— Ох, Норико, не выходи замуж за первого встречного. Не повторяй моих ошибок!
Мужчинам иной раз и невдомёк, какая пропасть лежит между словами и мыслями женщины. Но Норико была женщиной. От этих слов её передёрнуло.
— Гм! — хмыкнула она и спросила: — Кофе пить будешь?
Сумико кивнула. Норико лёгким пинком открыла дверь и вышла.
— Дац-тян! Когда же ты пришёл? — удивилась она, войдя в столовую.
Молодой парень в клетчатой рубашке с насмешливым, даже несколько нагловатым лицом, наклонившись, собирал на столе телевизор.
— Нет, ты подумай, какая мерзавка! — с досадой сказала Норико, ставя на поднос чашки, сахарницу и кладя чайную ложку.
— Надо, сестрёнка, меня слушать. Я же говорю: ставить на лошадей третьего и шестого заезда — верный проигрыш! А ты не веришь…
Парень этот был кузен Норико — Тацухико. — Я не о лошади, а о моей гостье.
— А-а!.. Она, кажется, смазливенькая…
— Когда это ты успел её разглядеть?
— В том-то и дело, что не успел. А вот голос расслышал. Не познакомишь?..
— Нет. Она замужняя, — нахмурившись, сказала Норико и вдруг передумала. — Хотя постой…; Познакомлю, так и быть… Она сегодня повздорила с мужем и, вероятно, рада будет развлечься… Впрочем, не знаю, может, ты не в её вкусе.
Норико явно старалась подзадорить братца. Вообще она не любила таких вещей, но сейчас она разозлилась на Сумико и хотела ей чем-то отплатить.
Тацухико очень удивился. Обычно сестра всегда держалась чопорно — настоящая старая дева. И вдруг такое. Он не сдержал улыбки.
Сумико выпила кофе, поблагодарила и поднялась из-за стола. Норико как бы невзначай сказала:
— У меня в гостях кузен, он может тебя довезти. Правда, у него не машина, а старая развалина.
— Ну, какой ему интерес со мной! Я для него слишком стара.
Женщины вышли на улицу. Сумико увидела перед домом старую помятую малолитражку отечественного производства. Юноша в клетчатой рубашке услужливо открыл дверцу. Вся она была разрисована белыми черепами. Увидев это, Сумико ужаснулась — машина непременно привлечёт внимание прохожих, — но отступать было поздно.
— Это жестоко — навязывать вам старуху вроде меня, — проговорила Сумико.
Юноша, широко улыбаясь, ждал. Сумико села, и дверца за ней захлопнулась.
— Я слышал, оку-сан, вы повздорили с мужем.
— Что ещё вы обо мне знаете?
Парень ухмыльнулся и нажал на стартёр. Машина тронулась с места.
Как Сумико и предполагала, все прохожие останавливались и провожали машину глазами.
— Извините, оку-сан, но ваш супруг — профан!
— Что?!
— Настоящие мужчины не ссорятся с жёнами. Только профаны. Они не знают механики супружества.
Под словом «механика» Сумико почему-то поняла нечто связанное с сексом и густо покраснела.
— У меня с женой никогда не будет ссор, — хвастливо продолжал Тацухико.
Он ухарски правил одной рукой, а другой отчаянно жестикулировал.
— Мужчины скрывают от жён свои интрижки. Это ошибка. Я, наоборот, буду постоянно рассказывать жене про свои романы. Сначала она будет расстраиваться, потом постепенно привыкнет. Сочтёт меня просто хвастуном. Жены любят видеть в своих мужьях дураков…
— Вот уж неправда!
— … Привыкнет — И вот тут-то я и развернусь. Дам жизни. Буду изменять направо и налево!
— Но ведь это нечестно!
— Зато безболезненно. Разве лучше устраивать скандалы из-за каждого пустяка?
«Чушь какую-то несёт!» — подумала Сумико.
Её удивило, как можно так цинично и прямо высказывать свои мысли незнакомой женщине.
Но Тацухико этого и добивался. Теперешние молодые люди только таким образом и обольщают женщин. В прежние времена их отцы действовали осторожно, не торопясь, учтиво, а теперь не то. Теперь главное — обескуражить женщину, сбить её с толку, оглоушить, и считай, что она твоя.
— Оку-сан, хотите установить мир в семье — действуйте по моей системе, — сказал Тацухико.
Они выехали на широкую улицу. До вокзала оставалось недалеко. Оттуда Сумико собиралась ехать электричкой.
— Что вы имеете в виду? — спросил Сумико.
— Изменяйте мужу, но действуйте так, чтобы не причинять ему боль. И всё будет в порядке. Поверьте мне: всё дело в механике… — Вдруг он слегка притормозил. — Чёрт возьми! Забыл про бензин! Давайте заскочим на заправку. Бензоколонка тут рядышком.
