Появилась в своем фургончике одна из нью-йоркских бригад новостей, тем самым напомнив: завтра предстоит провернуть медиаапокалипсис, а журналисты про него еще не знают.
Если уж на то пошло, и жертвы тоже. «Швейцарские Сволочи» больше месяца нас ждут. Сегодня мы подняли большой шум и выставили их дураками. Теперь они перешли в стратегическое отступление, созвали на совещание пиарщиков, отыскивая способ уменьшить ущерб. То, что произошло, ужасно, думают они, но худшее позади, можно перестать убиваться и слить в океан еще немного смерти.
Ха! Завтра им понадобятся обе руки, лишь бы удержать вылезающие кишки. Но сперва надо «подогреть» журналистов.
– Сэнгеймон Тейлор? Отличное шоу. Ваших рук дело?
Этот был один из местных журналюг, типичный телеумник с пневматической шевелюрой. Он подмигивал мне, полагая, что это я в скафандре брал пробы с «Зодиака».
– То ли еще завтра будет, – отозвался я. – Еще наснимаетесь.
– Завтра будет новая акция?
– Ага. Но, так сказать, не для прессы. Уверен, вы сами догадались, что сегодня было лишь представление, чтобы на экране получше смотрелось. Новостей-то серьезных там никаких.
По его физиономии скользнуло изумление – точь-в-точь пятно света от полицейской мигалки, но он сумел выдавить улыбку.
– Так я и думал, – сказал он на несколько тонов выше предельно допустимого дикторского. – Недурно сработали.
– Спасибо, но уверен, такой журналист, как вы, понимает, что «ЭООС» – не просто кучка клоунов, дурачащихся перед камерой. Мы и серьезную работу делаем. То, из чего получаются не пустышки, а настоящие репортажи.
Что я терял? Его пустышка уже вставлена в аппарат на станции и в положенное время выйдет в эфир.
– Завтра?
– Ага. Начнем с утра пораньше, но акция будет долгая. На весь день.
– Где?
Я объяснил, как добраться до Блю-Киллс-бич, и дал ему отксеренную листовку, которую мы подготовили для четвертого сословия: советы, как защитить от воды и использовать камеру на качающемся «Зодиаке», и тому подобное. Еще я подарил ему видеокассету, стандартный ролик о том, как ныряльщики «ЭООС» работают с «Зодиаков», затыкая трубы.
– Спасибо. Скопирую и верну.
– Оставьте себе. У нас есть еще.
– О, спасибо! – Он внимательнее рассмотрел коробку. – Господи! Она же в три четверти дюйма!
На том он хитренько мне подмигнул и пообещал, мол, увидимся завтра.
В «омни» Дебби говорила по телефону с репортером, которого прислала сюда нью-йоркская газета. Его будет легче возить, чем бригаду телевизионщиков, и труднее им манипулировать: он будет попроницательнее их и гораздо лучшей компанией.
В конечном итоге все – мы с Дебби, репортер (кругленький с проседью тип по фамилии Фиск), команда «Иглобрюха», грузовик из хозяйственного магазина и «линкольн» с парой частных детективов – собрались на пристани в Блю-Киллс-бич. Я задумался, не попытаться ли спрятать наши покупки от сыщиков, но отмел эту мысль: даже если они их увидят, все равно о наших планах не догадаются.
Водитель из хозяйственного универмага чувствовал себя не в своей тарелке. Ему было не больше шестнадцати: наверное, подрабатывал на полсмены перед тем, как отправиться заряжать пушки в учебном центре пехоты Форт-Дикс. Его отец скорее всего работал на химзаводе. Он еще никогда не видел мужчин с хайерами.
– В подвесных моторах разбираетесь? – спросил я для завязывания мужской дружбы.
Мы углубились в дискуссию о том, нужно ли мне проверить карбюратор в одном из наших «меркьюри». К нам присоединилась Артемида, и вскоре мальчишка окончательно расслабился. Он признался, что никогда не видел таких больших моторов на таких маленьких лодках, и, пока мы выгружали покупки, Арти повезла его прокатиться. По возвращении он был пропитан соленой водой, фталатами и гидразинами, но считал нас «клевыми». Чего обижаться? Мы действительно клевые – во всяком случае, Артемида, – и нехорошо было бы отпускать его с неверным о нас впечатлением. Мы катаем ребятишек, пока химические компании увольняют их заболевших раком родителей, и рано или поздно люди сами решают, кто тут хороший.
Кое-кто из команды «Иглобрюха» хотел постирать одежду и помыться в настоящей ванне, поэтому мы с Дебби отдали ключи от «омни» и апартаментов для новобрачных, но только после того как я прочел лекцию про сухие щупы и красную черту. И «Иглобрюх» отчалил.
