– Что это?
– Помнишь Отаха?
– Да.
– Он делает множество запрещенных вещиц – не только для развлечений, – пояснил я. – Если я приду к нему с заказом, у него возникнут подозрения. Надо, чтобы ты или кто-то другой, не вдаваясь в подробности, попросил Отаха изготовить детали по чертежам. Скажешь, что их затребовала пожарная инспекция в Доме Акеба, что они должны в точности соответствовать чертежам. Если будет выспрашивать, веди себя безразлично, но настаивай, чтобы заказ был выполнен точно.
Она крутила схемы перед глазами:
– Изобразить безразличие нетрудно, но что это?
– Схемы памяти компьютера. Надо получить их не позднее, чем через неделю. Поняла?
Она кивнула:
– Он это сделает?
– У него могут быть готовые.
– Сколько я должна заплатить?
– Ты сказала, что у тебя почти неограниченный кредит. Только поэтому я позволил тебе так часто угощать меня обедом. Цена будет высокой, потому что сделка криминальная. Единиц двести-триста за штуку.
Она присвистнула.
– Дорого?
– Не в том дело. Столько я никогда не тратила…
– Это отразится на твоем счете?
– Нет. У нас их нет. Это еще одна уловка, чтобы держать нас на привязи. Это счет Дома.
Я кивнул, притянул ее к себе и поцеловал. Никогда не думал, что беременная женщина так притягательна. Иначе этот дикий, безумный, абсурдный заговор мог не состояться…
– Расскажите о нураформе, – попросил я, когда мы собрались на корабле в пятницу вечером.
– Это здешнее анестезирующее средство, – объяснила Дилан. – Один-два вдоха, и сознание угасает, словно свеча, минут на двадцать. Но с помощью нураформа нельзя меняться телами, поэтому его разрешили применять – серьезные операции, производственные травмы, сильные боли. Но все контролируется и разрешено только врачам и медицинскому персоналу!
– Пустяки, – ответил я. – В аптеке компании есть немного. Я могу его выкрасть.
– Зачем лишние сложности? – спросила Дилан, вынимая из кармана магнитный ключ. – У нас всегда есть небольшой запас на корабле.
Я расцеловал ее на радостях.
– Ну и что хорошего в нураформе? – спросила Санда. – Меняться нельзя, а если кого-нибудь вывести из строя, он об этом узнает.
– Нет, если он уснет, – возразил я. – Ладно, пошли дальше. Как насчет схем?
– Заказ принят, – сообщила Санда. – Хотя пришлось хорошенько поторговаться, поизворачиваться. Я одалживала тело у Марги, так что надо ее чем-нибудь отблагодарить.
– Придумай, как, а уж я расстараюсь, – заверил я. – Когда ты получишь схемы?
– Во вторник, он обещал. Я могу поручить это посыльному, потому что все уже оплачено.
– Отлично. Во вторник вечером я сам за ними заеду. Пока все идет хорошо. Горы сворачиваешь, выполняя эту грязную работу для начальства…
– Все-таки ты сумасшедший, а план безумный, – сказала Дилан, покачав головой.
– Ты думаешь, там, "наверху", им было легче проворачивать подобное?
Каждый сильный мира сего получил свое место под солнцем в результате
безумных интриг в удачный момент. Разумеется, недели через две следователи
докопаются до сути, вычислят механизм махинации. Они найдут верное решение,
но наш план настолько невероятен, что они ничему не поверят, и дело
остановится. Все гениальное – просто, так что на самом деле наш риск
сведется к минимуму. Не беспокойтесь об этом – занимайтесь своими делами.
– Я так и делаю, – мрачно отозвалась Дилан.
– Слушайте, давайте порепетируем. Представьте себе, если дело выгорит, у тебя, Дилан, будет собственный корабль! А тебя, Санда, мы освободим из гарема, да так, что комар носа не подточит. Если ты потерпишь и не полезешь на рожон, через несколько лет мы втроем будем править этим проклятым миром!
В это они не верили, но верили мне, спасибо и на том.
– Теперь посмотрим, что получится с гипнозом, – предложил я.
Санда с легкостью согласилась. Дилан некоторое время сопротивлялась, и я хорошо понимал ее. Она обрела себя в долгой и упорной борьбе, а гипноз – это угроза ее личности.
Санде светило романтическое будущее, и она ничего при этом не теряла – если только нас не застукают на месте преступления. Дилан же ставит на карту свою работу – и только ради меня?
…Я прекрасно владел этими деликатными процедурами, но тут все оказалось гораздо сложнее: я был в каюте один с двумя привлекательными женщинами, находившимися в глубоком гипнозе. Так что мне еще пришлось подавлять и свое собственное возбуждение… Похоже, обе наконец уснули в креслах, и я занялся Дилан.
– Дилан, сейчас ты слышишь только меня. Выполняй мои приказы! Ты понимаешь?
– Да, – донесся издалека сонный голос.
– Отвечай правдиво, Дилан.
– Хорошо.
– Сможешь ли ты когда-нибудь предать меня или мое дело?
– Не думаю.
– Дилан, почему ты идешь на это?
– Так хочешь ты.
– Зачем рисковать ради меня?
– Я…
– Да?
– Мне кажется, я тебя люблю.
Любовь. Потрясающее слово. Сколько раз я произносил его, но никогда не понимал до конца. А здесь, на Цербере, где любовь просто абстракция?
– Ты действительно любишь меня?
– Да.
– Сильнее, чем саму себя?
– Да.
– Ты доверяешь мне свое тело и свою жизнь?
– Да.
– И я могу доверить тебе мое тело и мою жизнь?
– Да.
Я повернулся к Санде и повторил процедуру.
– Ты сможешь предать нас или нашу миссию?
– Нет, – заверила она меня. – Никогда.
– Ты говорила кому-нибудь в Доме о нашем деле?
– Нет.
– Кто-нибудь замечал твою озабоченность? Спрашивал о чем-нибудь?
– Один-два раза.
– И что ты сказала?
– Я сказала, что, мы любим друг друга.
– Они поверили тебе и отстали?
– Они завидовали, – ответила она, – и спрашивали о тебе.
– И что ты сказала?
– Я сказала, что ты попал сюда Извне и работаешь у Тукера.
– А еще?
Следующая фраза меня смутила. Фантазии этой молодой скучающей женщины звучали красочно и не слишком правдоподобно: мне отводилась в них роль Бога, ни больше ни меньше. Что ж, так даже лучше – они заведомо сочтут все это вымыслом, а ее возбуждение объяснят нашими свиданиями.
Санда – одновременно и проще, и сложнее, чем Дилан или другой обыкновенный человек. Она искренне любила Дилан, но поклонялась мне.
Когда я был зеленым агентом-выпускником, меня поражало, как легко можно манипулировать людьми, как податливы их эмоции и воля, если нужные слова произносятся в нужное время, если нажимаются нужные кнопки. Вот и сейчас две женщины любят меня и согласны рисковать головой, и кто знает, чем еще, ради меня. И, глядя на них, я испытывал нечто неведомое раньше – волнение, заботы, настоящее влечение и уважение… Может быть, я тоже способен любить?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
