– Да она просто-напросто дразнила меня, – смутился Фульк.
– Ну-ну! – скептически хмыкнул Жан.
Когда они явились в зал, их немедленно отправили к столу для почетных гостей и велели принести вина. Гэльские лорды собрались у очага, вполголоса переговариваясь и запуская пальцы в свои внушительные бороды. К ирландцам присоединилась пара баронов из числа нормандских поселенцев. У этих растительность на лице была подстрижена аккуратнее, а одежда выглядела менее цветастой. Иоанна со свитой нигде не было видно. Хотя де Бург изо всех сил старался играть роль гостеприимного хозяина, с лица его не сходило мрачное выражение. Он то и дело бросал выжидающие взгляды в сторону лестницы, ведущей в частные покои.
– Боюсь, ничего хорошего он не дождется, – проговорил Жан вполголоса. – Вчера ночью принц вылакал столько вина, что вполне хватило бы потопить парусник. Даже если его высочество и появится, он будет не в том состоянии, чтобы приветствовать важных гостей.
Слова Жана подтвердились. Пока они с Фульком разносили гостям вино, в дальнем конце зала раздались фанфары и со стороны лестницы встали два стражника, знаменуя появление королевской свиты.
Фульк чуть не перелил вина в чашу, но Глава клана не заметил его оплошности, поскольку и его внимание тоже было приковано к группе людей, вышедших из темноты лестницы в большой зал, залитый дневным светом. Иоанн еще явно страдал от неумеренных возлияний вчерашнего вечера. Походка его была нетвердой, и даже если нынче ночью принц и прилег, то спал он в одежде, которая была вся измята и заляпана пятнами. Темные волосы клочьями торчали вокруг золотого обода, стягивавшего лоб. Иоанн напоминал нищего в чужой одежде или мальчишку, нарядившегося для карнавала в костюм взрослого и пытающегося скрыть свою неопытность с помощью бочонка вина. Спутники принца выглядели не лучше: их пошатывало, и глаза у всех были красными.
Не обращая ни малейшего внимания на группу у очага, Иоанн неуверенными шагами направился к помосту и рухнул в кресло с высокой спинкой, перед которым стоял покрытый скатертью стол на козлах. Свита сбилась вокруг, словно стая полусонных бабочек.
– Вина! – рявкнул Иоанн и щелкнул пальцами.
Младший оруженосец стремглав кинулся исполнять распоряжение принца, и Фульк почувствовал жалость к мальчику и презрение к Иоанну. Чтобы не встречаться глазами с монаршим взглядом, а заодно и с монаршей злобой, Фицуорин занялся гостями, у которых откровенно вызывающие манеры и явное невежество принца вызвали громкий ропот.
– Я не стану преклонять колено в знак уважения перед этим самодовольным болваном! – тщательно подбирая французские слова, возмущенно заявил один из гэльских лордов нормандскому поселенцу. – Я уж, скорее, готов поцеловаться в знак примирения с королем Диармайтом[7].
Нормандский поселенец чувствовал себя не в своей тарелке.
– Принц навеселе, – попытался он оправдать Иоанна. – Мне кажется, его высочество не ожидал нашего приезда.
– Чушь! – Ирландский вождь столь оживленно жестикулировал, что Фульку пришлось из осмотрительности отступить назад, дабы у него из рук не вышибли кувшин. – Он прекрасно знал, что лорды Ирландии едут в Уотерфорд приветствовать его прибытие на эту землю, чтобы самим полюбоваться человеком, которого отправили нами править. – Он презрительно показал подбородком в сторону помоста. – Я не вижу здесь взрослого человека; я вижу избалованного и беспомощного ребенка. Как, интересно, Иоанн будет упра влять страной, если он не способен справиться даже с самим собой?
Стараясь сохранять невозмутимость, Уильям де Бург подвел к помосту ирландских и нормандских лордов, чтобы представить их принцу.
Подперев щеку, Иоанн наблюдал, как они идут к нему, а потом театрально зевнул, прикрыв рот рукой. После чего обернулся за поддержкой к своим товарищам, которые одобрительно ухмыльнулись.
– А не может этот балаган подождать? – громко осведомился принц у де Бурга. – У меня сейчас мозги из башки вылетят, я все равно не запомню эти ирландские имена. Они все звучат так, будто кому-то засветили кулаком в брюхо. А в бородищах у них уже, наверное, блохи завелись.
Один из товарищей Иоанна радостно загоготал. Фульк скривился. В дружеском кругу это замечание показалось бы забавным, но высмеивать союзников и вассалов публично было глупо, постыдно и опасно. Хороший хозяин заботится о благополучии гостей. Хороший правитель заботится о том, чтобы преданность его подданных оставалась непоколебимой.
– Завестись там может мятеж, если вы не измените своего отношения, – вполголоса произнес де Бург. – Сир, вы не можете позволить себе нажить врагов среди этих людей.
– Я могу себе позволить все, что захочу, – запинающимся языком произнес Иоанн.
– Даже кровавую войну вместо мира? – сквозь зубы прошипел де Бург. – Между прочим, многие из них говорят по-французски. Вы уже нанесли нам непоправимый вред.
– Да что ты раскудахтался, как старуха! – Иоанн усилием воли выпрямился и напустил на себя гордый королевский вид. – Преклоните колени и принесите мне вассальную клятву! – приказал он, возвысив голос. – А потом можете идти.
Поколебавшись некоторое, довольно продолжительное, время, Роберт Фицалан, один из нормандских поселенцев, выступил вперед, преклонил колено и принес клятву верности. Он говорил так, будто ему сдавило горло, но все-таки сумел выговорить нужные слова. Однако его примеру никто не последовал. Ирландские лорды все до одного развернулись и вышли, так и не признав за Иоанном права управлять ими. У дверей они забрали у слуги свое оружие и покинули зал.
Бранясь себе под нос, Уильям де Бург побежал за ними, пытаясь уговорить остаться, но вернулся ни с чем. Грозно сдвинув брови, он направился к помосту.
Иоанн, пошатнувшись, поднялся на ноги:
– Что бы ты ни собирался сказать, придержи язык. Это ты меня во все это втравил. Теперь сам и расхлебывай. – Качаясь, принц спустился с помоста. – Я пошел к себе, и не смей меня больше беспокоить.
Де Бург остановился, словно оглушенный боевым топором. Единственный нормандский лорд, присягнувший на верность, выглядел жалким и неприкаянным. Фульк разглядывал кувшин, который держал в руке, и вспоминал, как в Вестминстере Иоанн свалил вину на него, приказав заплатить за испорченный сосуд.
«А рано или поздно, – подумал он, – за непомерное тщеславие Иоанна заплатить придется всем нам, и некоторым, возможно, ценой собственной жизни». Сейчас принц играл уже не для забавы, как прежде в шахматы или кости. Теперь игровая доска стала больше, ставки – выше, и для победы требовалась беспощадная целеустремленность.