Мы с Фиском, принявшим одну из моих контрабандных сигар, уселись на носовой палубе. Какое-то время мы курили, пили пиво и обменивались байками на тему экологии, потом я показал ему фотографии тета-дырок, нарисовал трубу и изложил суть операции.
Он заинтересовался, но не слишком.
– Так и думал, что у вас запланировано что-то крупное, – сказал он. – Но для меня это не главное.
– А что главное?
– Вот это.
Он широко раскинул руки, и тут до меня дошло, что мы сидим, развалясь, на палубе настоящего двухмачтового корабля, деревянного и сработанного вручную, что мы идем на всех парусах по океану под золотистым предвечерним небом, что нас освежает бриз, греет солнце, мы плывем беззвучно и мощно и курим хорошие кубинские сигары.
– А, ну да, – сказал я. – Дополнительные бонусы.
За обедом выяснилось, что сегодня у шкипера Джима день рождения. Таня вынесла неполиткорректный торт, упрятанный под целый дюйм глазури с детским рисунком кораблика наверху. Дебби воспользовалась случаем преподнести Джиму подарок, который давно собиралась сделать.
Она часто отбывает транспарантную повинность. Больше, чем обычно полагается. Наша Дебби – дока по части визуального мышления, и все это знают. Сейчас она уже только рисует и переносит на ткань, а кандидаты на вступление в «ЭООС» (вынужденно трудолюбивые и незаметные студенты) берут на себя собственно шитье. Одно из наиболее удачных ее творений, большое квадратное знамя, мы однажды пахучим весенним вечером намертво закрепили на водонапорной башне «Фотекса». Рисунок на нем был простой: череп со скрещенными костями, а поверх него международный символ – круг, перечеркнутый кроваво-красным.
Если бы передо мной поставили подобную задачу, я написал бы лозунг слов на двадцать пять с махонькой картинкой в уголке. Своим знаменем Дебби сказала то же самое. Я был поражен и в подпитии окрестил его «Токсическим Веселым Роджером». Когда я в следующий раз спустился в «Зодиак», то обнаружил, что там кто-то побывал и закрепил на транце обломок пластмассовой удочки. На нем развевался маленький, сшитый на руках нейлоновый флажок: на черном фоне белый череп со скрещенными костями в красном перечеркнутом кружке. Вот когда я понял, что нравлюсь этой девушке.
А потом ей пришла в голову идея сшить такой же, но гораздо больше, для «Иглобрюха». Почему-то меня в обязательном порядке привлекли к изготовлению, поэтому мы отправились в магазин тканей, где я слонялся среди рулонов плотного сукна для мужских костюмов и распугивал покупателей, пока Дебби закупала ярды сверхпрочного нейлона на кредитку (как впоследствии выяснилось, мою). Потом мы расправили ткань на полу в ее гостиной и нанесли рисунок. Ей пришлось преподать мне азы шитья: например, если рисуешь на куске тянущейся ткани, результат может получиться непредсказуемый. Потом нам пришлось закрепить края, чтобы не обтрепывались, проведя ими над пламенем свечи, от чего квартира заполнилась всеми ядовитыми дымами, какие только известны человечеству, – я прямо-таки чувствовал, как у меня из ушей сочатся растворившиеся клетки мозга. Дебби же утверждала, что ни одна операция, связанная с шитьем, не может быть токсичной. И наконец, мы прогнали куски через ее треклятый «Зингер». Я ушел в соседнюю комнату и там смотрел, как помехи от швейной машинки рвут изображение на экране телевизора. Не люблю швейные машинки. Не понимаю, как игла с проходящей через кончик ниткой может переплести эту нитку с другой, втыкаясь в крошечную шпульку. Это противно природе и выводит меня из себя.
Поэтому, когда мы поднесли знамя Джиму, все аплодировали Дебби, а я просто сидел дурак дураком. Потом настало время мужской работы. Запустив корабельный генератор, я начал вскрывать упаковки.
Отверстия мы сверлили до одиннадцати вечера, а после я завалился спать. Мы с Дебби вдвоем уместились на койке, предназначенной для одного. На первый раз сойдет. Но через неделю или около того нам понадобится двуспальная кровать с водяным матрасом. Фиск устроился на палубе в спальнике, пил бренди и смешил Артемиду. Джим свернулся калачиком у румпеля, смотрел на звезды и думал… ну, о чем там думает сорокапятилетний морской бродяга. Атлантический океан баюкал нас, хотя и убивал мимоходом пару-тройку дельфинов. «Токсический Веселый Роджер» скалился всем и вся.
Среди ночи я проснулся, потея и задыхаясь, как жертва отравления пестицидами, перед глазами у меня стояла квелая физиономия Дольмечера. «Для тебя он – как Святой Грааль».
