– Я думаю, он не может.
– Почему нет?
– За годы обозначилась определенная схема в его работе. Проходят два или три месяца – затем серия убийств. Потом опять пауза. Еще убийства, и так далее. По какой-то причине он придерживается расписания. Я думаю, у него есть другая жизнь, в которой его лицо хорошо известно. Из которой он может исчезнуть только в определенное время. Может быть, даже семья. Он не может изменить себя.
– Он мог бы инсценировать автокатастрофу.
– Несомненно. Но он считает, что легче, быстрее и гораздо менее утомительно просто убрать мисс Рэнделл. Я также считаю, что он тщеславный человек. И для инсценировки аварии требуется время.
– Почему «тщеславный»?
– Конечно, он мастер на прикрытия, но известность он любит. Ему нравится, чтобы мы знали, что именно он сработал, поэтому он оставляет на месте преступления характерные следы, своего рода товарные знаки. В целях рекламы, я полагаю. Полезно, если работа успешна. Иногда он прогорает, но не часто. Как, например, сигары взорвались не во рту сенатора Сантоса, а снесли голову его ассистенту, поскольку тот отвечал за влагоподдерживающую установку для сигар сенатора.
– Так это дело рук Эдисона?
– Я считаю, да.
Он повторил то, что однажды уже говорил Гонсалесу.
– Вот почему они забегали в ФБР насчет этой Рэнделл! Знаешь, они хотят забрать ее себе.
Малчек напрягся.
– Это наше дело, а не их.
– Пока да, – ровно проговорил Реддесдэйл.
В лице и голосе Малчека начала проявляться резкость.
– Нам все еще приходится у них спрашивать? Они не имеют права указывать нам, что делать, пока все касается только нашего штата, так ведь?
Реддесдэйл неожиданно улыбнулся, вмиг молодея лет на десять. Коротко стриженые седые волосы на его голове сидели вроде шапочки, загорелая кожа лица осветилась сиянием ровных белых зубов.
– Похоже, у них есть навязчивая идея, что деятельность Эдисона может быть расценена как федеральное преступление.
Реддесдэйл встал, подошел к кофеварке и занялся разливанием дымящегося кофе по чашкам. Он не потерял еще извечный полицейский вкус к постоянному кофе, но добавил во все чашки щедрые порции жидкости из бутылки с наклейкой, которая заставила Малчека слегка поднять брови.
– Они это серьезно? – спросил Халливелл маленького комиссара, когда тот вернулся к своему большому, прибранному столу. Стол был тщательно отполирован, за исключением пятна в виде нескольких пересекающихся белых колец, которое виднелось рядом с правым локтем комиссара. Он, не глядя, поставил на них кружку.
– Они всегда серьезно, Том. На первой же неделе работы в Бюро им делают пластическую операцию. Отсекают мускулы для улыбки. Поэтому-то я туда и не пошел – не хотел расстаться со своей очаровательной ухмылкой, – Реддесдэйл продемонстрировал ее.
Малчек решил, что он был прав. Действительно, не стоило с ней расставаться.
Реддесдэйл посерьезнел и обратился к Малчеку:
– Так ты, значит, считаешь, что можешь выманить Эдисона, ударив по его репутации и тщеславию?
– Да, сэр, – Малчек отхлебнул кофе из чашки. – По моему мнению, Эдисон полон самомнения. Это уязвит его, если станет известно, что он сработал неряшливо. Даже если ему удастся быстро опровергнуть слухи, это будет означать, что о нем говорили как о сделавшем работу неряшливо. Появятся сомнения. Ему это не понравится.
– И тогда он кинется за Рэнделл? А ты уверен, что он кинется?
– Я уверен.
– Тогда он не просто захочет ее убрать, но сделать это впечатляюще, с размахом. Чтобы заставить нас выглядеть последними ослами, так?
– Скорее всего.
Реддесдэйл крутанулся в кресле, сделав полный оборот, как мальчишка на карусели. Его лицо показалось и исчезло во втором круге. Никто из присутствующих не улыбнулся, хотя Реддесдэйл явно наслаждался ездой. Он резко остановил кресло.
– Скажи мне, что Майк на это годится! – прикрикнул он на Халливелла.
Капитан слегка побледнел, не желая брать на себя ответственность.
– Он может, – наконец произнес он.
– Я тебя не спрашиваю, может ли он. Я знаю, что он может. Я бы не стал вылезать из теплой постели, если бы не знал этого о нем. Я спрашиваю тебя, сможет ли он?
Халливелл нервно облизнул губы.
– Он сможет, – раздался лаконичный голос Гонсалеса с другой стороны, первый раз за весь разговор.
Взгляд Реддесдэйла моментально уперся в него.
– Ты его друг, – это прозвучало как обвинение.
Гонсалес не поддался:
– Я пойду вместе с ним куда угодно, – сказал он тихо, – а свою пушку оставлю на столе.
