Карабас: Актером.
Буратино: Я бы рад, рад, дорогой вы мой человечишко, но у нас кукольный театр. Вам ли не знать?
Карабас: Суфлером.
Буратино: Есть у нас суфлер. Замечательный суфлер, просто неподражаемый. Курский Соловей, может, слышали?
Карабас: Тогда рабочим сцены.
Буратино: Вас? Рабочим сцены? Нет, не могу. Я вас слишком уважаю, дорогой вы мой Карабас Барабасович, чтобы допустить такую вольность. Допустить, чтобы бывший театральный режиссер, путаясь в бороде, носился по сцене с реквизитом, как простой мальчик на побегушках? Нет, даже не просите.
Карабас: Гардеробщиком.
Буратино: Исключено. Вы с вашей бородой в гардеробной просто не поместитесь.
Карабас: Билетером.
Буратино: Спасибо, что напомнили. Вот вам обещанный билет в партер, коллега. Один из лучших наших спектаклей: «Раскаявшийся Богомол». Сюжетец, скажу я вам, прелюбопытнейший. Некий Богомол вступает в религиозную секту – так сказать, по зову сердца, – но в конце концов раскаивается и обличает беспринципных и лицемерных сектантов, своих позавчерашних товарищей. Сильно придумано, а? Приходите, приходите на ближайший же спектакль, не пожалеете.
Выпроваживает пошатывающегося Карабаса из дверей. Улыбаясь мыслям, возвращается к прерванной работе. Из приемной раздается звук, похожий на звук лопнувшей струны, но Буратино не слышит: он в этот момент макает нос в чернильцу, чтобы вывести очередную замысловатую загогулину.
Следующий!
12.
С неба на цветущий зеленый лужок посылает лучи улыбающееся весеннее солнце. По тропинке, обсаженной васильками и ромашками в человеческий рост, идет маленькая девочка с большим бантом в голубых волосах.
Время от времени она оглядывается по сторонам и с досадой, умилительной в ребенке, восклицает:
Мальвина: Ну куда же подевался этот несносный мальчишка? Буратино, где ты? Ау, Буратино!
К Мальвине неслышно подкрадывается Буратино с хлопушкой в руке.
Хлоп! Мальвина вскрикивает, плюхаясь от испуга на зад. Буратино с громким хохотом убегает в луг, приминая ногами цветы. Как давно это было! Какими они были молодыми и наивными, как суматошно веселились и дерзали, не подозревая о трагической стороне бытия, о том, что однажды придется состариться и получить повестку на Страшный Суд, на котором вся прошедшая жизнь предстанет странным, вызывающим гомерический хохот и невыносимый стыд зрелищем.
Занавес
Дети академика Синюхина
Действующие лица:
Симаковы:
Оля, 17 лет.
Марина Петровна, ее мать, 40 лет.
Бабушка, 65 лет.
Раиса, соседка по лестничной площадке, 24 года.
Олины приятели-одногодки:
Ленчик.
Жора.
Серега.
Возраст персонажей указан на момент первой сцены.
Сцена 1
Квартира Симаковых. В оконный проем виден лес в ярко-зеленой весенней листве, частично заслоненный углом панельной многоэтажки.
В комнате за накрытым столом Оля – она сегодня именинница – и ее приятели-одноклассники: Ленчик, Жора и Серега. На столе бутылка вина, газированная вода «Байкал» и бутерброды с красной икрой.
Оля: (наигрывает на гитаре и напевает): Голубой вагон бежит, качается. Скорый поезд набирает ход…
В комнату, водя по углам хитрыми глазками, заглядывает бабушка.
Бабушка: Хтой-то пришел?
Одноклассники переглядываются.
Оля (передразнивая): Хтой-то надо, тот и пришел. (Кричит в сторону кухни). Ма, забери ее, а то я за себя не ручаюсь!
В комнату в авральном порядке вбегает Марина Петровна.
Марина Петровна (бабушке): Мама, ну зачем вы? У Оленьки сегодня день рождения, не будем ей мешать.
Уводит упирающуюся бабушку в другую комнату. Из коридора в это время заливисто тренькает.
Жора: Кто там еще?
Слышаться голоса.
Оля (прислушавшись): Это соседка. (Кричит в коридор). Раиса, Раиса, заходи…
В комнату заглядывает соседка Раиса, в праздничном махровом халате.
Рая: Олька, привет!.. Всем привет… Зашла к Марине Петровне одолжиться геркулесом и вспомнила, что у тебя день рождения.
Говорит Раиса низким голосом, как будто испитым или прокуренным. Впрочем, не исключено, это у нее простудное. Хотя хроническое.
