Врач. Нет, вы…
Вениамин. Нет, вы…
Врач (шепотом). Дебил! (махает рукой). Если сейчас вы не оставите меня, я вызову, как водится, охрану… Помимо вас, к тому же, есть еще больные и… давно уж ждут они. Благоразумны будьте, странный человек… (Изрядно усилившись, доносится непрекращающееся пенье хора посетителей).
Вениамин. Вот мне ответьте (прищурившись) … Симптомов столько разных я озвучил, а вы никак не отозвались адекватно. (Пренебрежительно) Врач!!! Ведь, например, глотательная боль, так подло отдающая в затылок – тиреоидита явные звоночки. И почему не интересны вам они?
Врач (усмехаясь). Ти-ре-о-иди-та! Где вы прочитали? (серьезно) Да потому, что по анализам сужу, а те – в порядке… Всё, до скорых встреч! Э, нет, скорей, прощайте…
Вениамин. Постойте… У меня не всё. Я вам озвучил крошечную часть.
Врач (подходит к окну, тяжело вздыхает, открывает форточку и закуривает). Озвучивайте!
Вениамин. Когда бессонница меня ночами мучит, в ногах своих я чувствую такое! Конечности, что мне принадлежат, в одно мгновенье кажутся чужими. Их точно, сводит! Дергаются падлы, мешая мне как следует уснуть… Такое, знаете ли, гаденькое чувство!
Врач (себе под нос). И у меня, поверьте, чувство не из лучших… (и обращаясь к Вениамину со злой усмешкой). Хотите ампутировать?
Вениамин. Понятно! В общем… Вам, вижу я, отчаянно плевать, как чувствуют здесь ваши пациенты. Я буду жаловаться главному врачу!
Врач (раздраженно). Скажите честно! Что же вы хотите?
Вениамин. Чтоб глубже вникли вы в мои проблемы, воспринимая все мои болячки, как будто вам они принадлежат.
Врач (чуть оживляясь и створяя иронию на лице, шепотом). Того мне точно не хватало! (в полный голос). Хотите, юноша, (чтоб только вы отстали), я выпишу лекарства вам от каждой предполагаемой болезни? Но за последствия, ответ держать не стану.
Вениамин. Как так «не стану»?! Э, нет, так дело не пойдет. Профессия врача таит ответственность – она на первом месте!
Врач (садясь на стул, теперь уже в полном отчаянии). Не знаю я, что может вам помочь.
Вениамин. Кстати, о самом главном не успел…
Врач (со злой иронией). Не может быть, а я уж ободрился… Ну, что еще?
Вениамин. Опять же, перед сном, в момент сладчайший, засыпания, я словно в яму падаю иль бездну. Очень пугает это ощущение. Совета жду от вас. Откликнитесь, светило?!?
Врач (задумчиво поглядывая на часы). Ну что тут можно говорить. Гулять по больше на озоне… А в общем, бездна, знаете, любая, имеет дно. Не устрашитесь, упадите, посмотрите, что там на дне… И страх в момент исчезнет! Я ручаюсь.
Вениамин. Всё отговорки (раздраженно отрывая зубами заусеницу на большом пальце). Скажите, почему, вы не желаете заняться мной вплотную?
Врач (обреченно). Да знаете ли вы, что у меня еще есть пациенты, с проблемами похлеще, чем у вас…
Вениамин. У меня тоже и не легче их! Когда, к примеру, падаю я в яму, так вздрагиваю и кричу истошно, и думаю, что жизнь на волоске! К тому же диатез и скрытая, подозреваю, форма диабета… Неужто все симптомы не весомы?
Врач. Хотите честно? Нет… Но, впрочем, если подозрения одолевают вас и скрытый сахар под вопросом, могу дать направление, и вы рассеете в душе больной тревогу.
Вениамин (выкрикивает). Не надо, то не главное!!! Ведь вы могли бы вникнуть в эти беды глубже и может быть, чем черт не шутит, труд по ним создать.
Врач. Я защитил недавно, чем вполне доволен! О, странный мой, престранный человек!
Вениамин. Уверен я, вас докторская ждет!
Врач (путаясь в мыслях, мрачнея и не зная, что ответить). Сомнительная тема, нет, увольте!
Вениамин. Могу вам предоставить сотни тем. Во мне сокрыта тысяча болезней – хоть пруд пруди. К примеру, утром не могу встать на ступни. Боль дикая, а вот спустя минуту, нормально все. По вашему, что это?
Врач (задумчиво). Не знаю. Может, пяточная шпора.
Вениамин. (зло и возбужденно) Шпора!!? Да как же вам не стыдно! Сразу, так вот, шпора, тоже мне… Да там симптомы вовсе не такие, читал я. Думаете вы, что пациенты лишены образования? Да у меня одних лишь словарей – стеллаж. Нашли, должно быть, простачка… Вообще, заметил я, любимейшая фраза: не знаю. Знает кто, если не вы? В той поликлинике, там тоже мало знают и в этой песня та же, в унисон. (Сменяя злость на жалость к самому себе). Скажите доктор, сколько мне осталось?
