Сделав заготовку, Шарль некоторое время думал о том, стоит ли всё-таки сохранить изувеченную плетью кожу со спины мертвеца. Но в итоге он также уложил её дубиться в раствор — на всякий случай.
Шарль уже перестал чувствовать себя усталым после работы с человеческим материалом. Он понимал, что его прежняя усталость была чувством скорее психологическим, нежели физическим, и теперь, попривыкнув, он стал воспринимать работу с кожей гораздо более спокойно.
Пожалуй, следующие несколько дней стоит описать вкратце, так как события, их занимавшие, были не столь значительны, сколь последовавшие за ними. Во-первых, за эти дни Шарль забрал очередного мертвеца — на этот раз женщину, судя по всему, шлюху. Кожа у неё была белая и гладкая, не считая неприятных складок под ягодицами, но Шарль мог себе позволить использовать не весь доставшийся ему материал. Во-вторых, он выполнил достаточно высокооплачиваемый заказ для одного дворянина, пожелавшего остаться неизвестным, — алтабасовый[50] переплёт молитвенника, составленного индивидуально для заказчика. Работа с тканью всегда казалась Шарлю, как, впрочем, и его отцу, слишком простой, чересчур примитивной, недостойной настоящего переплётчика. Но заказчики любили аксамитовые[51] или атласные переплёты, в особенности на книгах, предназначенных для женских глаз. Иногда с некоторым трудом их можно было переубедить, что сафьян, как компромисс между тканью и кожей, будет смотреться значительно лучше. Но такие вещи позволял себе старик Жан. Шарль с клиентами не спорил.
К концу одного из дней он почувствовал, что свиная кожа готова. Одновременно он вынул из дубильных составов квадраты, вырезанные из случайно доставшегося ему куска кожи; лишь первый участок, подвергнувшийся жировому дублению, ещё «не созрел». Шарль обмыл дублёную кожу; он решил ничего не додубливать, поскольку стоило проверить результат на текущей стадии. Ещё сутки понадобились на иссушение кожи. Все участки, как ни странно, смотрелись неплохо и обладали достойными механическими качествами. Правда, совершенно разными — но того и добивался юный переплётчик.
Ясным летним днём 1664 года Шарль Сен-Мартен де Грези приступил к работе над первым своим переплётом из человеческой кожи.
Он не планировал использовать для украшения последнего ничего, кроме блинтового тиснения самого простого свойства — пройтись несколько раз колёсной басмой[52], и достаточно. Гораздо больше вопросов вызывал способ крепления кожи к картонной основе. Не повредит ли малоизученному материалу обычный клей?
Сборник памфлетов представлял собой четыре тетради по 48 листов в каждой. Аккуратно их измерив, Шарль подобрал подходящие крышки из заготовленных заранее — серый дешёвый картон без каких-либо изысков, без скосов и пропилов (впрочем, на картоне последние встречались крайне редко). Формат был подобран; Шарль наложил картонные шаблоны на расстеленную на столе кожу и аккуратно, по давно изученной методике, быстро расчертил материал под стандартный цельнокожаный переплёт, после чего в считаные минуты вырезал выкройку. Шарль всегда считал, что в случае, когда работа не несёт серьёзного риска, нужно всё делать быстро и уверенно. Подобно тому, как человек, двигаясь по канату с малой скоростью, рискует упасть каждую секунду, а пробегая по тому же канату со скоростью значительно большей, практически не раскачивает под собой бечеву и имеет лучшие шансы на достижение цели.
Умелыми движениями Шарль завернул внутренние края кожаного листа внутрь и временно закрепил их. Всё сошлось: можно было проклеивать. Такими темпами Шарль рассчитывал уже завтра приступить к украшению — ведь одним из важнейших вопросов был: насколько хорошо человеческая кожа поддаётся финальной обработке? Легко ли её окрашивать? Насколько равномерно распространяется блинт при прокатке колёсной басмой? И так далее.
Он снова развернул кожаный лист.
Внезапно Шарль понял, что может работать даже с закрытыми глазами. В его сердце вонзилась тупая игла и медленно шла через изображённые Иоганном де Калькаром[53] ткани, пробивалась через витиеватые описания Везалия, через странные слова Парацельса, через многочисленные ошибки Галена, через собачьи головы и глаза по центру груди. Она растекалась жидким металлом, меняла форму и снова превращалась в иглу, и руки Шарля обращались в пепел, рассыпавшийся бесформенными клочками по столешнице, пропитывая её, задевая по пути лампы и свечи, оплавляя зеркала, ритмы и обугливая потолочные балки. Время остановилось, застыло, превратилось в патоку, в желеобразную массу, через которую медленно летели шестикрылые голуби, и архангел Гавриил, похожий на чёрную лодку, трубил, сидя на облаке из пепла рук переплётчика. Теперь Шарль твёрдо знал, что он никогда не станет старше отца, что единственная доступная ему дверь в жизнь закрыта, завалена, запечатана звуками трубы, и остаётся лишь смерть, раскалённым жалом ползущая по его телу, внутри него.