Это было потрясающее заявление.
Комиссар безоговорочно поверил в него до последнего слова, так как знал, что Гонсалес никогда не видел засекреченное личное дело Малчека. А он видел. Не афишируя в департаменте, Реддесдэйл, в специальной комнате, которую оборудовал в подвале через неделю после вступления в должность, хранил копии полных личных дел всех, кто имел звание выше сержанта, в специальной комнате, которую оборудовал в подвале через неделю после вступления в должность.
Малчек не знал, что и думать о словах Гонсалеса, сказанных негромким голосом. Он решил поразмышлять над ними позже.
– Ты понимаешь, что придется добиться от нее согласия в письменном виде? Она не обязана подставлять свою шею под удар подобным образом, – задумчиво проговорил Реддесдэйл.
Малчек вздохнул:
– У нее нет выбора. Мы можем держать ее под защитой, но как долго? Недели? Месяцы? Или мы отпускаем ее и надеемся, что все население Сан-Франциско будет держаться от нее подальше. Или даем ей ружье и уповаем, что ей хватит времени выстрелить.
– В то время как ты предлагаешь комбинацию всех трех на блюдечке с голубой каемочкой, так? – усмехнулся Реддесдэйл.
– Достоинство высокой концентрации в моем плане, несомненно, присутствует, – улыбнулся Малчек в ответ.
Халливелл сказал:
– Я все равно считаю, что ей лучше оставаться здесь, где мы можем держать ее под наблюдением, а не тащить через весь штат с тобой за компанию.
– Со мной и шестью другими, – поправил его Малчек. – И не просто шестеро. Я уже объяснял.
Халливелл устало махнул рукой:
– Да, да… Суперпсихи, как и ты. Холостые, меткие стрелки, с опытом секретной работы, ориентирующиеся в лесопарках, желательно отличное управление мотоциклом, опыт походной жизни и что там еще? Голубые глаза?
– Один голубой, другой карий, – вставил Гонсалес.
– Да, точно так, – буркнул Халливелл и запил свое недовольство кофе.
– Я просто считаю, что, если все как следует организовать, мы сможем снизить опасность для других людей до минимума. Он вполне способен взорвать все несчастное рекламное агентство лишь бы добраться до нее. Ты хочешь не спать ночами, думая об этом?Ему нет ни малейшего дела, скольких он отправит на тот свет вместе с ней. Если же рядом будем мы, рискуют максимум восемь человек. Дешево?
– Едва ли, – засмеялся Реддесдэйл и загибая пальцы, перечислил: – Дополнительные машины, расходы на восьмерых, зарплата, которую мы могли бы и здесь использовать.
– Майк любит деньги тратить, – проворчал Халливелл.
– Вещи дешевле, чем люди, – сказал Майк.
– Ты ведь не всегда так думал, стрелок? – отпарировал Халливелл.
Только Реддесдэйл видел, как кулаки Малчека сжались и расслабились, палец за пальцем. Гонсалес сидел, уставившись в пустую чашку, Халливелл смотрел в упор в глаза своему подчиненному.
– Может быть, я изменился, – бесстрастно произнес Малчек. – Может быть, есть много вещей, которые понимаешь в жизни позже, в том числе собственные ошибки.
Халливелл фыркнул.
– Расскажи об этом папе Римскому. Реддесдэйл подождал, но Малчек ничего не ответил. Ничего.
– О'кей, Майк, валяй со своим планом. Я подпишу все приказы, – неожиданно сказал комиссар.
Он уже достаточно увидел.
Халливелл уставился на него.
– Так сразу?
– А как еще?
Реддесдэйл все еще сидел за своим массивным столом, когда раздался стук в дверь. Он решил сегодня уже не возвращаться домой, а подождать, пока Демпстер и секретарши появятся в полдевятого. Поспать можно было на кожаном диване, стоявшем у стены. Ему приходилось это делать довольно часто.
Конечно, придется вытерпеть нескрываемое неодобрение на лице Демпстера, когда тот увидит его бреющимся в ванной. Дэмпстер был помощником предыдущего комиссара, который плавал в политических водах как рыба. Когда босс целиком перешел в политику, Демпстер остался ни с чем. Он явно не вписывался в новое окружение. Так как ему оставалось всего шесть лет до пенсии, Реддесдэйл оставил его у себя. Превыше всего Реддесдэйл ценил эффективных, а Дэмпстер был эффективным. Комиссар игнорировал свои личные чувства к загнанному в рамки протокола заносчивому ассистенту, поскольку Дэмпстер знал все и вся – систему в департаменте и как в ней делались дела. Он держал офис на плаву, а это давало Реддесдэйлу возможность свободно работать. И если за это он платился атмосферой постоянного неодобрения, то, значит, это была цена, которую необходимо было заплатить. Существуют гораздо более важные проблемы, более важные люди, чтобы тратить на них свою энергию.
