– Дженни!
И Дженни обернулась. Она сразу же поднесла руку к губам, сдерживая удивленное восклицание, и Людовик растерялся. Перед ним стояла и Дженни, и в то же время не она. Сбитый с толку Сенталло не знал ни что говорить, ни что делать дальше, как вдруг девушка пробормотала:
– Людовик…
Сенталло пошатнулся, но Дженни уже прижалась к нему, и он схватил в объятия эту потерянную и вновь обретенную женщину, ничего не понимая и не чувствуя, кроме безумной радости, охватившей все его существо. Дженни покрывала его лицо поцелуями, а Людовик настолько остолбенел, что даже не отвечал на ласку. Лишь после того, как какой-то старик шарахнулся от них, бормоча проклятия бесстыдникам, целующимся посреди тротуара, Сенталло пришел в себя. На глазах у него выступили слезы.
– Ты жива… ты жива… ты жива… – только и мог повторять он.
Людовика нисколько не занимало ни то, что блондинка вдруг превратилась в брюнетку, ни почему, будучи в добром здравии, Дженни позволила отправить его за решетку… Тесно прижавшись друг к другу, они шли по Шютценштрассе, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. Сенталло все еще не мог вернуться к действительности. По правде говоря, он не понимал толком, происходит ли то, что он переживает сейчас, на самом деле или только мерещится, и не решался даже говорить, боясь, что первое же слово нарушит очарование. Они продолжали медленно двигаться вперед, и шаги их чудесным образом сливались. Оба много могли бы рассказать друг другу, но чувствовали, что ничто не сравнится с пьянящим восторгом этих минут. Так они молча добрались до конца улицы. Наконец, у поворота на Гибралтарштрассе, где начинается большой парк Гютшвальд, Людовик тихо спросил:
– Вы шли домой?
– Да надо бы…
– Л где это?
– Какая разница…
Людовика снова тихонько кольнуло в сердце: почему Дженни не хочет назвать ему свой адрес? Но молодой человек не желал дать волю подозрениям в тот счастливый миг, когда вновь обрел любимую. Только он один продолжал твердить о Дженни, когда все остальные не допускали даже возможности ее существования. И сохранит доверие, что бы ни говорила, что бы ни делала девушка, потому что любит ее и нечто, куда более могущественное, чем рассудок, подсказывает, что Дженни заслужила и любовь, и нежность. И, словно для того, чтобы еще больше утвердить свою веру, Сенталло крепче обнял девушку.
– Дженни…
– Меня зовут не Дженни…
Он замер, прикрыв глаза. Итак, вот оно, начинается… Людовик догадывался, что сейчас узнает правду и заранее чувствовал боль.
– Меня зовут Мина… Мина Меттлер.
– А ваши светлые волосы?
– Так мне велели…
Прежде чем задать новый вопрос, Людовик глубоко вздохнул.
– Кто? Херлеманн?
– Что?
– Это Херлеманн придумал для вас роль?
– Нет, такого господина я не знаю. Дело гораздо проще и в то же время сложнее. Вы разлюбите меня, если я вам все расскажу…
– Я всегда буду любить вас, Джен… Мина.
Они молча прошли еще несколько шагов и очутились под деревьями Гютшвальда, вдали от города и всех его мерзостей.
– Я очень дурная девушка, Людовик.
– Неправда!
– Да… вот уже три года, как я живу с одним парнем… с Вилли.
Сенталло тут же возненавидел этого Вилли.
– Сначала он уверял, будто мы поженимся, ну, а потом, когда получил меня, больше не заикался о женитьбе.
– Так почему вы остались с ним?
– Не знаю… от лени… да и от страха тоже, потому что Вилли – очень опасный тип, он поклялся убить меня, если я задумаю сбежать.
– А чем он занимается?
– Да почти ничем, это я работаю… А Вилли подсуетится то тут, то там… но что он делает – я толком не знаю, наверняка что-то не слишком благовидное… У меня никогда не было ни хорошего друга, ни советчика, никого, кто бы мог вовремя остеречь. И вот, познакомившись с Вилли, я стала такой же гадкой, как и он. Однажды вечером он сказал мне, что они с приятелями задумали шутку, которая потом принесет нам кучу денег, и, если я, мол, соглашусь помочь, скоро, всего через несколько месяцев, мы сможем уехать отсюда, пожениться и жить, как настоящие буржуа. Вилли объяснил, что я должна выкраситься в блондинку и соблазнить одного парня – тот ждет как раз такую девушку, как та Дженни Йост, которую мне надо изображать. Вилли приказал мне принимать ухаживания, назначать свидания, но ничего больше… Вот так мы с вами и познакомились на скамейке в Веттштейнпарке. Простите меня…
– Продолжайте…
– Сначала я собиралась лишь посмеяться над вами, но потом, когда вы рассказали мне о своей жизни, поняла, что в глубине души оба мы одинаково несчастны. И мне стало стыдно. Я хотела прекратить игру, но Вилли не позволил. Пришлось продолжать, и… и я полюбила вас. Со мной никто никогда так не разговаривал, как вы. Наконец, в тот день, когда я решила все бросить и остаться с вами, не сомневаясь, что вы простите меня, Вилли отвез меня на вокзал, сунул в руки уже собранный чемодан и отправил в Женеву, запретив возвращаться, пока сам меня не позовет. Он обещал, что я буду просто спокойно ждать от него вестей и каждый месяц получать деньги. В Женеве я провела полгода, ни о чем не догадываясь, поскольку никогда не читаю газет. Вспоминая о вас, я мучилась угрызениями совести, но думала, что печаль скоро пройдет и вы утешитесь. Я не строила никаких иллюзий на собственный счет и понимала, что недостойна вас. А кроме того, я отчаялась когда-либо ускользнуть от Вилли.
