– Миледи? – Голос Фицуорина вдруг оказался высоким и срывающимся, хотя вроде бы ломка его закончилась уже больше полугода тому назад.
Короткая команда на гэльском, указующее движение пальцем – и собака улеглась на пороге, словно на гигантском коврике. Женщина уверенными шагами вошла в комнату.
– Мне сказали, что один из лордов принца Иоанна нездоров и нуждается в уходе.
Она говорила на нормандском французском, языке двора, с певучим акцентом, который делал слова чарующими. Васильковые глаза незнакомки были огромными, а цвет губ гармонировал с темно-розовым платьем. Подойдя к тюфяку, она посмотрела на распростершегося на нем Теобальда.
Фульк судорожно сглотнул:
– Его еще на корабле укачало, и вот что-то дурнота никак не проходит. А вы кто?
Вопрос выплеснулся из него, как клякса на чистую страницу пергамента. Вся кровь в теле словно бы отхлынула от головы и стремительно потекла вниз.
Будто осознавая смущение Фулька, незнакомка улыбнулась ему понимающе: чуть насмешливо и слегка удивленно.
– Меня зовут Уна Фицджеральд, я вдова Роберта Фицджеральда из Докьонелла, это в Лимерике. С тех пор как зимой умер мой муж, мой дом здесь, и поскольку я немного умею врачевать, то ухаживаю за недужными. – Она намотала косу на руку и внимательно вгляделась в Фулька. – А кто вы?
Юноша сумел изобразить неуклюжий поклон:
– Фульк Фицуорин из Ламборна и Уиттингтона, оруженосец лорда Уолтера.
Она слишком молодо выглядела для вдовы. Кожа Уны по-прежнему была цветущей и свежей, а на лице – ни единой морщинки, из чего можно было заключить, что она не намного старше Фулька. Он подумал, что надо бы выразить соболезнования в связи с кончиной ее мужа, но потом решил, что лучше вообще ничего не говорить.
– А вы сами не страдали от морской болезни, Фульк Фицуорин?
Она положила руку Теобальду на лоб и пробормотала какие-то сочувственные слова.
– Нет, миледи, только в самом начале, и то слегка.
– Тогда вы один из немногих счастливчиков, так же как и ваш сеньор, его высочество принц Иоанн.
– Вы уже познакомились с ним, миледи? – бесстрастно проговорил Фульк.
– О да. – Ее голос также звучал ровно, не выдавая никаких чувств. – Он был в зале, когда меня позвали лечить вашего господина.
Из торбы, висевшей на плече, Уна достала маленький холщовый мешочек.
– Давайте больному совсем по чуть-чуть: столько, сколько помещается на ногте вашего большого пальца, предварительно растворив в горячем вине. Один бокал сейчас, другой – вечером, а третий – завтра утром.
Теобальд с трудом приподнял голову:
– Как скоро я смогу встать?
– Как только комната прекратит раскачиваться, а вас перестанет тошнить, – сказала Уна.
Теобальд опустил голову и шевельнул кадыком, проглотив отрыжку.
– Чувствую себя совершенно беспомощным, – простонал он.
– Что ж, таково состояние человека от колыбели и до могилы. – Улыбка Уны лишала ее слова колкости. – Когда встанете, два дня потом ешьте только сухари и пейте слабый бульон, чтобы снова не началась тошнота.
Фульк открыл мешочек, нюхнул его содержимое и, отвернувшись, чихнул.
– Мята и имбирь – они для вдыхания не предназначены, – засмеялась Уна и пошла к выходу. Еще одно слово на ирландском подняло могучую собаку на ноги.
– Наверное, ваш зверь много ест? – спросил Фульк.
Женщина посмотрела на него насмешливо:
– Если только сильно проголодается или если кто-нибудь опрометчиво позволит себе излишние вольности. Подойдите и погладьте собаку, если хотите, – жестом пригласила Уна. – Ее зовут Тара. Не бойтесь, она не укусит, пока я не прикажу.
Честно говоря, Фульк больше боялся, что его укусит Уна. А собак он любил. Молодой человек уверенно шагнул вперед, позволив псу обнюхать его руку и лизнуть ее длинным розовым языком. Потом почесал зверя под подбородком и с трудом удержался на ногах, когда пес навалился на него с выражением подлинного собачьего блаженства в глазах.
Уна задумчиво следила за юношей.
– А у тебя нежные руки, – сказала она, внезапно перейдя на «ты».
Фульк почувствовал, как у него запылали уши.
– Не знаю, миледи, как-то не замечал.
– Зато я заметила. Мало у кого из мужчин нежные руки.
Новая команда на ирландском вывела собаку из блаженного транса. Она мгновенно вновь стала послушной и последовала за хозяйкой к дверям.
– Без сомнения, я еще увижу тебя, Фульк Фицуорин, – сказала Уна Фицджеральд и, коротко кивнув, удалилась.
Всего через несколько мгновений раздалось предостерегающее рычание пса, а затем внезапно послышался громкий окрик Уны, которая скомандовала Таре: «Ко мне!» Фульк выбежал из комнаты и увидел Жана, который застыл на ступеньках с дымящейся кружкой в руке, медленно приходя в себя после потрясения.
– Господи Иисусе, ты видел эту зверюгу?! – воскликнул он. – Больше, чем вьючный пони, а зубы – как частокол!
Он оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть целую стаю волкодавов, гнавшихся за ним по пятам.
– Да, мы уже познакомились, – с легким самодовольством улыбнулся Фульк. – Ее хозяйка приходила лечить лорда Теобальда.
Жан поднял бровь:
– А почему это, интересно, у тебя такой довольный вид? Вряд ли тебе так понравилась эта жуткая собака. Как ее зовут?
– Собаку или женщину?
– Ты знаешь, о ком я.
Фульк усмехнулся:
– Женщину зовут Уна Фицджеральд, и она, между прочим, вдова.
– А ты, часом, не решил ли скрасить этой Уне одиночество?
Замечание о его нежных руках и без того распалило кровь Фулька, но он не подал вида.
– Наверное, не зря при ней собака, – сказал он. – Дабы защитить бедную вдову от нежелательных домогательств.
– Ну, положим, твои-то домогательства явно не были нежелательными. Иначе с чего бы у тебя вдруг блестели глаза! Эй, приятель, ты чего это так покраснел?
– Во имя Господа! – простонал с тюфяка Теобальд. – Засуньте свои члены обратно в штаны и займитесь наконец делом. А то я сдохну от жажды или от поноса, пока вы тут болтаете чепуху!
Фульк и Жан обменялись ухмылками.
– Да, сэр! – хором сказали они и едва удержались, чтобы не расхохотаться.
Болезнь Теобальда постепенно отступила, но его так долго мучил понос, что лорд был слаб, как котенок, и до конца недели не мог посещать официальные приемы в большом зале. К тому моменту почти все плохое, что могло произойти, уже произошло. Иоанн правил, как ему заблагорассудится. Он с самого начала не хотел ехать в Ирландию. Это была всего лишь жалкая кроха, брошенная ему со щедрого отцовского стола, подачка, чтобы заставить младшего сына замолчать. Опыта у Иоанна не было никакого, да он и не горел желанием исполнять вмененные ему обязанности.