Оля: Присаживайся, Рая…
Рая (сипит): С днем рождения тебя, Олька! Женихов тебе побольше желаю. Хотя с женихами, как я погляжу, у тебя полный ажур.
Серега при этих словах заметно тушуется, после чего все становится ясно. Хотя светлое Серегино чувство давно примелькалось.
Оля: Не терплю девчонок.
Рая: А закурить, молодежь, у вас…
Марина Петровна вносит поднос с пирожками.
А, ладно!
Прячет сигареты в карман халата.
Марина Петровна: Вот еще пирожки сладенькие, необычные. Меня подруга научила – она инструктором в горкоме работает.
Ленчик: Вы как раз к тосту поспели, тетя Марин. Следующий тост за родителей.
Все поднимают бокалы.
С дочкой вас, тетя Марина!
Марина Петровна (утирая глаза): Спасибо, детки, что заглянули.
Оля: Ну, ма…
Марина Петровна: Все, все, больше не буду. Это я от радости.
Ленчик: А где дядя Паша?
Оля: Отец в южной Америке.
Ленчик: Где?
Марина Петровна: Тут, детки, нам такая радость нечаянная нагрянула. Отца нашего, то есть Павла Александровича, в срочную загранкомандировку услали на целых одиннадцать месяцев. В Аргентину, на научно-исследовательском теплоходе «Академик Синюхин».
Ленчик: Он же физик. Что физику в Аргентине делать?
Марина Петровна: Пси-мезоны искать.
Ленчик: Чего искать?
Марина Петровна сама толком не знает, но приносит посвященную «Академику Синюхину» вырезку из «Комсомольской правды».
«
В путь неблизкий, в путь опасныйЯ стою на палубе научно-исследовательского теплохода «Академик Синюхин» и смотрю вдаль. По небу пробегают белые барашки, и точно такие же барашки пробегают внизу, по поверхности Атлантического океана. Они называются буруны.
Белоснежный нос лайнера легко взрезает волны Атлантического океана, устремляясь вперед. Куда вперед? Туда, где тысячами километров простирается побережье южной Америки. Тысячи километров банановых плантаций и тяжелейшего наемного труда от рассвета до заката. Но не закаты и рассветы интересуют сейчас экипаж «Академика Синюхина», укомплектованный лучшими научными кадрами Москвы, Ленинграда и Новосибирска. Нет, не закаты и рассветы… Мимо меня озабоченно пробегает боцман Гецко.
«Как там курс, Микола Ильич?» – окликаю я его.
«Який такий курс? – морщинистое лицо боцмана разглаживается от удовольствия, что с ним заговорил работник центральной прессы. – у капитана пошукайте, может, и отыщется».
Да, моряки, это беспокойное и светлое племя людей, привыкших смотреть опасности в глаза, понимают толк в шутках. Я, держась за поручни, тоже пытаюсь сказать что-то жизнерадостное в ответ и продолжаю говорить до тех пор, пока Микола Ильич не убегает по своим боцманским делам дальше.
Душевный человек боцман, но еще более душевный – капитан научно-исследовательского теплохода «Академик Синюхин» Семен Васильевич Криворучко, опытнейший мореход в третьем поколении. Когда я заглядываю к нему на капитанский мостик, Семен Васильевич приветливо кивает и лично пожимает мне руку.
«Всегда рады представителям прессы, – говорит капитан. – Вы вовремя, у меня как раз чаёк подоспел».
Мы пьем крепкий с баранками чай – такой же крепкий и сладкий, какой пьют в маленьком селе Глухари Амурского края, откуда Семен Васильевич родом, – молчим и думаем. Я думаю, как получше выполнить редакционное задание, а еще о родных и близких, оставшихся в Ленинграде. О чем думает капитан? Не знаю – может быть, о чем-то своем, личном, а может, о том, все ли в порядке на вверенном ему судне и не приближается ли шторм. Хотя нет… никакой шторм, даже двенадцатибальный, «Академику Синюхину» не страшен, поэтому за безопасность экипажа можно ручаться головой.
Наверное, капитан думает о пси-мезонах, загадку которых предстоит разгадать коллективу «Академика Синюхина». Что это за таинственные частицы, врывающиеся в земную атмосферу из космоса и оставляющие в земной поверхности глубокие дыры с идеально ровными краями? Как они образуются и можно ли предугадывать их появление? Нельзя ли поставить космическую энергию на службу народному хозяйству? Во время качки я тоже размышляю о пси-мезонах. Не знаю, что они собой представляют, но уверен: загадка пси-мезонов будет разрешена в самые короткие сроки. У природы нет загадок и тайн, которые оказались бы не по зубам советскому человеку.