– А когда вы вернулись?
Комок в горле мешал девушке говорить. Несколько раз она беспомощно всхлипнула. Людовик не понимал. Это не укладывалось в голове. Он еще не мог смириться с мыслью, что потерял свою Дженни.
– Вернувшись, я совершенно случайно узнала, что с вами произошло. Я чуть не рехнулась тогда… и решила пойти к судье, но Вилли так мне угрожал! А я всегда была трусихой… И помимо всего прочего, не будь даже Вилли, его приятели все равно не оставили бы меня в живых, почувствовав, что я собираюсь их выдать. Я не хотела, чтобы мой труп выловили из озера…
– А теперь?
– Теперь, когда вы здесь, мне больше не страшно. Если вы согласны принять меня такую, я скажу Вилли, что между нами все кончено и что я ухожу к вам. А потом мы вместе пойдем в полицию и вас оправдают.
Они повернули назад. Мина должна была вернуться к себе в магазин, на работу. На Гибралтарштрассе Людовик снова взял девушку за руку.
– Давайте попробуем вместе забыть прошлое… Я никогда бы не подумал, что все это возможно, особенно насчет вас… но жизнь – такая сложная штука… и в одиночку с ней никак не справиться. А вас, Мина, я люблю, как любил Дженни. И мы постараемся стать счастливыми. Как по-вашему, из этого что-нибудь выйдет?
Вместо ответа девушка приподнялась на цыпочки и быстро чмокнула его в щеку. Сенталло удержал ее в объятиях.
– Не уходите, Мина, останьтесь со мной…
Она тихонько высвободилась и с нежным смехом проговорила:
– Мне же надо работать! А вечером мы встретимся в Инзелипарке возле вольера.
– В котором часу?
– В десять подойдет? В это время Вилли обычно играет в карты в «Золотистом Агнце», неподалеку от нашего дома.
Упоминание о «нашем доме» больно резануло слух Людовика, и он невольно отпустил руку Мины. Та, сразу почувствовав неладное, испуганно спросила:
– Вы обязательно придете, правда?
Прежде чем ответить, Сенталло посмотрел молодой женщине в глаза и увидел в них такую нежность, что на сердце у него потеплело.
– Я вас так искал, Мина, так искал… – мягко заметил он. – Как же я мог бы покинуть вас теперь?
Мина сразу успокоилась. У нее, как у ребенка, слезы без всякого перехода сменялись смехом, а огорчение – восторгом.
– Я уверена, что нас ждет счастье! А вот и мой трамвай. Я уже опаздываю. До вечера, милый!
Людовик опять удержал ее за руку.
– Мина, а как фамилия этого Вилли?
– Зачем вам ее знать?
– Я так хочу.
– Забудьте о нем, теперь это больше не важно!
Подошел трамвай, и Мина заспешила, но Сенталло крепко держал ее руку.
– Его фамилия?
Молодая девушка попробовала вырваться, но, наконец, смирившись, пробормотала:
– Оттингер.
Людовик тут же отпустил руку, и Мина побежала к трамваю, тем более, что кондуктор явно советовал поторопиться. Уже на площадке девушка взмахнула рукой и послала Людовику воздушный поцелуй. Он тоже помахал в ответ.
Не будь Вилли, Людовик забыл бы обо всей этой истории и уехал вместе с Миной. И пускай бы его честь осталась запятнанной несправедливым приговором, тем хуже для Франца Вертретера с его мечтами о вознаграждении братьев Линденманн, тем хуже для Эдит и маленького Курта! Сенталло устал делать все только ради других. Он хотел жить! Просто жить. Но разве можно забыть о Вилли? Людовик уже ненавидел его всей душой: и как любовника Мины, и потому, что по его милости два года просидел в тюрьме. Впрочем, поразмыслив, Сенталло решил, что первая причина все-таки важнее. Теперь справедливость требует, чтобы Вилли, в свою очередь, отведал тюремной пищи, а вместе с ним и прочие виновники ограбления, едва не стоившего Людовику жизни. Выдав соперника полиции, Сенталло и выполнит свой гражданский долг, и отомстит. А может, следовало настоять, чтобы Мина сразу назвала имя главного виновника, того, кто задумал эту дьявольскую операцию? Ничего, вечером все расскажет. Сенталло твердо решил больше не пускать девушку к Вилли. Если Мина и в самом деле его любит, наверняка не откажется переждать у Вертретеров, пока все не закончится. Она будет спать в комнате Эдит, и последнюю, решительную фазу схватки с противником они переживут все вместе.
