– Сидеть, Пузик, сидеть, – говорила строгим голосом Мура, успокаивая все еще готовую броситься на велосипедиста собаку. – Нельзя. Сидеть.
Прынцаев, избавленный от невыносимого страдания, присел и едва ли не со слезами на глазах рассматривал капли крови на икроножной мышце.
– Господин Прынцаев, – рассерженно сдвинула черные брови Мура, стараясь заглушить сострадание к бедняге. – Вы сами виноваты. Так шутить нельзя. А вдруг наш Пузик бешеный?
– Этого мне еще не хватало, – полурыдая проговорил доморощенный Нептун, – я и так уж наказан.
Он попытался стряхнуть с головы и плеч омерзительные зеленые лохмотья, покосился на рассыпанные по песку ландыши, потом перевел взгляд на Брунгильду: она сидела на песке, судорожно глотая полуоткрытым ртом горячий воздух.
– Но даже если эта псина не бешеная, все равно она дурная. Лучше б не пускала к вам изготовителей динамита, а то не ровен час – взлетите в воздух.
– Кого вы имеете в виду? – сурово спросила Мура.
– Догадайтесь сами, – проскулил обиженный Прынцаев, – а то у вас все благородные, все хорошие, кроме Прынцаева. И крестоносец Сантамери, и колосс Родосский.
Он поднялся, не попрощавшись с теми, кто не смог оценить его остроумную изобретательность, и прихрамывая, направился к своему велосипеду. Он подхватил его за руль и покатил рядом с собой.
– Вернитесь, Прынцаев! – устремился вслед за ним Клим Кириллович. – Надо обработать рану!
Но Прынцаев не остановился.
Мура смотрела ему вслед, и в голове ее друг за другом бегали по кругу две мысли: «Изготовитель динамита – Сантамери?» и «Изготовитель динамита – Петя Родосский?».
Глава 8
А студент Петя Родосский в это самое время, зайдя на дачу Муромцевых и не застав дома барышень, остался подождать их и сейчас сидел в саду на скамье под сиренью и беседовал с Полиной Тихоновной.
– Какой вы милый, Петенька, – говорила тетушка доктора Коровкина, – мне кажется, и Климушка был таким же в ваши годы. Хотя он и не занимался репетиторством в летнее время.
– Вашему племяннику повезло, – вздохнул Петя, – во-первых, потому, что у него есть такая добрая родная душа. А во-вторых, потому, что ему не приходилось иметь дела с малолетними балбесами.
– Вам не нравится ваш ученик? – спросила Полина Тихоновна.
– Дело не в том, что он мне не нравится, но кому же хочется в летние месяцы зубрить математику? Решать задачи, корпеть над примерами?
– Мне показалось, что вы немного прихрамываете, – участливо заметила тетушка. – С велосипеда упали?
– Вы очень наблюдательны, и я скажу вам по секрету, что дело обстоит гораздо хуже. Я подвергаюсь ежедневным истязаниям.
– Как же так? – всплеснула руками Полина Тихоновна. – Вы говорили, что родители вашего ученика – люди достойные?
– Более чем, – лицо Пети затуманилось, – однако у них есть еще и младший отпрыск. Сущее чудовище. Он преследует меня повсюду, настигает в самых неожиданных местах.
– Но в чем же причина его неприязни?
– Причина установлена, да что толку? Малец упрямый как черт, ему не хватает старшего брата. Он хотел бы вместе с ним играть, купаться, резвиться. А значит – надо избавиться от меня. С этой целью он и вооружился. Дротиками, ножами и остро заточенными палками.
– Какой ужас! – воскликнула Полина Тихоновна. – Таким оружием и впрямь можно убить или серьезно поранить человека. А если дротик попадет в глаз?
– Мне жаль, что я вас так расстроил, – Петя разомлел и от солнышка, и от искреннего сочувствия Полины Тихоновны, – но маленький дикарь стремится втыкать дротики и ножи только в мою пятку!
– Теперь понятно, почему вы хромаете.
– И подкрадывается, злодей, везде – и незаметно, бесшумно. Зачем только детям морочат голову мифологией? Хотя, конечно, с его точки зрения – я натурально могу сойти за Ахиллеса.
Петя поведал тетушке, проявившей к нему подлинную доброту, свою ужасную историю.
Вам, конечно, известна, – откровенничал Петя, – древняя басня о том, что мать Ахилла, Фетида, знала – ее сын Ахилл погибнет под Троей. И пыталась сделать его неуязвимым и бессмертным: она опускала его в священные воды Стикса. Но однажды ночью ее застал за этим занятием отец ребенка, царь Пелей. Фетида убежала, не закончив своего дела.
– А у Ахилла осталась уязвимая точка на теле – пятка, ведь опуская сына в воду, Фетида держала его за пятку, – подхватила Полина Тихоновна.
