Предисловие
Если бы несколько месяцев назад вы стояли на дне кальдеры определенного кратера на Луне, вы могли бы внезапно пережить то, что теперь называют «фортовским» феноменом. В течение нескольких секунд кратер был залит необъяснимым красноватым сиянием, осветившим — без видимого источника — всю окрестность слабым, неопределенно реальным, призрачным кровавым светом.
И если бы вы рассказали об этом окружающим вас людям, они, без сомнения, стали бы насмехаться над вами, указав вам, что на Луне отсутствует какой-либо возможный источник света для такой иллюминации — здесь не было никаких извержений, никто из лунных туземцев не включал свет, в небе ничто не взорвалось и так далее. Короче говоря, они скорее всего не поверили бы вам и занесли бы ваше наблюдение в свою собственную книгу регистрации материалов, проклятых наукой по причине их невероятности.
Тем не менее выбыли бы правы, а насмешники неправы. Ибо красноватое сияние на этой лунной сцене действительно имело место, и ему нельзя было дать нормальное лунарианское объяснение. Его источником был новый тип светового луча, изобретенный на другой планете — третьей от Солнца — и создающий этот луч особый прожектор из этого иного мира был направлен на Луну и включен на несколько секунд.
Для лунного туземца этот свет бросал вызов респектабельному консервативному научному анализу; поэтому проще всего было бы назвать его иллюзией и проигнорировать.
Когда читаешь «Книгу проклятых» через сорок с лишним лет после того, как она была впервые составлена, хочешь не хочешь, а вспомнишь о таких странных сияниях с неба: много их отмечено на Земле и наблюдались они земными людьми. И ввиду того, что мы сами можем наглядно проделать на другой планете, можно не сомневаться, что это могло бы случиться и с нами.
Этому есть единственное возможное объяснение. Чарльз Форт с удовольствием подбросил бы нам еще несколько возможностей. Но не поверить чему-либо только потому, что в данное время нельзя найти никакого заслуживающего доверия объяснения, этого никто не сделает, кто читал Форта. Потому что теперь мы начинаем понимать, что разграничительная линия между возможным и невозможным совершенно произвольна. Она зависит от того, насколько наш собственный ум подготовлен для провозглашения проклятий и в какой степени он предпочитает переводить все неясное и необъяснимое в архив ненужных и забытых вещей — проклятое царство данных, проигнорированных наукой.
Чтение книг Чарльза Форта безусловно оказало огромное влияние на формирование моего мировоззрения, как и на мировоззрение десятков тысяч других людей. Только в результате чтения писаний этого язвительного собирателя неожиданных фактов, переступающих границы установленных научных приличий, могли читатели достигнуть того расширения умственных границ, которое необходимо для сохранения устойчивости в этот в высшей степени неустойчивый век. Это стало обучением через переобучение для людей, интеллектуально любопытных, для решивших держаться в стороне от привычного самодовольства и простодушного приятия предлагаемых наукой объяснений, для читателя, которого приводит в восторг и бросает в дрожь процесс выяснения в подробностях, что же собой представляет этот действительно огромный чудесный мир, в котором мы живем.
Конечно же, флотилии летающих тарелок, наблюдающиеся в течение последних двух десятилетий, находили себе родную гавань на страницах книг Форта. Конечно, значительная часть того научно-фантастического мышления, которое преобладает как в сознательно фантастической литературе, так и в бессознательной фантазии журналистов и политиков Атомного Века, весьма обязано, сознательно и бессознательно. Форту, непреклонно и неотступно пробиравшемуся по страницам газетных подшивок, ища подтверждения своей главной идеи — идеи о том, что единственный надежный подход здравого ума состоит в том, чтобы сомневаться в том, что принято, и принимать только то, что подлежит сомнению.
Возможно, эти слова и озадачат вас, они должны также послужить тому, чтобы заинтересовать вас и побудить самому прочесть «Книгу проклятых», труд одного из самых самобытных умов двадцатого столетия, книгу, прочтя которую, вы уже не останетесь той личностью, которой были, приступая к чтению этих полных очарования страниц. Это переживание напоминает игольчатый душ, только душ для ума — бодрящий, волнующий и бесконечно стимулирующий.
Дональд А. ВУЛХАЙМ
ВВЕДЕНИЕ
Великие книги имеют одну общую черту с морем и с женщинами, а именно, они предназначены для мужчин. Книга, которую вы сейчас держите в руках, разделяет эту особенность со всеми другими великими книгами, а для меня она служит катализатором. Запустите какой-нибудь ее абзац в любую компанию и отступите подальше в сторону!
