— Вы тоже интересуетесь подпольщиками?
Он взглянул на нее и ответил не сразу, слегка заикаясь:
— Это… это… — Он дотронулся пальцем до портрета Розы. — Я ее сын. Только я не знал… Мне сказали.
Кто сказал Борису о его матери, девушка даже не спросила — так поразил ее сам факт появления сына Розы Ковальчук. Она вообще ничего не спрашивала. Спрашивал он.
— Мы долго-долго разговаривали, он все расспрашивал и бумаги все перечитал, и даже в гостиницу их брал с собой.
— Какие бумаги?
— Да вот эти. Тут на машинке из газеты перепечатано. Весь процесс, когда фашистских палачей судили после освобождения. Там и про Розу написано. А потом он поехал б оранжерею, купил белые цветы, очень красивые, и отнес к памятнику. И еще он сказал, что обязательно приедет сюда после отпуска и вообще будет часто приезжать, — закончила Майя.
Пока она рассказывала, Брусков успокоился. Даже величия поубавилось. Просто радостно стало.
— Майя, — проговорил он искренне. — Золотой вы человек! И стихи у вас прекрасные. Мы их обязательно напечатаем.
— Да ну их, стихи эти! Вы про Розу напишите.
— Напишу, Маечка, напишу. Вы мне свой отчет, пожалуйста, дайте тоже. Тот, что из газеты перепечатан. Я его использую в очерке. Здорово все это складывается. А Борис не говорил, куда едет?
— В Крым, в Ялту сначала, а потом по побережью.
— А может, он домой вернулся?
— Нет, нет, на юг поехал. Я его провожала.
Еще одна идея осенила Брускова:
— Майя. Послушайте. Вы не помните, какой у него был чемодан? Желтый такой? Новый?
Вообще-то подсказывать ответы в таких случаях не полагается. Но Брусков не был профессионалом. Да и Майя на уговоры не поддалась.
— Никакого чемодана у него не было. Зачем ему чемодан в путешествии? Он с рюкзаком поехал.
IX
Ребята подсмеивались над Козельским:
— Если ты, Вадька, парень сознательный, то должен написать заявление.
— Какое еще заявление?
— Так и так, прошу считать мою командировку в счет положенного отпуска. Ведь на курорт едешь, счастливчик!
— Да ну вас, черти!
Основная трудность заключалась в том, что ни Мазин, ни Козельский не знали, когда именно решил Кравчук ехать в Тригорск. А может, он туда и не собирается? Тогда чемодан в шотландскую клетку придется распаковать. Но пока он оставался наготове.
И вот сообщение работника, который вел наблюдение: «Вышел из дому с вещами».
Потом второе: «Взял такси, направляется в сторону аэропорта».
Мазин только кивнул:
— Ну, Вадим, как говорится, с богом. Вы знаете, что делать.
В машине уже лейтенант получил по радио третье сообщение:
«Такси вышло на Аэрофлотское шоссе».
Он положил руку на локоть шофера:
— Темп, Витя.
Прибавили ходу. В аэропорту Козельский подошел к человеку, что стоял у входа в кассовый зал и старался выжать из красного ящика-автомата стаканчик газировки. Вадим достал три копейки.
— Порядок, — услышал он. — Подшефный берет билет. Второй для тебя. Кассирша в курсе. Полетите, как неразлучные друзья.
Сотрудник отошел, а Козельский не спеша выпил теплую воду и направился в зал. Борода Кравчука темнела рядом с окошком кассы. Вадим присел на диван и достал из кармана газету. Парень, который вел наблюдение, исчез из зала на несколько минут, потом появился и присел рядом с лейтенантом.
Козельский спросил:
— У вас спички не найдется?
Тот протянул коробок:
— Берите, берите, у меня еще есть.
— Спасибо.
Вадим приоткрыл коробок и увидел свернутый билет. Он опустил спички в карман. Операция «Нарзан», как шутливо назвал его поездку Мазин, началась.
Пошутил он так, впрочем, под самый конец, когда уже сказал Козельскому все, что нужно было сказать. Пошутил и подвел итог:
— Задача ваша, Вадик, может оказаться и простой и сложной Вернее, она может в любой момент резко усложниться. Это первое. А второе вот что. Кроме наблюдения за Кравчуком, я дам вам еще одно поручение. Вы помните о письме Дубининой?
