Она так близко со мной сидит, что даже касается коленями бедер, включила водичку и подмывается. При этом все так делает шумно и меня разглядывает беззастенчиво. Не дожидаясь ответа, вдруг резко ныряет рукой под меня и делает то, на что я не успеваю отреагировать. Ее ладонь быстро исчезает между моих ног, а горячие пальцы бесцеремонно хватают мою вульвочку. Все происходит секунду, и пока я стремительно соединяю ноги, она уже выдернула руку из–под меня и изрекает.
— Мохнатка! Я, такую, люблю!
— Ты дура! — Ору на нее и вскакиваю со спущенными трусиками. А она, перегибаясь, опять смотрит ко мне туда.
— Нет, точно, мохнатка! Я приду, ты в каком номере? Я в седьмом.
— Гадость! — Вмешивается Модам. — Пора на место.
— Ой, Мадам извините. — Пока поправляем одежду Гадость несколько раз стреляет глазами то на меня, то на нее. И уже выходя, оборачиваясь и с сожалением.
— Поздравляю, Мадам, у Вас новенькая телочка?
Мы выходим, и теперь я уже стараюсь запомнить расположение дверей. Замечаю, что она ведет меня в другую сторону. Иду за ней, молча, и только успеваю запомнить, что по коридору с одной стороны четные, а с другой не четные номера комнат. Всего в коридоре комнат шесть по обе стороны. В конце коридора мы останавливаемся перед отдельной дверью, без номера.
— Входи. — И подталкивая меня впереди себя, впихивает в будуар.
Пока я оглядываюсь, она звонит по телефону.
— Конек! Через полчаса принеси что–то перекусить слегка. Да! На двоих, ко мне. Нет! Не надо. Я сказала не надо! Ну, все, скачи.
— Это твое? — Говорю, оглядывая комнату, но такую уютную. — Точно будуар. Говорю и вижу, что ей это слышать приятно. Она прошла и красиво присела на мягкий и низкий диван, включила свет.
— Иди и садись. Нет, не там, рядом.
Секунду не решаюсь, а потом, взглянув на нее, иду, так как вижу, что она, пока я стою, всю меня с ног до головы так разглядывает, будто бы раздевает. Села с краю, ей не верю. Уж больно все перед ней тянутся, а она только распоряжается. Иди, принеси, пошла! Видимо она и есть та самая хозяйка, о которой мне успела шепнуть Талмуда, пока нас вели вместе.
— Ну и что ты придумала? Расскажи, поделись, как выбираться будешь отсюда?
— Ничего я не решила. — Говорю и вижу, как она закуривает и, откидываясь на спинку дивана, смеряет меня оценивающим взглядом. Юбка короткая и задирается так, что я вижу под ним, ее ноги в чулках, подтянутые черными резинками пояса.
Это надо же? Что за ерунда! Лето, а она в чулках, пояс! Зачем все это? Ах, да! Она же это! Не успеваю домыслить, про нее, так как она снова начинает обрабатывать зачем–то меня.
— Вообще так! Никакой у тебя мысли на этот счет нет, и не может быть. Это раз. За прошедший час, ты поняла, как тебе надо вести со мной! Это, во–вторых! И еще, теперь, ты уже хочешь знать, кто я и готова выслушать меня. Это в–третьих. Так? Так! Вот и хорошо.
Я хозяйка и все зовут меня, как ты уже догадалась, Мадам. Почему? Я думаю, что ты умная и уже обо всем догадалась. Где ты и кто я, но! Есть одно но! Что же мне делать с тобой.
— Не со мной, а с нами. — Поправляю. Потому, что опять за Катьку болит душа.
— Да, ладно тебе! О ней не беспокойся, о ней позаботились уже.
Я уже рот открыла, а она отрицательно машет ладонью.
— Все, о ней вопрос закрыт. Лучше подумай о себе.
В ее словах я услышала угрозу и потому, не давая ей эту тему развернуть, говорю.
