совсем забыла, что здесь есть еще один проход, гораздо короче. Побежала бы сразу к лестнице, уже оказалась бы на улице!
— Вера, в чем дело? Это что такое было сейчас?
У меня даже дыхание перехватывает от возмущения. Поверить не могу в то, что слышу. Это он спрашивает, в чем дело?!
— Вера? — требовательно повторяет Максим. — Объясни мне свою дикую выходку!
Я вскидываю руку, с размаху ударяя его по щеке. Пощечина выходит слабой, ладонь лишь слегка мажет, но глаза мужа в изумлении расширяются. А потом взгляд холодеет, наполняясь очевидным гневом.
— Ты в своем уме?
— Более чем! — выкрикиваю, на мгновенье забывая, где мы находимся и что в больнице нельзя говорить на таких повышенных тонах. — А вот ты — не уверена! Это тебе надо объяснять свою дикую выходку!
— О чем ты? — он вздергивает брови, и я едва не срываюсь на крик.
— Серьезно, Макс? Еще будешь делать вид, что ничего не понимаешь?! Ты почти что трахался у меня на глазах с другой бабой и еще спрашиваешь, что я имею в виду?!
На его скулах проступают желваки, а ноздри раздуваются. Давно не видела таким злым… Начинает говорить, медленно, с придыханием, явно старательно подбирая слова.
— Если бы я, как ты выразилась, трахался с другой бабой, то делал бы это точно не в ординаторской, куда в любую минуту может зайти, кто угодно. Это первое. Второе: Вера, что за терминология хабалки? Не могу поверить, что слышу что-то подобное от собственной жены. Ты же учительница! Тебе такие слова вообще знать не положено!
— Ты лапал ее грудь и еще будешь рассказывать, что мне положено, а что нет?!
Он снова делает вдох, и я прямо-таки ощущаю, каких усилий ему стоит сдерживать себя. Но не могу этого оценить: лучше бы сдерживался, когда лез к чужой женщине!
Максим качает головой.
— Вера, я постоянно кого-то лапаю. Иногда по несколько раз в день. Грудь, живот, задницу. И даже такие места, которые некоторые вслух не могут произнести, чтобы не покраснеть. Это моя работа, уж прости.
— Работа?! — кажется, что я задыхаюсь. — Не помню, когда это ты переквалифицировался в маммолога. И, может быть, объяснишь, почему пациентка пускает слюни в твой адрес во время осмотра?
— Она не совсем пациентка, — устало поясняет Макс. — Тоже доктор, только работает в другом отделении. Маммолога в нашей больнице нет, поэтому она обратилась к хирургу. Да, именно ко мне! — слегка повышает голос, встречая мой недоверчивый взгляд. — Я сталкивался с заболеваниями груди, не раз. И могу сказать, все ли в порядке, или нужно срочно обследоваться дальше и решать проблему.
Он на мгновенье прикрывает глаза. В самом деле выглядит усталым, но сейчас мне плевать. Все зашло слишком далеко. Даже если сказал правду, и это был обычный осмотр, я видела глаза этой женщины. И ни за что на свете не поверю, что она случайно обратилась именно к моему мужу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А насчет слюней в мой адрес… — Максим сдвигает брови. — Я просто спишу эти слова на действие гормонов. Ты скоро опомнишься и сама пожалеешь о том, что наговорила.
Вряд ли. И дело вовсе не в гормонах, просто я зря в очередной раз поверила ему. Да, возможно, сейчас все именно так, как он говорит. Это был обычный прием. Хотя… кого я обманываю? Закусываю губу, чтобы хоть немного прийти в чувство. Неужели он правда ничего не видит? Женщина смотрела на него точно не как на врача. Я в этом уверена. Слишком хорошо знаю подобный взгляд, потому что сама множество раз так смотрела. Только я — на собственного мужа, а она — на чужого. А значит, рано или поздно будет продолжение.
— Ты мне не веришь? — Макс рассматривает меня. Слишком пристально. И столько всего в этом взгляде: обиды, раздражения, осуждения. Вот только любви и понимания — ни капли.
— Дело не в том, верю я тебе или нет. Просто так нельзя, Максим, — я все еще пытаюсь воззвать к его здравому смыслу. — Это неправильно.
— Неправильно вести себя так, как ты, — обрезает он. Какое-то время молчит, а потом хмуро добавляет: — Знаешь, нам, наверно, в самом деле лучше пожить отдельно.
Глава 32
— Вер, а Вер? — вроде бы и слышу обращенные ко мне слова, но не реагирую. Тону в собственных ощущениях. Столько времени уже прошло, а боль никуда не девается. Червяком гложет изнутри, рвет сердце на части.
Воображение обострилось, и я без конца в красках представляю Максима… с той женщиной. И не только с ней. А что ему может помешать? Или кто? Особенно сейчас, когда мы больше не вместе.
Он регулярно звонит, интересуясь, как мои дела. Переводит деньги. Даже с тетей Таней договорился, как-то убедив ее, что будет оплачивать квартиру. Женщина долго сопротивлялась, но Макс нашел какие-то неопровержимые аргументы. И я вернулась именно туда, потому что в нашей общей после всего случившегося находиться было невыносимо.
Максим даже на УЗИ ездил вместе со мной. Но… что-то как будто окончательно сломалось между нами. Когда мы находимся рядом, во мне нарастает раздражение. Я злюсь, киплю и ничего не могу поделать с этим. А он и не пытается сделать хоть что-нибудь, чтобы изменить мое отношение. Словно его все устраивает. А может, и правда устраивает.
Кажется, мы исчерпали возможности к примирению. Во всяком случае, ни я, ни он больше не пытаемся что-то изменить. Это причиняет неимоверную боль, по крайней мере, мне, но выхода я не вижу.
— Вера! — Ирина сжимает мое плечо, слегка встряхивая и заставляя, наконец, взглянуть на нее. — Да что творится с тобой?! Нельзя же так!
Я смотрю на подругу, силясь улыбнуться. Хотя бы реветь перестала — уже хорошо. В первые дни слезы почти не останавливались, особенно когда оставалась одна.
— Ты что-то хотела?
Ира качает головой, усаживаясь рядом со мной за стол.
— Ты уже несколько часов проверяешь тетради. На улице потемнело.
— Так зима же… — все-таки выдавливаю улыбку. — Да ты и сама до сих пор в школе.
— Вер, ты со мной-то не сравнивай себя. Я репетировала с детьми. А ты так глубоко зарылась в своих переживаниях, что даже не проверила ничего. Сидишь, уставившись в одну точку. Прекращай уже страдать! Ну, не сошелся свет клином на твоем Максе! О ребенке подумай, ему каково, когда ты в таком состоянии?
Только благодаря ребенку я и держусь. Если бы не он, не знаю, как смогла бы справиться.
— Просто задумалась, — отмахиваюсь от подруги. Не хочу ничего обсуждать. Не готова. Да и к чему разговоры? Они ничего не изменят, а просто пустая болтовня сейчас только все усугубит.
— Не просто, Вер, — не отстает Ирина. — Я смотреть не могу, как ты страдаешь. Так хотела бы помочь, да только не знаю, как.