Врач (стоит в глубокой задумчивости и подавленности, словно не слушая Вениамина, вдруг его что-то осеняет). Вы знаете, о, юноша, я понял, что делать следует.
Вениамин (тяжело дыша, с надеждой в глазах). Правда. (Неожиданно шутливо грозит пальцем). Эх, какой вы, все ж таки решили заняться мной. Все-таки не зря, сюда я перевелся к вам, однако.
Врач (словно не обращая внимания, садиться за стол и что-то пишет, а кончив, протягивает бумажку Вениамину).
Вениамин. Это что?
Врач. К невропатологу возьмите направление и… психиатру… тоже… заодно. Без их великодушных консультаций я не могу назначить вам лечение. А психиатр, нынче до восьми, в 24-ом ждет вас кабинете. Второй этаж. Покажетесь ему, тогда поговорим со знанием дела. Сейчас, до скорых встреч, был рад… эээ… И будьте так любезны, зовите следующего, там, поди, заждались…
Вениамин (с молчаливым восторгом берет направление и, не отрывая взгляда от бумажки, выходит из кабинета).
Сцена вторая
(прозаическая)
Двадцать минут девятого. Иван Иосифович стоит на улице у входа в поликлинику. Закуривает и с легкой усмешкой поглядывает на одиноко светящееся окно второго этажа. А оттуда доносится крик и сквозь шторы тенями видны истеричные жестикуляции.
Врач (И. И. Кац). Пусть Алексей Давыдович поработает, наконец-то, а то привык только направления в псих диспансер строчить. Хе-хе… (вдруг звонит мобильный телефон). Да, Тося, вышел уже… Ну, не знаю, пельменей бы съел, под рюмочку, другую. Нормально себя чувствую… День, просто, тяжелый выдался. Ну, да… всё, всё, иду уже… (Вдруг, словно опомнившись) Слушай, Тось, хотел спросить. У тебя такого не бывает перед сном, будто в бездну или яму какую-то падаешь? Нет?! Да так, ничего… А, еще!? Ноги тебе твои не кажутся лишними? Ну, знаешь, бывает, когда дергаются во время сна? (Долго что-то выслушивает: терпит, морщится, молчит). Да, нормально все со мной и с ума я не сошел. Ладно, забудь, иду я… Пока.
Идет к машине, бурча под нос: «А ведь в этом что-то есть! Лишние ноги, бездна… А заячьим помётом можно попробовать, чем черт не шутит… Главное, егеря путёвого найти…»
Занавес
Саня
Врач сказал – в морг, значит – в морг!
(анекдот)
Саню Шелкопрядова я знаю с детства. Еще, помню, в детсад хаживали вместе, в среднюю группу. На горшках по часу засиживались, кряхтели, багровея от натуги. А сколько песочниц перепахали вдоль и поперёк? Сколько куличиков девчонкам попортили! Зря, конечно, сейчас бы наоборот… Вот было время! Потом в школе маялись, ну.. учились, типа… Первая сигарета, первая чикса, первая рюмка, а у кого и первый ганджубас… Ведь, собственно, все Шелкопрядовские беды со школы и начались. С класса, эдак, восьмого. Кто его на наркоту подсадил, теперь не разобрать? Может старшеклассники, хотя вряд ли. Сдается мне, физрук?! Розовощекий кретин, педагог-дилер. Тот еще мудень был. С виду – добряк, внутри – гниль! Причем, основательно так, по-взрослому. С утра физкомплекс – подтягивания, отжимания, пробежка, после уроков другой комплекс – расслабляющий. По принципу, хорошо поработал – хорошо отдохни!
Годик анашу багрил, потом, дальше – больше – кислота, система. Слово-то какое – си – сте – ма! Сидел Саня на этой системе годков пять. Плотно сидел! Матери нервы портил. Понамучилась она с ним капитально, особенно, когда вещи стали из хаты пропадать. Мать-то его на трех работах горбатилась, у нее две радости насчитывалось в жизни: Санька да телевизор! Так Санька ее сразу двух радостей и лишил. Себя в овощ тухлый превратил, ну а телек, не сложно до петрить, барыге сбагрил за дозу.
Хотя, поначалу ничего так, держался, работал даже на автомойке, года полтора. Но времечко подоспело: сник, осунулся, позеленел. А там пошло-поехало. Издержки торчковой жизни. Раза три, четыре, когда хвостовик откидывал, откачивали, причем, запросто так, невзначай будто. Лепилы – хронологи предупреждали, журили, мол, одумайся драпарик, откупорь новую жизнь – радостную и светлую! Его же самого такой расклад не шибко смущал и, по правде говоря, на мысли скорбные не наводил. То, да сё, неделька, другая, оклемается помаленьку, трэм кефирчиком запьет и по новой. Да и, положа руку на сердце, за жизнь как таковую особо не цеплялся, так прямо и говорил, мол, до двадцати семи, как Курт Иванович, дотяну, остальное – бонус. Мы – кореша его, слушали эту шнягу, скрипя сердцами, а внутри себя рассуждали, ведь и впрямь, больше им же самим отмеренного срока не протянет.
