- Слава богу.
В ту же секунду Баркович вдруг начал громко материть Идущего рядом с ним — приземистого, некрасивого парня с неудачным именем Рынк. Рынк попытался его ударить — действие однозначно запретное — и получил предупреждение за это. Баркович даже с шага не сбился, он просто пригнул голову, поднырнул под удар и продолжил орать:
— Ну же, мудак недоебанный! Я спляшу на твоей могиле! Ну давай, дебил, двигайся живее! Усложни мне задачу!
Рынк снова замахнулся на него, Баркович легко уклонился, но напоролся на парня, идущего рядом. Они оба получили предупреждения; солдаты теперь следили за развитием событий очень внимательно, хотя и не проявляли никаких эмоций — как люди, наблюдающие попытки двух муравьев взобраться на краюху хлеба, подумалось Гэррети.
Рынк пошел быстрее, не глядя на Барковича. Баркович, злой из-за полученного предупреждения (парень которого он толкнул, был Гриббл, — он еще хотел крикнуть Мейджору в лицо, что тот убийца), заорал ему вслед:
— Твоя мать сосет хуи на 42-й улице[15], Рынк!
Услышав это, Рынк внезапно развернулся и бросился на Барковича.
Воздух наполнили крики "Да кончайте уже!" и "Харэ херней страдать!", но Рынк не обратил на них внимания. Он с ревом шел на Барковича, опустив голову.
Баркович ловко обошел его. Рынк споткнулся, разворачиваясь на мягкой, грунтовой обочине, его нога заскользила, и он сел прямо в песок, вывернув колено наружу. Ему объявили третье предупреждение.
— Ну же, дебил! — подгонял его Баркович. — Давай вставай!
И Рынк поднялся. Потом почему-то подскользнулся и упал на спину. Лицо у него было ошеломленное, ничего не понимающее.
Третьей вещью, которая случилась около 11-ти, была смерть Рынка. Перед тем как винтовки выстрелили, случилась секунда совершенной тишины, в которой громко и ясно прозвучал голос Бейкера:
— Теперь, Баркович, ты не просто мелкий паразит. Теперь ты убийца.
Прогремели выстрелы. Пули подбросили тело Рынка в воздух, а потом оно упало и замерло неподвижно на дороге, и одна рука была неуклюже откинута в сторону.
— Да он же сам виноват! — кричал Баркович. — Вы же видели, он первый замахнулся! Правило 8! Правило 8!
Никто ничего не ответил.
— Да идите вы все нахер! Все вы!
МакФриз спокойно сказал:
— Вернись назад и станцуй на нем, Баркович. Давай, развлеки нас. Спляши на нем буги, Баркович.
— Твоя мать тоже сосет на 42-й улице, лицо со шрамом, — грубо сказал Баркович.
— Жду не дождусь, когда твои мозги окажутся размазанными по дороге, — тихо ответил МакФриз. Его рука потянулась к лицу и стала тереть, тереть, тереть шрам. — Я возрадуюсь, когда это случится, ты, мелкий поганый ублюдок.
Баркович неслышно пробормотал что-то в ответ. Другие Идущие отошли от него, словно он распространял вокруг себя чумные бактерии, и теперь он шел в одиночестве.
Где-то в 11:10 они прошли шестидесятую милю, но никаких признаков моста видно не было. Гэррети подумал уже было, что на этот раз слух оказался ложным, но тут Идущие поднялись на вершину небольшого холма и в залитой светом низине впереди увидели группу суетящихся, работающих в спешке людей.
Свет исторгали из себя фары нескольких грузовиков, направленные на перекинутый через быстрый ручей дощатый мост.
- Я реально люблю этот мост, — сказал Олсон, зажигая одну из сигарет МакФриза. — Нет, серьезно.
Но когда они подошли чуть ближе, Олсон тихо издал какой-то неприятный звук и выбросил сигарету в придорожные кусты. Одна из опор моста и несколько смежных досок были смыты потоком, но Отряд прилежно трудился над неисправностью. Вместо опоры был установлен обрубленный телеграфный столб, усиленный снизу чем-то, напоминающем гигантскую бетонную пробку. Доски им заменить было нечем, поэтому они просто положили на их место заднюю дверь одного из грузовиков. Мера временная, но много времени и не требуется.
— Мост короля Людовика Святого[16], — сказал Абрахам, — Может, если парни там впереди притопнут чуток, он снова обрушится.
— Вряд ли, — ответил Пирсон, а потом добавил слабым, срывающимся голосом: — Вот дерьмо!
Авангард, сократившийся к этому моменту до трех-четырех парней, вступил на мост. Настил громыхал под их ногами. И вот они уже на той стороне, идут не оглядываясь. Вездеход остановился, двое солдат спрыгнули и пошли шагом рядом с Идущими. На противоположном берегу еще двое сопровождали авангард. Доски заходили ходуном.
