Например, с помощью статистического метода я мог бы «доказать», что черный дождь выпадал «регулярно» каждые семь месяцев где-нибудь на этой земле. Для этого мне бы пришлось включить и красные дожди и желтые дожди, но в соответствии с общепринятым методом, я бы отобрал черные частицы в красных осадках и в желтых осадках и пренебрег всем остальным. Затем, если бы кое-где черный дождь прошел неделей раньше или месяцем позже, это можно было бы назвать «ускорением» или «замедлением». Такие приемы считаются вполне законными при установлении периодичности в движениях комет. Если бы черные дожди, или красные, или желтые дожди, содержащие черные частицы, — не появились бы вообще вблизи от некоторых дат, тогда — не зря же мы читали Дарвина — мы сказали бы, что «данные неполны». Что же касается других, мешающих черных дождей, то они оказались бы серыми или коричневыми или же мы нашли бы для них другую периодичность.
И все же мне пришлось отметить, например, год 1819. Я не стану отмечать все такие годы в этой книге, но у меня есть записи о 31 необычайном событии в 1883 году. Кто-нибудь должен написать книгу о феноменах этого года, если бы книги вообще следовало бы писать. 1849 год замечателен своими необычайными падениями осадков, столь удаленных друг от друга, что любое локальное объяснение кажется неадекватным, не только черный дождь в Ирландии в мае 1849 года, но и красный дождь в Сицилии и красный дождь в Уэльсе. Говорят также (см. Timb's Year Book, 1850 г., 241), что 18 и 20 апреля 1849 года пастухи близ горы Арарат нашли вещество не местного происхождения на площади окружностью 8 или 10 миль. Предполагается, что оно там выпало.
Мы уже касались темы Науки и ее попыток достигнуть позитивности, а также ее нежелания признать, что она должна иметь полезных родственников. Легко увидеть, что большая часть теоретической науки 19-го столетия была только отношением реакции против теологической догмы и имеет не большее отношение к Истине, чем волна, которая откатывается от берега. Если бы вы или я растянули кусок жевательной резинки на целый метр в длину, это было бы столь же научным представлением, как и растяжение возраста этой Земли на несколько сотен миллионов лет.
Все «вещи» не суть вещи, а только отношения, или выражения отношений; но все отношения стремятся к тому, чтобы стать не имеющими отношений или сдаться, или подчиниться попыткам более высокого уровня. Поэтому существует позитивистский аспект этой реакции, который сам по себе есть только реакция, и он представляет собой попытку ассимилировать все явления в материалистическом объяснении, или сформулировать окончательную всеохватывающую систему на материалистической основе. Если бы эта попытка могла быть осуществлена, это было бы достижением реальности; но эта попытка может быть предпринята только если мы отбросим, например, психические явления.
Если когда-нибудь наука уступит психическому, то это было бы не более законно объяснить нематериальное с помощью материального, чем объяснить материальное с помощью нематериального. Наше личное допущение состоит в том, что материальное и нематериальное образует единство, сливаясь, например, в мысли, которая непрерывна с физическим действием. Единство нельзя объяснить, потому что процесс объяснения есть истолкование чего-то посредством чего-то другого. Всякое объяснение есть ассимиляция чего-то с помощью чего-то другого, что было принято за основу; но в Непрерывность нет ничего такого, что было бы в большей степени основой, чем что-либо другое — если только мы не думаем, что иллюзия, построенная на иллюзии, более реальна, чем ее псевдооснова.
В 1829 году (см. Timb's Year Book, 1848 г., 235) в Персии выпало вещество, которое местные жители, по их словам никогда раньше не видели. У них не было ни малейшего представления об этом веществе, но они видели, что овцы его ели. Тогда стали перемалывать это вещество в муку и печь хлеб, который оказался вполне сносным, хотя и безвкусным.
Это была возможность, которой наука не пренебрегла. Манна получила разумное основание, была ассимилирована и примирена с системой, которая вытеснила предшествующую, менее близкую к реальной. Уже говорилось, что весьма вероятно, что в древние времена с неба падала манна, — потому что она все еще падает — но что в основе этого явления лежит поучение, что это была саранча из степей Малой Азии — «вверх из одного места с помощью смерча и вниз в другом месте». В Report of the British Association, 1833 г., 71, говорится, что это вещество — «неизвестное жителям этого района» — было «сразу же распознано» ученым, который исследовал его, и оказалось, что «химический анализ также показал, что это была саранча».
