Непринужденные разговоры, карты и постоянные освежительные напитки – для Берти это было то, что нужно.
На сцене нового театра Наполеона иногда давали классику, но вкусы эпохи требовали легких жанров, и император с удовольствием приглашал старлеток парижской сцены, многие из которых прославились своей красотой и свободными нравами, а вовсе не декламацией строф Мольера. Этот французский литературный опыт, как мы увидим в следующей главе, оказался самым полезным для Берти.
В своих мемуарах «Воспоминания о Второй империи» граф де Мони, служивший при Наполеоне III в Министерстве иностранных дел, пишет, что забавы и игры в загородных châteaux[93] включали и такие исконно французские развлечения, как диктант. Участники должны были по возможности без ошибок написать сложный текст. Мони описывает случай в Компьене, когда, несмотря на присутствие знаменитого литературного критика Шарля Огюстена Сент-Бёва и писателя Проспера Мериме, конкурс выиграл австрийский посол Рихард фон Меттерних. Весьма сомнительно, что Берти, который и в двадцать лет по-прежнему слагал английские предложения на уровне школьника, рискнул бы поучаствовать в таком состязании. К тому же существовало множество других, более заманчивых игр.
Наполеон, как и Берти, предпочитал красноречие тестам на орфографию и проводил много времени в беседах с самыми остроумными красавицами. «Он [Наполеон] подходил и присаживался рядом с каждой по очереди, – вспоминает Мони, – и во время разговора успевал проследить взглядом за всеми дамами, что оказывались в поле зрения».
За ужином Наполеон садился между двумя своими фаворитками, которые менялись с каждым заездом, а Евгения всегда сидела напротив него, в окружении двух самых влиятельных мужчин. Молодой Берти, во время своего первого сольного посещения Фонтенбло, несомненно, был одним из них. Остальные гости рассаживались, где хотели или где могли найти свободное местечко. В необычайно современном духе равенства дамы, не оказавшиеся в числе фавориток императора или какого-нибудь важного гостя, могли сами выбирать, рядом с кем из мужчин садиться, и избранник становился ее beau[94] на вечер, а иногда и на ночь.
Мужчины, по словам графа де Мони, могли не сомневаться, что найдут себе поклонниц из числа тех, «чьей профессией было соблазнять и сводить с ума». В загородных резиденциях роль придворных дам была четко обозначена.
Как пишет Филипп Жулиан, во время своего посещения Фонтенбло в 1862 году Берти «завязал долгую дружбу» с некоторыми особо гламурными дамами. Среди них была Мелани де Бюсьер, одна из ближайших подруг Евгении. Мелани, или графиня Эдмон де Пурталес по мужу, была ослепительной красавицей лет двадцати пяти с рыжевато-каштановой шевелюрой. Она была матерью двоих сыновей, а молодые замужние дамы, исполнившие свой долг, становились основной мишенью для адюльтера. И, словно мало ей было прочих достоинств, Мелани слыла остроумной собеседницей. Короче говоря, девушка мечты для Берти.
Во время этого визита он познакомился и с внучкой сестры Наполеона Бонапарта, Кэролайн; и с Леонорой, женой банкира барона Альфонса де Ротшильда, еще одной гламурной молодой матерью.
Вполне возможно, что Берти возобновил знакомство с принцессой Матильдой, кузиной и бывшей невестой Наполеона III. У нее были персональные покои в Фонтенбло – кстати, бывшие апартаменты мадам де Ментенон, любовницы, а затем и тайной жены Людовика XIV.
Матильда по-прежнему жила со своим любовником в Париже и содержала литературные салоны во вкусе Гюстава Флобера (автора романа об адюльтере «Мадам Бовари», опубликованного в 1857 году). Сексуальная, скандально известная divorcée[95], Матильда была бы бесценным гидом для молодого английского принца, стремящегося познать все ходы и выходы (в буквальном смысле) наполеоновского двора.
Трудно сказать, сразу ли Берти напросился на приглашение в гостевые апартаменты кого-либо из этих французских аристократок. Но в то лето он был вторым по ранжиру среди гостей Фонтенбло и мог не скромничать в выборе.
Атмосфера сексуальной вседозволенности при дворе Наполеона III ярко описана в любовных мемуарах некой маркизы Ирен де Тези-Шантенуа, одной из многочисленных отвергнутых любовниц императора. Понятно, что ее слова источают желчь. Пытаясь лягнуть Наполеона и Евгению, маркиза пишет, что «этот никчемный двор, такой соблазнительный на поверхности… думает только об удовольствиях и наслаждениях»[96].
Потомок старинного французского аристократического рода, Ирен де Тези-Шантенуа считала себя выше Евгении, «испанки, которую взяли в жены из-за рыжей гривы». Но даже при этом маркиза (которая тоже была замужем) отчаянно стремилась «засветиться» при дворе и была счастлива, когда однажды Наполеон соизволил заговорить с ней, прибегнув к банальной фразе для завязывания знакомства.
– Разве вы не мадам… э-э? – спрашивает он. – Я уверен, мы с вами уже встречались. Где это было? – Переходя к делу, Наполеон говорит, какая она séduisante[97], на что Ирен отвечает, что «он не первый, кто это заметил».
Как только юную красавицу оценил зоркий глаз Наполеона, место Ирен при дворе было обеспечено. Она вливается в стайку caillettes[98] Евгении – название вроде бы созвучно слову canaille (каналья), но вполне возможно, что оно пошло от жаргонного прозвища проститутки того времени – caille (перепелка). Все они были дамы богатые («Так что Евгения могла не опасаться, что мы станем клянчить у нее деньги», – отмечает Ирен), но прозвища им давали довольно неприличные. Взять хотя бы Salopette (буквально «маленькая шлюшка», но также означает «комбинезон») или Cochonette (от слова cochon – «поросенок», но как прилагательное означает «похабный»).
Эти dames du palais[99] проводили время, обсуждая то, что Ирен саркастически называет «глупостями важности великой» – вроде того, что Наполеон не выпил свой утренний кофе, – и обмениваясь свежими сплетнями о парижском высшем обществе. Так, она рассказывает историю балерины, которая явилась на встречу с заместителем министра изящных искусств, чтобы попросить о содействии в ее продвижении на роль примы. Заместитель, пообщавшись с ней в своем кабинете, устраивает ей аудиенцию у министра. Однако, когда настает очередь министра задирать танцовщице юбки, он видит застрявший в этом ворохе меморандум со стола своего заместителя. Человек бывалый, министр просто перекладывает бумагу в свой лоток и приступает к делу. Балерина тем временем обеспечивает свое продвижение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
