следующее утро она предстала перед магистратским судьей мистером Бриджесом. Заключенных ввели в зал суда. Вот как их описывал присутствовавший на заседании журналист из «Ивнинг стандард»: «Грязные, в лохмотьях, они представляли собой жалкое зрелище». В полицейском отчете говорится, что Николс была «худшей женщиной на площади»[60]. Она и еще несколько женщин попрошайничали под террасой, отделявшей территорию Национальной галереи от Трафальгарской площади. Они подкарауливали «добропорядочных прохожих», «снимали шали и начинали дрожать, притворяясь, будто замерзли, чтобы разжалобить граждан»[61]. По всей видимости, эта уловка действовала или, по крайней мере, позволяла заработать на выпивку и койку в ночлежке. Полли объяснила судье, что всегда с неохотой идет в работный дом на однодневное пребывание, так как подопечных работного дома «задерживают до утра, и они теряют работу, на которую необходимо выйти утром»[62]. Но это было сомнительное оправдание, и судья не принял слова Полли во внимание. Поскольку Полли Николс бродяжничала с мая, постоянной работы, скорее всего, у нее не было.
За год до описываемых событий, 15 ноября 1886 года, Полли поступила в Ламбетский работный дом. Она находилась на грани отчаяния. Стабильности, которую привнес в ее жизнь Томас Дрю, больше не было. Полли оказалась в ситуации, похожей на ту, что сложилась после ее ухода от Уильяма Николса. Однако теперь ее будущее выглядело еще менее определенным, так как она лишилась алиментов от мужа. В регистрационной книге напротив ее имени значилось: «бездомная, профессия: отсутствует». После смерти брата и размолвки с отцом Полли, должно быть, особенно остро переживала одиночество и испытывала чувство стыда.
К счастью для Полли, в этот раз она пробыла в работном доме недолго. В большинстве работных домов для девушек и молодых женщин действовали программы обучения: их готовили к работе прислугой. Девушки, которые иначе ступили бы на скользкую дорожку, приобретали полезные навыки и источник дохода. Кроме того, сокращались расходы работного дома: чем меньше становилось подопечных, тем меньше денег налогоплательщиков уходило на их содержание. В Ламбетском работном доме программа распространялась и на женщин старшего возраста. Организаторы руководствовались теми же мотивами: женщины, застрявшие в порочном круге бедности, получали возможность начать жизнь заново. У большинства женщин среднего возраста был многолетний опыт ведения домашнего хозяйства: приготовления пищи, уборки, штопки, ухода за детьми. Они могли обучить всему этому младших товарок. Эти женщины умели чистить камины, мыть полы, выхаживать больных младенцев, готовить обеды и ужины. Работодатели часто закрывали глаза на запятнанное прошлое служанок из работного дома, поскольку те трудились бесплатно или за гроши. Чтобы попасть в программу, Полли должна была продемонстрировать положительные личные качества и доказать свое усердие, послушность и способность к обучению. Это оказалось не так уж сложно, ведь в работном доме алкоголь был под запретом. Шестнадцатого декабря Полли «выпустили для трудоустройства», о чем свидетельствует запись в регистрационной книге, но куда именно ее трудоустроили – неизвестно[63].
Увы, на новом месте Полли продержалась недолго. Уже весной ее уволили, хотя, возможно, она не совершила ничего плохого – прислуга и хозяева расставались по разным причинам. Вновь столкнувшись с перспективой оказаться в работном доме в мае 1887 года, Полли решила, что лучше жить на улице. Бродяги в Викторианскую эпоху перебивались случайными заработками, попрошайничеством, а иногда занимались проституцией или ступали на преступную дорожку. К сожалению, Законы о бродяжничестве не проводили различий между законопослушными бродяжками и преступниками: всех, кто жил на улице, воспринимали одинаково и относили к категории «нежелательных элементов». Но жизнь бездомных и их способ заработка могли очень сильно отличаться и часто зависели от возраста, пола, состояния здоровья и прочих переменных. Бродяжки брались за любую работу: уличную торговлю, погрузку и разгрузку товаров на рынках и в доках, присмотр за детьми и уборку в семьях рабочих. Жизнь проходила в постоянных поисках денег и работы, еды и крыши над головой: в погоне за этими насущными благами мужчины и женщины бродили по лондонским улицам из одного конца города в другой. Некоторые заявляли, что такой образ жизни им нравится: они свободны от обязательств и могут спать где угодно. Большинство же людей на бродяжничество толкали нужда и острое нежелание отбывать долгий и унылый срок в работном доме. Правда, однодневным пребыванием в работном доме не гнушался никто, если в этом была необходимость.
Концепция однодневного пребывания, или «костыля», как его часто называли, появилась в 1837 году, когда по Закону о бедных правительство обязало городские власти предоставлять ночлег всем, кто оказался в бедственном положении и срочно нуждался в крыше над головой[64]. Общежитие однодневного пребывания часто располагалось в отдельном крыле работного дома. Как и работный дом, оно не было предназначено для комфортного проживания. У общежитий была единственная цель – препятствовать бродяжничеству. Помощь бездомным оказывали самую примитивную. Тошнотворная овсянка на воде и хлеб, ночлег в смешанном общежитии в обмен на несколько часов работы на следующий день – вот что получал человек, поступивший на однодневное пребывание. В конце девятнадцатого века каждый, кто поступал в работный дом на однодневное пребывание, обязан был провести две ночи на казенной койке в обмен на полный трудовой день. Бедняки щипали паклю, занимались уборкой или дробили камни. Если надсмотрщику казалось, что подопечный недостаточно усердно работает, последнего могли задержать на более длительный срок. Должность надсмотрщика в общежитиях однодневного и долговременного пребывания была раем для садистов, получавших удовольствие от унижения себе подобных.
Общежития однодневного пребывания были ничем не лучше работных домов. Единственное, что утешало находившихся в суточном заключении, – то, что скоро они выйдут на свободу. Тем не менее «костыли» пользовались большим спросом. Уже после обеда у двери приемной общежития собиралась очередь. Принимать начинали между пятью и шестью часами вечера, и никто не гарантировал, что коек хватит всем, особенно зимой. Как и при поступлении в работный дом, подопечных однодневного общежития кормили овсянкой, а затем требовали снять грязную уличную одежду. Одежду не стирали, а «пропекали» при высокой температуре в печи, чтобы убить вшей и блох. Взамен новоприбывшим выдавали ночные рубашки, в которые они переодевались, помывшись в общей ванне с черной, загрязнившейся за день водой. Работая над книгой социологических очерков «Люди бездны», американский писатель Джек Лондон однажды ночевал в таком общежитии. Он с ужасом описывает, как двадцать два человека по очереди мылись в одной воде и вытирались «полотенцами, насквозь мокрыми от многократного использования». У одного мужчины вся спина была в «кровавых ранах»: его покусали паразиты.
Из-за насекомых, жестких соломенных тюфяков на узких койках и царившей в общежитиях тревожной атмосферы их обитатели не могли спать. Социолог Дж. Х. Столлард