– И теперь, – завершил свою грустную повесть Петя, – вам должно быть все ясно! Маленький злодей колет меня чем попало в пятку и приговаривает: «В пяточку попал, в пяточку попал...» Он надеется, что я погибну и он сможет без помех играть со старшим братом. Зачем маленьким детям мифология?
Время шло к обеду, и расчувствовавшаяся Полина Тихоновна попросила Петю остаться с ними пообедать. Петя ответил уклончиво – он еще не решил, что ему делать. Кроме того, многое зависело от дочери профессора Маши – ее домашнее имя, Мура, студенту не нравилось. Поэтому пока он остался сидеть на скамье, а Полина Тихоновна ушла в дом.
Несколько минут Петя чертил отломленным от куста прутиком узоры на песке дорожки. Затем заметил пробегавшую по направлению к погребу темноглазую пухленькую Глашу и окликнул ее:
– Нет ли у вас почитать чего-нибудь? – спросил он игриво. – А то скучно ждать.
– Нет, барин, все книжки отравлены, – ответила Глаша, приостановившись на мгновение.
Петя рассмеялся, ему показалось, что ответ горничной прозвучал почти философски.
– Ну а ваша Псалтырь? Нельзя ли хотя бы ее полистать?
– И Псалтырь тоже отравлена. – Глаша повернулась, устремляясь к погребу.
– Гомером, что ли? Этим нехристем?
– Нет, Гомера я уничтожила, – ответила уже на бегу горничная.
«Хорошо, что никто не слышит нашего разговора, – подумал Петя. – Звучит он вполне безумно, и мало ли кто что может подумать?» У Пети имелось и так немало нерешенных проблем, а переписка, которую он вел уже два месяца, могла вот-вот стать достоянием нежелательных любопытствующих. Спокойно вынести пугающую его мысль он не мог – и от волнения покрылся испариной.
До его слуха донеслись знакомые голоса. С прогулки возвращались барышни Муромцевы и сопровождавший их доктор Коровкин. Они были явно чем-то расстроены. Доктор придерживал под руку Брунгильду. Проводив девушку на веранду, он повернулся и быстро, едва кивнув Пете, пошел к своему флигелю. Вскоре он появился оттуда с саквояжем, устремился к калитке, на которой красовалась фанерная табличка с надписью: «Осторожно, злая собака!», и быстро куда-то побежал.
– Что вы здесь делаете, Петя? Наслаждаетесь одиночеством? – Мура подкралась незаметно.
– Я сейчас уйду, – ответил обиженно студент. Ему показалось, что Маша слишком пристально и насмешливо смотрит на его лоб. На лбу ничего не было, кроме небольшого прыщика. Утром Петя пытался от него избавиться, но лишь ухудшил свой вид.
Петя решил не оставаться на обед – тем более что Маша его не пригласила, а после своего ехидного вопроса пошла устраивать Пузика в тени под деревом. Следовало бы еще поговорить на одну важную тему с графом Сантамери, но он, кажется, уехал на своем моторе в город – во всяком случае, у соседнего дома автомобиля не было. И Петя решил пока пойти к Прынцаеву – вернее, к трассе, на которой совершали ежедневные тренировки велосипедисты.
Клим Кириллович к обеду успел – он ходил приводить в порядок рану Прынцаева. Собственно, никакой особой раны не оказалось: при осмотре доктор обнаружил четыре красно-бурых синяка – там, где собака держала отчаянного спортсмена за ногу, и свежую поверхностную царапину, явно не имевшую отношения к собачьим зубам. Скорее всего, Прынцаев поранил ногу в воде о камни или о свою корягу. Клим Кириллович продезинфицировал рану и перевязал ее.
Исполнив свой медицинский долг, Клим Кириллович возвращался домой, представляя себе, что все могло бы обернуться и хуже, если б разъяренный Пузик прокусил мягкие ткани прынцаевской ноги. Пришлось бы доставлять домой Прынцаева всем вместе. Он шел бы, хромая и опираясь на надежную руку Клима Кирилловича. Мура вела бы гордого собой Пузика и время от времени выговаривала бы Прынцаеву, что он мог сломать собаке зуб, – но в душе опасалась бы отцовского гнева и наказания собаки. А Брунгильде пришлось бы везти велосипед. Она старалась бы отстранить его как можно дальше от себя – и ее лицо походило бы на лицо христианских мучениц.
Клим Кириллович вздохнул, прощаясь с милым образом утонченной девушки, счастливо избежавшей в реальности выдуманного им испытания велосипедом...
В этот день за обеденным столом все чувствовали себя немного утомленными. И от утреннего напряженного ожидания, и от жары. А молодежь – и от своей краткой прогулки. Особенно обессилевшей выглядела Брунгильда. Никто из удостоившихся лицезреть балтийского Нептуна не пожелал рассказать сотрапезникам о пережитом. Обедали почти в полном молчании – создавалось впечатление, что каждый из сидящих за столом с нетерпением ждет минуты, когда можно отправиться в свою комнату и прилечь.