Эта книга привлекает, как магнит, любопытствующих, пытливых и захватывает тех, у кого есть сродство или отзывчивость к ее чарам. Но это, по-видимому, процесс избирательный, поскольку не все вещества восприимчивы к одним и тем же притяжениям и отталкиваниям. Ваш маленький, окрашенный в красный цвет, подковообразный магнит игнорирует золото — и наоборот. Я не знаю, как определить фактический или абсолютный удельный вес идей. Это всего лишь мое предвзятое мнение думать, что самое значительное найдет здесь свой уровень. Другие люди — другие предрассудки.
Подобно увеличительному стеклу, повернутому к жизни — более конкретно — к науке, и совсем конкретно — к физике и астрономии, эта книга, как и любое другое увеличительное стекло, зависит — для получения какого-либо результата, — от чувствительности того, что находится позади нее. Мой собственный глаз — когда я его впервые обратил к «Книге проклятых» в 1919 году и который я никоим образом не могу считать отличным от глаз любого другого человека, требовал ахроматического объектива большой силы. Моя мозговая фотопленка, которая экспонировалась позади него, предпочитала воспринимать впечатления, не окрашивая их, насколько это было возможно, в собственные оттенки. Мозг реагировал на истину, внося в нее столь же мало искажений, как и фотопластинка или фотопленка, которой вы заряжаете свою камеру. Другие умы — другие предпочтения. Вы хотите видеть все в розовом свете? Или в ярко-синем? Хотите? Тогда уроните эту книгу, как горячую картофелину.
Да, тем людям, которые знают, что они думают, знают, что они хотят думать и не станут изменять своих взглядов, эта книга не рекомендуется. Можно только пожалеть, что эта группа людей столь велика.
Но прежде, чем мы поздравим друг друга, слишком сердечно, с нашим эзотеризмом, примем во внимание, что наше количество, как читателей этой книги, еще больше уменьшится, поскольку придется вычесть из него миллионы людей, которые не могут одновременно смеяться и думать, то есть всех педантов, в аудиториях или за их стенами, которые рассматривают как чтение, так и письмо как задачу, а не удовольствие, и которые полагают, что чувство собственного достоинства является их неотъемлемой частью. Ибо, как мы увидим, Чарльз Форт в каждую клавишу своей пишущей машинки упаковал хорошую порцию веселого смеха. Он смеялся, когда писал, читал, думал; он хохотал во все горло над своей темой, гоготал над претензиями. О тех, кто принимал ее всерьез, хихикал над их ошибками, подвывал от смеха над их несообразностями, посмеивался над своими читателями, тихо ржал над письмами своих корреспондентов, улыбался своему безумию, вовлекшему его в это дело, скалил зубы над рецензиями на его книги и проезжался на мой счет, узнав, что я действительно организую Фортовское Общество.
Это словосочетание столь заезжено, что утратило почти всякий смысл, но если бы вы могли вернуться к тому, что когда-то обозначали слова, в их первобытном, древнем смысле, — Чарльз Форт обладал самым великолепным «чувством юмора», которое всегда делает жизнь переносимой для мыслящего человека. Никогда не забывайте об этом, читая его. Если забудете, он надует вас. Иногда он может заставить вас прыгать на одной ноге, как сумасшедшего, но если вы рассердитесь, вспомните, что делает он это намеренно, и что именно тогда, когда вы уже кипите от гнева, он высунет свою голову и покажет вам нос… Естественно, такие грубые шутки не одобряются в профессорских кругах. Я бы осмелился сказать, почему, но поскольку я обращаюсь ко взрослым, это вряд ли необходимо.
Даже если бы это было правдой, что газеты являлись главным источником информации для Чарльза Форта, такое суждение явилось бы большей критикой ежедневной печати, чем нашего автора, но это неверно. Один только взгляд на Указатель к его полному собранию сочинений покажет, что ссылки на так называемые «научные журналы», а также публикации, труды, отчеты и так далее ученых обществ далеко превышают по своему количеству ссылки на ежедневные газеты, а этот Указатель включает еще два его позже опубликованных тома: «Смотри!» и «Дикие Таланты»; оба эти тома представляют собой искренне написанные рассказы о людях и странных вещах, которые с ними случаются, и практически всю информацию о них можно найти только в газетах… И все же давайте не будем ссориться с этими ненаблюдательными людьми и пожелаем им веселого «До свидания» и «В добрый путь» к тем книгам, которые они предпочитают. Пусть они бьют в барабан для Эйнштейна — ведь во всем мире, как полагают, только двенадцать человек в состоянии понять его. Может быть, они чувствуют себя, как дома, в этой компании, а может быть, им не по себе, если только они не находятся в коленопреклоненном положении. Интеллектуальное коленопреклонение несвойственно последователям Форта.