Это было еще в те дни, когда химический анализ был богом. С тех пор его энтузиасты были потрясены и разочарованы. Каким именно образом химический анализ мог стать столь точным, я не знаю, — именно химический анализ заговорил и заговорил догматически. Мне кажется, что невежество жителей, по контрасту с локальным знанием иностранных ученых, преувеличено: если есть что-нибудь пригодное для еды, в пределах любого расстояния, преодолимого смерчем, то жители знают это. У меня есть данные о других падениях съедобных веществ в Персии и Азиатской Турции. Все они догматически относятся к «манне»; «манна» догматически определяется как вид саранчи из степей Малой Азии. Позиция, которую я занимаю, состоит в том, что это объяснение развилось в результате неведения о растительных веществах, или съедобных субстанциях в других частях мира. Это знакомая попытка объяснить общее с помощью локального; что, если бы у нас были данные о падениях растительного вещества, скажем, в Канаде или в Индии, то это не была бы саранча из степей Малой Азии; хотя все падения в Азиатской Турции и Персии огульно и с готовностью названы ливнями «манны», они даже не состояли из одного и того же вещества. В другом случае выпавшие частицы были названы «семенами». Впрочем, в Comptes Rendus, вещество, которое выпало в 1841 и 1848 годах, названо студенистым, и B Bulletin des Sciences Naturelles de Neuvchatel говорится, что оно состояло из комков размером в лесной орех (фундук), которые были перемолоты в муку, что из этой муки был испечен хлеб, очень аппетитного вида, но безвкусный.
Большая трудность все же в том, чтобы объяснить концентрацию мелких частичек в этих ливнях…
Но глубоководные рыбы и случающиеся время от времени падения им на головы съедобных веществ: мешков с зерном, бочек сахару; предметов, которые не были заброшены наверх из одной части океанского дна, штормами или подводными возмущениями, и опустились где-нибудь в другом месте…
Я предполагаю, что кто-нибудь подумает: но ведь зерно в мешках никогда не падало…
Вспомним предмет в Амхерсте: его оболочка, похожая на «сукно»…
Если бы над нашими головами не было транспортировки грузов подобно той, которая производится по поверхности океанов этой земли, тогда я не глубоководная рыба, каковой себя считаю.
У меня нет никаких данных о мешках и бочках кроме всего лишь мысли, вызванной Армхерстским объектом, но я могу себе представить, что мешки и бочки из судов, потерпевших крушение на поверхности одного из океанов этой земли, вряд ли можно было бы распознать как таковые к тому времени, когда они достигнут дна; мы сможем иметь данные о падениях волокнистых материалов типа тканей, бумаги или дерева, у нас будет достаточно удовлетворенный и нелепый вид. Proceedings of the Royal I risk Academy, 1, 378: «В году 1686 несколько рабочих, которые носили воду из пруда, в семи немецких милях от Мемеля, возвращаясь к месту работы после обеда (во время которого разразилась метель), обнаружили, что ровная земля вокруг пруда покрыта угольночерной листовой массой; и один человек, живший поблизости, сказал, что видел, как хлопья падали вместе со снегом».
Некоторые из этих чешуеподобных образований были величиной со столешницу.
«Эта масса была влажной на вид и неприятно пахла; запах напоминал запах гниющих водорослей, но когда масса высохла, запах исчез».
«В местах разрыва она оказалась волокнистой, как бумага».
Классическое объяснение «Вверх в одном месте и вниз в другом». Но что поднялось вверх из одного места в смерче? Конечно, с нашей интермедиатистской точки зрения, это было самое странное вещество из самого странного иного мира, который только можно представить; где-то над этой землей должно находиться вещество, подобное ему, или от которого его можно было бы, по крайней мере субъективно или согласно описанию, нелегко отличить. Или в Нью-Йорке есть только иная степень или аспект чего-то, или комбинация предметов, находящихся в какойнибудь деревне Центральной Африки. Всякое новое есть вызов для вульгаризации: напишите что-нибудь, что вам покажется новым и кто-то отметит, что трижды проклятые греки сказали это давнымдавно. Существование — это Аппетит: разъедание бытия; единая попытка всех вещей ассимилировать все другие вещи, если они не сдались и не подчинились какой-нибудь более высокой попытке. Было нечто космическое в том, что эти ученые, которые сдались и подчинились научной системе, должны, в соответствии с принципами этой системы, пытаться ассимилировать это вещество, которое упало у Мемеля, отождествляя его с каким-нибудь известным земным продуктом. На заседании Королевской Ирландской Академии было высказано мнение, что существует вещество, довольно редко встречающееся, о котором известно, что оно образуется в виде тонких листов на болотистой земле. Оно имеет вид зеленоватого меха.
