— Я пытался найти тебя, — сказал он. — Где ты была?
— В основном — здесь, на денек уезжала в Дамаск. Иногда я не отвечаю на звонки на мобильный.
— А что ты делала в Дамаске?
— По магазинам ходила, — коротко ответила она. — На самом деле я думала, а что там с тобой случилось? Думала, может, я тебе разонравилась.
— Я тоже уезжал. Надо было посетить другую страну.
— Ага-а, — с откровенным недоверием протянула она.
— Я хочу увидеться с тобой. Поскорее. Ты свободна завтра вечером?
Завтра четверг, у мусульман начало выходных. Последовала долгая пауза.
— Я не знаю… — начала она.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Феррис, затаив дыхание.
— Я не знаю, смогу ли ждать так долго, — сказала она и засмеялась тому, как ловко над ним подшутила.
Закончив говорить по телефону, Феррис снова вышел на балкон. На город спустилась ночь, повеяло сухой прохладой пустыни. Амман горел чашей огней в черноте ночного неба. Феррис почувствовал себя не то чтобы хорошо, но уже совсем не так плохо.
Глава 7
Амман
Феррис заехал за Алисой Мелвилл прямо к ней домой. Ее квартира находилась в старом квартале, рядом с амфитеатром, построенным еще римлянами. Феррис не знал, живет ли здесь еще хоть один американец. Светловолосая Алиса оделась в открытое платье и сандалии, перекинув через плечо свитер. Казалось, ее волосы просто плывут в воздухе.
— Эгей, привет, — сказала она, усевшись на переднее сиденье и пристегиваясь. В следующее мгновение она протянула руку и переключила магнитолу на другую радиостанцию. Боже, как она прекрасна, подумал Феррис.
Он повез ее ужинать в итальянский ресторан отеля «Хайат». Это было самое романтичное место, какое ему пришло в голову. Они сидели под открытым небом, при свете звезд. Рядом стоял газовый обогреватель, отгонявший вечернюю прохладу. Он светился желтыми и синими огоньками, словно угли камина. Феррис заказал бутылку вина, а когда они допили ее, заказал еще одну. Вино сделало Алису разговорчивой, хотя Феррис сомневался в том, что это было бы проблемой, даже если бы она была трезвой как стеклышко. Она рассказывала о своей работе с палестинскими беженцами. В неправительственной организации, которая оказывала помощь лагерям беженцев, наполненным людьми с малым достатком. Феррис называл организацию «Детской службой спасения», хотя на самом деле ее название звучало, как «Совет по урегулированию на Ближнем Востоке».
— У беженцев не осталось надежды, Роджер, — прошептала она, словно это было секретом хоть для кого-нибудь. — В этой жизни их удерживает лишь гнев. Они внимают шейхам из «Хамаза» и «Исламского джихада». Они покупают кассеты с записями речей бен Ладена. Думаю, когда они ложатся спать, им снятся сны о том, как они убивают израильтян и американцев. А теперь, спаси Господи, еще и итальянцев.
— Но не тебя, — сказал Феррис. — Они не хотят убить тебя.
Она говорила совершенно серьезно, но все, что он мог делать, — это просто смотреть на нее. Свет горящего газа придавал ее волосам рыжий оттенок. Он наклонился к ней через стол, будто бы чтобы лучше слышать ее. Когда она говорила, он глядел, как в вырезе платья вздымается и опадает ее грудь.
— Нет, не меня. Они меня уважают… потому, что я слушаю их. А ты их слушаешь, Роджер? Американское правительство слушает их? Или мы просто хотим перестрелять их всех?
Ранее Феррис сказал ей, что работает в политическом отделе посольства. Это было его прикрытие.
— Конечно, я их слушаю. И посол их слушает. Мы все их слушаем. А я даже могу говорить с ними.
Он скороговоркой произнес пару изящных фраз на арабском, о том, как прекрасна она в этом свете луны и что он надеется увидеть ее у себя дома этой ночью.
К его удивлению, она ответила ему на достаточно приличном арабском. Сказала, что он красив, но судьба его в руках Аллаха.
— Не пытайся улестить меня, Али-баба, — добавила она на английском. — За мной пытались приударить многие, не только…
Она задумалась.
— …Курт Шиллинг. И у них ничего не вышло.
— Этот фанат «Ред сокс»?
— Ну да.
— Я не пытаюсь улестить тебя. Просто меня неодолимо влечет к блондинкам, говорящим по-арабски.
Алиса закатила глаза, а потом обвела взглядом мужчин-арабов, сидевших в ресторане.