— А, что мне о себе думать? Школу заканчиваю и поступаю, буду учиться, потом работа, семья, муж. Что еще?
— И все? Фи, как не интересно! Ты, знаешь, я в таком возрасте уже жила и дышала полной грудью.
— Это как? Расскажи? — Говорю, потому, что знаю, что мне надо ей понравиться, и лучшего средства, чем выслушать воспоминания ее, для меня нет.
— А ты хитрая! Ну, это хорошо! Женщина должна быть хитрой и при этом загадочной. Особенно для мужичков. Вот как я, к примеру! Но! Я ведь не всегда была таковой. И скажу тебе, что довольно долго жила не своей жизнью.
— Как это не своей? — Специально так говорю, что бы ее склонить к воспоминаниям о себе. Выслушать, приблизить к себе как слушателя.
— Ну, а ты? Ты считаешь, что ты живешь своей жизнью? Только откровенье, за откровенье. Идет?
— Идет. — Говорю и понимаю, что мне придется прилично выложиться, так как она не простой орешек. И мне придется не врать. Ничего не придумывать и я решаю ей рассказать все, или почти все, что думаю, что мучает. В конце, концов, говорю себе, это мой шанс и мне надо все сделать, что бы она поверила мне, почувствовала во мне желание выбраться и ее, мою Катьку вытянуть.
— Ну, и? Я слушаю тебя! Ты мне обещала и говори. — Вижу, как она не на шутку заинтересовалась.
— Вот ты говорила мне о Котяре.
— Да, говорила. А что? У тебя с ним проблемы?
— Ну, да! Все, как ты говорила. У него так, у меня все меньше. Подскажи как? Я знаю, что ты опытная в таких делах. И потом, я искала ответа, но даже Талмуда не знала, что мне сказать. А ты? Посоветуй!
— Знаешь…
— Татьяна. — Подсказываю ей свое имя.
— Нет! Ну, какая же ты Татьяна? Ты, больше похожа на Бетти. Бетти Пейдж. Та, тоже такая же сисястая.
— А кто это? Артистка? Я не знаю такую.
— Артистка, американская, героиня кино и вообще девочка секси, семидесятых. По ней еще все сходили с ума. Фотки такие, с грудью открытой и обнаженной фигуркой. Что–то вроде, Бриджи Бордо, но только по–американски. Так, что ты для меня будешь Бетти. Не возражаешь, Бетти? Ну и хорошо. А вот, что бы ответить тебе на вопрос я расскажу про девочку одну. Ты наберись терпения и послушай.
— Жила эта девочка с мамой, в Питере. Между прочим, родители ее из интеллигентов в четвертом поколении, то есть ими были все их родственники еще при царе. Мама работала реставратором в Пушкинском музее. Восстанавливала костюмы и платья. А папа, папа ее исчез, пропал. Это же такое случается в Питере. Выпил или еще, что? Потом говорили, что шел от любовницы и вообще никто не знал, куда доцент кафедры философии смог угодить, ведь он потихонечку выпивал и со студентками гулял. Может и поэтому? Может, кто за любимую отомстил, а может кто и за дочку?
До того девочка училась французскому, бегала в балетную школу, кружок художественной фотографии. Везде ей было интересно, а тут стоп! Папы не стало и денег, как оказалось, очень мало у мамы. А как же все то, что уже начато, познано. С кем дружишь? Друзья спрашивали и звали первое время, а она все чаще стала отказываться. Как ни старалась мама, а денег уже катастрофически не хватало.
А девочка подрастает, волосики, сисечки, мальчики. Девочки из класса гуляют, их приглашают, а нашу красавицу, никто не зовет. Уж больно она плохо одета. И хоть мама ее уже не одну штору и занавеску переделала под ее платья, но тут джинсы, вязанные и трикотажные свитерки, кроссовки. Как такое выделывать и из чего? Девочка загрустила. Поняла, что мама ей не поможет. Самой надо пробиваться. Но как?