Сумико кивнула. Машина свернула вправо и понеслась по узким улочкам. Бензоколонка оказалась довольно далеко.
Заправив машину, Тацухико нажал на акселератор и неожиданно спросил:
— Оку-сан, как вы относитесь к шампанскому? Я понимаю: сейчас не праздник, не Новый год, не рождество… Но тут неподалёку я знаю отличный кабачок. Там бывают шалопаи вроде меня. Место не шикарное, но шампанское подают.
— Но ведь я…
— Не упрямьтесь. Машина заправлена, пора и людям заправиться, — весело воскликнул Тацухико и погнал машину на полной скорости.
В тёмном и несколько мрачноватом кабачке на деревянных некрашеных столах горели свечи. Их колеблющееся пламя тускло озаряло помещение, стилизованное под горскую хижину, бревенчатые стены и лица немногочисленных посетителей.
Сумико впервые очутилась в таком месте.
— А это не бар?! — спросила она вполголоса.
— Нет, что вы. Зауряднейший кабачок, — осклабился Тацухико. — Дешёвенький. Здесь всё почти даром. И керри-райс и хаяси-райс… Бутылочка шампанского стоит всего сто пятьдесят иен.
Тацухико накинул поверх рубашки куртку и, не спрашивая Сумико, притащил бутылку шампанского и тарелку капусты, заквашенной по-русски.
— Прошу вас!
Сумико отпила глоток. По вкусу вино напоминало шампанское. Она пила его на рождество. Не задумываясь, Сумико опорожнила весь бокал. Вскоре она почувствовала в теле лёгкую истому. Щёки её запылали ярким румянцем. — Оку-сан, я должен признаться…
— Знаю, — надув губки, прервала Сумико, — вы нарочно поехали на заправку, чтобы затащить меня сюда.
— Сдаюсь, разоблачили… тогда открою вам другой секрет.
— Разве есть ещё?
— Это не шампанское, а смесь коктейля с сакэ — национальный напиток. Я всегда угощаю этим девочек. И пьётся хорошо, и пьянеешь моментально…
Тацухико говорил откровенно и нагло. Но Сумико это почему-то не смутило. Очевидно, она изрядно захмелела.
Когда они покинули кабачок, солнце висело ещё высоко над горизонтом. Сумико, как сквозь сон, вспомнила, что у неё не приготовлен ужин. И вдруг забеспокоилась: не забыла ли она выключить газ, не оставила ли открытой дверь. Ей представилось, что в квартиру забрались воры.
— Бросьте думать о пустяках, — точно угадывая её мысли, сказал Тацухико, — сегодня вы должны забыть о своих кухонных делах!
Он захлопнул за ней дверцу.
— Везите меня на станцию, — сказала Сумико пьяным голосом.
— Послушайте, оку-сан. Раз уж мы заправились, давайте махнём в Иокогаму. За сорок минут доберёмся.
— Нет! Ни за что… Мне… нужно домой.
— Вот. На моих ровно четыре. Обещаю: к половине шестого будем обратно. Идёт?..
Парень действовал решительно, не давая Сумико опомниться. Она на мгновение задумалась. Перед ней всплыл Кэйдзо, сидящий на веранде под клеткой со скворцом и подстригающий ногти на ногах.
— Только ровно в половине шестого. Не подводите меня.
Почему бы ей в самом деле немного не прогуляться? Почему не совершить небольшое путешествие? Что в этом плохого? Она же не изменяет Кэйдзо. Потом он сам виноват, зачем притащил эту проклятую птицу? Птица ему дороже жены!
Сумико уже не сомневалась в своей правоте.
Удивительный народ — женщины. Всему они находят оправдание. Любому своему поступку, вопреки логике, вопреки очевидности.
По шоссе Токио — Иокогама машины шли в несколько рядов. Но Тацухико так ловко вёл свою малолитражку, что один за другим обходил все грузовики.
— Тридцать минут! Рекордная скорость! Ио-ко-га-ма!!! Ай да я!
— В скромности вас не упрекнёшь, — сказала Сумико.
Парень чем-то ей нравился. Нравилась его самоуверенность, ловкость, с какой он правил машиной, нравилось и чувство опьянения.
— Вам нравится здесь?
— Очень…
— В таком случае требую награды… останьтесь со мной до девяти… ладно?.. — Тацухико настойчиво добивался своего.
— Не могу…
Говоря «не могу», Сумико чувствовала, что вот-вот уступит его настойчивости, и даже испытывала приятное волнение от того, что уступит ему.
В Иокогаме Тацухико погнал машину в сторону иностранного кладбища. Местность была малонаселённой. Кое-где попадались небольшие коттеджи.
Весь горизонт являл величественное зрелище заката. Тацухико неспроста привёз сюда Сумико. Он знал, чем пленить сердце женщины.
Довольный собой, напевая что-то себе под нос, он направил машину на гребень холма, откуда сразу как на ладони открывалась широкая панорама вечернего порта.