— В котором не было ничего особенного?
— К сожалению. Поэтому узнайте об этой женщине как можно больше.
Козельский хотел что-то сказать, но Мазин остановил его:
— Вадим, вы умудряетесь совмещать исполнительность со склонностью к увлечениям. Временно эту склонность сдерживайте. Вам потребуется прежде всего исполнительность. — Он подождал, пока лейтенант поймет его мысль, к закончил. — Разумеется, максимум внимания Кравчуку. Сейчас он для нас фигура номер один. Ведь мы так и не выяснили, где он был в день убийства. Во всяком случае, не в Москве. Постарайтесь познакомиться с ним. Так вам будет легче.
Эти слова Козельский вспомнил, когда стремительный лайнер, незаметно превратившийся из чуда в средство передвижения, покатился по взлетной полосе навстречу зеленой весенней степи. Потом степь отделилась от самолета и оказалась уже не впереди, а по бокам и внизу, все ниже и ниже.
Козельский повернулся к сидящему рядом Кравчуку:
— Отличная машина.
Тот ответил кратко:
— Сначала нужно долететь.
Для Козельского эти слова прозвучали почти как признание вины. Ему казалось, что каждый преступник суеверен.
Кравчук между тем вытащил из-под чемоданного ремня журнал и развернул на последней странице. В руках его появился карандаш и большой, с красной ручкой, заграничный нож. Открыл он его, нажав на какую-то пружину, и начал широким блестящим лезвием подтачивать маленький карандаш. Козельский с интересом посматривал, как огромные руки Кравчука ловко справляются с этой хрупкой работой.
«Прямо секретарша», — подумал Вадим неприязненно. Нож в руках Кравчука слегка действовал ему на нервы.
Наконец геолог закончил, аккуратно ссыпал стружку в пепельницу и принялся за кроссворд. Он быстро, почти не задумываясь, заполнял строчку за строчкой, причем шел не от найденных уже слов, а прямо подряд, номер за номером, сначала все по горизонтали. Загвоздка наступила на цифре семнадцать. Козельский прочитал, скосив глаза, — «косвенное доказательство вины».
Кравчук ткнул себя карандашом в подбородок. Разноцветная палочка утонула в густой бороде.
— Улика, — назвал Козельский машинально.
Геолог подсчитал буквы, дотрагиваясь до клеток кончиком карандаша.
— Верно. Не сообразил.
— Всегда что-нибудь не угадаешь. Я еще ни одного кроссворда не добил до конца.
— У меня были. Мы в партии соревновались. Попадется старый журнал… Я геолог. А вы?
— Я химик.
— Химик?
Козельский уловил недоверие в голосе геолога.
— Да, второй год работаю. После института.
— И нравится? Химия?
— Конечно, — ответил Вадим. — Почему бы и нет?
— Воздуха мало. Отрава одна.
— Вот и еду подышать, в отпуск.
Кравчук, кажется, больше не сомневался, и Вадим остался доволен завязавшимся разговором. Он не собирался расспрашивать Кравчука. Пока нужно было лишь познакомиться, чтобы иметь возможность встречаться в Тригорске. Да и говорить-то было особенно некогда — весь полет занял меньше часа.
— Я тоже на отдых, — сказал геолог. — Нужно квартиру подыскать. Жена приедет. Домов отдыха не люблю. Диким лучше. Свободней. Сейчас с квартирами легко. Весна. Вот летом попробуй.
Вадим поддержал его:
— Месяц и я на одном месте не выдерживаю. Поэтому определенными планами себя не связываю. Пока приятель помог достать номер в гостинице.
— Если один, что связывать. А у меня жена.
В прозрачном синем небе рельефно прочертилась снежная гряда на горизонте, и совсем близко, прямо среди равнины, выросли отдельные, похожие на сахарные головы горы. Одна голова, пониже, стояла со сломанной верхушкой. Вместо нее торчали три скалистых обломка, а у подножия их — маленький зеленый городок. Это и был Тригорск.
Они сели в микроавтобус — маршрутное такси и покатили в город, вдыхая особенный здешний воздух, словно составленный из острых, покалывавших легкие холодных кристалликов, лопавшихся внутри, как пузырьки шампанского. От воздуха этого Козельскому стало весело и не верилось, что черный, мрачноватый Кравчук, возможно, убийца и опасный преступник.