— Добро пожаловать в большой клуб. На самом деле, Роджер, я серьезно. Что посольские говорят людям? Вы говорите им о том, что сожалеете, что Америка убивает мусульман? Вы говорите им о том, что сожалеете, что их дома сносят бульдозерами, а их детей убивают? Вы говорите им о том, что мы только на первый взгляд являемся союзниками этих правых экстремистов в Израиле? Вы говорите им о том, что мы сделали ошибку, вторгнувшись в Ирак и разметав его на миллион частей? Что вы им вообще говорите? Хотелось бы мне знать.
Феррис застонал. Он же офицер разведки, а не дипломат.
— Нам обязательно сейчас обсуждать именно это?
— Нет. Можешь сказать, что это не мое дело, и я спокойно пойду домой.
Мысль о том, что она покинет его, испугала Ферриса.
— О'кей. Дай подумать. Когда люди высказывают жалобы, я говорю им, что понимаю их точку зрения, но я не тот человек, который определяет государственную политику США. Иногда я говорю им, что включу их высказывания в очередной отчет. Как, а? Я включу в отчет твою точку зрения, — попытался пошутить он, но неудачно.
— Ты действительно ничего не понял! Ты целыми днями сидишь в посольстве, а я — снаружи, на линии фронта. Серьезно, Роджер. Я каждый день выслушиваю то, о чем кричат эти люди. Ты знаешь, что они в этих лагерях радовались, когда на этой неделе узнали о взрыве заминированного автомобиля в Милане? Радовались. Пришлось прийти моим друзьям, чтобы защитить меня. Они хотят убивать нас. Ты понимаешь это?
От возбуждения кровь прилила к ее щекам, и они тоже стали светиться красным в свете газового камина. Он знал, что может ответить ей куда лучше, но политические споры были его слабым местом. Они напоминали ему обо всем том, что он возненавидел, еще работая журналистом. Политические споры — для служащих Госдепартамента, редакторов газетных полос и таких людей, как эта загадочная Алиса, которая работает в лагере беженцев и при этом может прийти на ужин в открытом платье. Но он должен что-то сказать, иначе она на него совсем рукой махнет.
— Я все это знаю, Алиса. Много больше, чем ты думаешь. Я тоже на линии фронта. Как и все мы. Такая теперь у нас жизнь.
Она посмотрела ему в глаза, пытаясь понять его. Может, она знает, чем на самом деле он занимается? Или догадывается? От этой мысли ему стало не по себе. Извинившись, он отправился в туалет. Идя туда и обратно, он старался скрыть хромоту, но в ночной прохладе нога снова напомнила о себе, и его попытки оказались тщетны. Она заметила.
— Что у тебя с ногой? — спросила она, когда он сел обратно за стол. — Ты ранен?
— Был. Некоторое время назад. Сейчас все нормально.
— Что случилось? Если, конечно, ты не против ответить.
Феррис задумался. Конечно, ему не хотелось отвечать. Но если их отношениям суждено хоть как-то развиваться, ему придется рассказать о себе побольше.
— Меня ранили в Ираке. Это было мое предыдущее задание, перед нынешним. Я ехал в машине, и по нам выстрелили из гранатомета. Ногу основательно посекло осколками. Сейчас я в порядке, только иногда хромаю. Зато это помогает мне в постели.
Она не рассмеялась его шутке, все еще изучающе глядя на него.
— Что ты делал в Ираке?
— Работал в посольстве. Должен был проработать год, но, когда меня ранили, они решили отправить меня сюда, и я встретился с тобой. Понимаешь, как мне повезло?
— Но ты не был в посольстве, когда тебя ранили.
— Нет. Я был за пределами «зеленой зоны». На дороге, к северу от Багдада.
Она взяла его за руку, подержала, глядя на нее в полумраке, а затем отпустила.
— Ты же не работаешь в ЦРУ, а?
— Конечно нет. Не говори нелепостей. Перед тем как пойти на работу в Министерство иностранных дел, я работал в «Тайм». Можешь посмотреть в «Нексисе». Они бы никогда не взяли в ЦРУ бывшего журналиста.
— Хорошо, — ответила она. — Иначе у нас были бы проблемы.
Феррис почувствовал зуд в руках, мурашки пошли по коже. Обычно он не смущался, когда приходилось лгать насчет его связи с Управлением, но сейчас было по-другому.
— Я восхищена твоей отвагой, Роджер. Вот бы эту отвагу да на какое-нибудь другое дело. У меня такое ощущение, что эта война уничтожит Америку. Люди и хотели бы любить Америку, но они видят, какие ужасные вещи мы творим, и задумываются о том, не превратились ли мы в чудовищ. Я боюсь грядущего.
— Меня тоже это беспокоит, — сказал Феррис, вставая из-за стола и беря ее за руку. — Плохие времена.
Он мягко притянул ее к себе. Всего мгновение, казавшееся бесконечным, она была в его объятиях.