Два мужика в вельветовых куртках стояли, прислонившись к асфальтному катку с надписью "РЕМОНТ ДОРОГ", и курили. На ногах у обоих были зеленые резиновые сапоги.
Они смотрели как парни идут мимо. Когда Дэвидсон, МакФриз, Олсон, Пирсон, Харкнесс, Бейкер и Гэррети прошли нестройной группой, один из них щелчком отправил недокуренную сигарету прямо в реку и сказал:
— Вот он. Это Гэррети.
— Так держать, парень! — крикнул второй. — Я на тебя десять баксов поставил, а ты идешь 12 к 1.
Гэррети заметил несколько обрубков телеграфного столба на земле рядом с катком. Именно эти ребята позаботились о том, чтобы он продолжал идти, нравится ему это или нет. Он приветствовал их поднятой рукой и вступил на мост. Задняя дверца грузовика, уложенная на место досок, громыхнула у него под ногами, и вот мост уже позади. Дорога резко изогнулась, и последним напоминанием о так и не состоявшемся отдыхе стал клиновидный просвет среди деревьев. Впрочем, и он вскоре остался позади.
— А Долгую Прогулку хоть раз останавливали? — спросил Харкнесс.
— Не думаю, — ответил Гэррети. — Что, материал для книги собираешь?
— Нет, — сказал Харкнесс. Голос его прозвучал устало. — Просто интересно.
— Ее каждый раз останавливают, — сказал Стеббинс позади них. — Один раз.
На это никто не ответил.
Примерно полчаса спустя МакФриз подошел к Гэррети и некоторое время молча шел рядом. Потом спросил очень тихо:
— Думаешь, ты победишь, Рей?
Гэррети очень долго обдумывал ответ.
— Нет, — наконец, сказал он. — Нет, я... нет.
Эта простая констатация напугала его. Он снова подумал о билете, который получит, нет — о пуле, которую получит, о последнем мгновении абсолютного знания, о бездонных винтовочных стволах, поворачивающихся в его сторону. О застывших ногах. О внутренностях, сжимающихся в комок. О мышцах, гениталиях, мозге, которые пытаются в последний момент избежать бездны, лежащей всего в одном ударе сердца от них.
Он сглотнул, но в горле было сухо.
— А ты что думаешь — победишь?
— Наверно нет, — сказал МакФриз. — Я понял, что у меня нет шансов сегодня примерно в девять. Видишь ли, я... — Он откашлялся. — Не знаю, как сказать, но я четко представлял, на что иду, понимаешь? — он обвел рукой вокруг, показывая на других. — Большинство из них не представляли. А я знал, каковы мои шансы. Но я не принял в расчет людей. И мне кажется, я никогда до конца не понимал, что это такое на самом деле. Мне кажется, я думал, что когда первый из нас скажет, что больше не может, они направят на него оружие, нажмут на курки, а оттуда выскочат бумажки с надписью "БА-БАХ!"... а потом Мейджор скажет "Обманули дурака", и мы все пойдем по домам. Ты вообще понимаешь, о чем я?
Гэррети вспомнил, какой шок испытал, увидев как голова Кёрли взрывается кровью и мозгом, а тело валится на мостовую, вспомнил его мозги, похожие на овсянку, размазанную по дороге.
— Да, — сказал он. — Да, я понимаю, о чем ты.
— Понадобилось время, чтобы это осознать, но когда ментальный барьер был преодолен, дело пошло быстрее. Шагай или умрешь, такова мораль этой истории. Проще некуда. Речь не идет о выживании сильнейшего, здесь-то я и ошибся, когда позволил втянуть себя в это. Будь так, у меня был бы шанс. Но иной слабак запросто поднимет автомобиль, если под ним окажется его жена. Мозг, Гэррети, — сказал МакФриз хриплым шепотом. — Ни бог, ни человек. Это нечто... нечто в мозгу.
Где-то в темноте закричал козодой. С земли поднимался туман.
— Кое-кто из них будет идти еще долго после того как законы биохимии перестанут действовать. В прошлом году один парень прополз больше 2 миль со скоростью 4 мили в час после того, как обе его ноги одновременно свело судорогой, ты ведь читал об этом, да? Взгляни на Олсона, у него полный набор предупреждений, а он продолжает идти. Баркович, будь он проклят, заправлен высокооктановой ненавистью, и продолжает идти, и ты глянь-ка: просто таки пышет здоровьем. Мне кажется, я так не смогу. Я не устал — не очень устал — пока что. Но я устану, — сейчас шрам на его осунувшемся лице был особенно хорошо виден. — Думаю... думаю, когда я устану... наверно, я просто остановлюсь и сяду.
Гэррети ничего не ответил, но он был встревожен, сильно встревожен.