Под веками Шарля в этот момент не было глаз, но видел он более, чем все люди на Земле, вместе взятые. Видел он, как чёрные овцы идут по наклонной всё ниже и ниже, и только одна, белая, стремится вниз. Видел он, как сменяется секунда за секундой, минута за минутой, час за часом, день за днём, месяц за месяцем, год за годом, как в огромном море бурлящей крови утопают две короны — мужская и женская, и падает вниз остро наточенный нож со скошенным лезвием. Видел он, как маленькая человеческая фигурка идёт среди великанов, и расталкивает их, и вдавливает в грязь, и приходит к огромной пещере, и зовёт на бой последнего великана, а тот всё не выходит и не выходит, и тогда фигурка исчезает во тьме, и всё заканчивается. Видел он, как падает один штандарт за другим, как страшные рычащие звери давят людей в разноцветных одеждах, и видел он огромное красное полотно, покрывающее, как книгу, всю известную Шарлю часть мира. Видел он копоть на лбу израненного солдата, и съеденное рыбами лицо утопленника, и горящие города, и рушащиеся деревни, и всё это не прижимало его к земле, не делало слабым, но, напротив, наполняло руки Шарля чудовищной, невероятной, невыносимой силой.
И вдруг последнее, самое главное видение посетило переплётчика. Вокруг расстилалась такая тьма, что не было ей ни числа, ни имени, и не демоны породили её, но люди, и в этот самый момент из чёрного облака, заливаясь серебряным смехом, вышла на свет женщина в простом холщовом платье, и Шарль долго пытался понять, где он видел её, откуда он знает это прекрасное лицо, и лишь когда она подошла ближе и опустила руку на его голову, он понял: это женщина, изображённая на портрете из ладанки.
«Не плачь, мой мальчик, — сказала она, — ты только что видел чужие жизни и чужие смерти, но ты не видел — и не увидишь — своей, поскольку она будет так прекрасна — и жизнь, и смерть, — что любой ослепнет, взглянув на неё хотя бы краем глаза». С этими словами женщина развернулась и пошла прочь, и Шарль понял, что её платье сзади разорвано, что спина её в синяках и кровоподтёках, что ягодицы её истерзаны и что лоно её никого уже не сможет из себя исторгнуть, потому что оно сделало свою работу шестнадцать лет назад, тем самым бесповоротно изменив мир.
В этот момент Шарль открыл глаза и увидел перед собой великолепную, изящную книгу в переплёте из человеческой кожи. Глаза его снова закрылись, и он упал лицом на столешницу.
Глава 8
ЖЕНЩИНА
Три года минуло с той поры. Шарль делал в среднем по одному переплёту из человеческой кожи в месяц (хотя случалось и поболе) и, обладая всеми навыками по работе с прочими материалами, быстро достиг совершенства в антроподермической области. Он научился добиваться результата, идеально соответствующего задумке, и примерно через полтора года после начала практики стал не просто тренироваться, но тщательно разрабатывать концепцию каждого переплёта. К сожалению, человеческий материал, аккуратно поставляемый бродягами, чаще всего был не слишком высокого качества. Шарль был вынужден отталкиваться от кожи — и подбирать книгу под переплёт, а не наоборот, как следовало бы делать.
В частности, дважды ему попадались тела людей вполне приличных, ухоженных, скорее всего купеческого сословия, у одного рука была покрыта характерными мозолями, видимо, он постоянно совершенствовался в искусстве фехтования. Судя по тому, что убит он был ударом колющего оружия, скорее всего кинжала, это ему не слишком помогло.
У обоих была ухоженная, аккуратная кожа, почти безволосая и сходная по структуре. Шарль сделал из «купцов» два переплёта in octavo[54], причём на каждый пустил по участку кожи от каждого мертвеца. Добиться одинаковой степени обработки и равномерного распределения пигментации было непросто, но Шарль старался не избегать сложных задач. Мало ли что ему предстояло в будущем. Книги были рыцарскими романами, романтическими и витиеватыми, обильно сдобренными непристойными намёками и показной религиозностью. Один том он оформил в стиле Жофруа Тори, второй — в стиле Гролье, оба переплёта украсил малахитом и золотыми нитями по кантам и кромкам капталов[55] и, что самое главное, прекрасно «сыграл» на естественном строении кожи: оба корешка несли на себе полукруглое украшение, расположенное в верхней части. При ближайшем рассмотрении даже непосвящённый наблюдатель мог догадаться, что это сосок.
