Они начали кричать еще до нашего приезда. Крики сопровождали нас все время, пока мы работали. Наверное, они продолжались и после нашего отъезда.
Это были не просто крики. Это были душераздирающие вопли отчаяния, сменявшиеся рыданиями, приступами рвоты и новыми воплями.
Толпы, спонтанно собиравшиеся на местах взрывов и терактов, обычно состояли большей частью из мужчин в длинных арабских рубахах и мягких кожаных туфлях без каблуков; их лица выражали озабоченность и недоверие. На этот раз мы увидели совсем другую толпу. Узкая улочка отделяла воронку, образовавшуюся от взрыва второй бомбы, от небольшой группы женщин. Их истошные вопли слились в сплошной гул, который не смогла бы перекрыть никакая толпа мужчин. К крикам женщин добавлялся плач детей, которых те, как водится, привели с собой. В основном это были маленькие дети; они стояли босиком в лужах крови и сточных вод. Был среди них один мальчуган — на вид лет двенадцати, не больше, — который, едва мы появились, уставился на наш бронированный вездеход с нескрываемой ненавистью и презрением. Мужчины из толпы никогда не смотрели нам в глаза, даже если мы с ними заговаривали. Мальчишка же не сводил с меня глаз, смотрел не мигая, будто хотел просверлить взглядом кевлар, сталь и плоть, чтобы увидеть, что подо всем этим кроется.
От взрыва огромной силы, разрушившего пол квартала, почернели даже жалкие деревца. Главная мишень террористов, — полковник-курд, командовавший отрядом полицейского спецназа, — как ни странно, остался жив. Когда начиненный взрывчаткой автомобиль, за рулем которого сидел террорист-смертник, подъехал вплотную к его дому, полковник все еще находился внутри. Телохранители, заехавшие за полковником с утра, чтобы отвезти на работу, поджидали его на подъездной аллее рядом со служебной машиной. От машины мало что осталось. Внутренности телохранителей мы нашли на крыше одного из домов метрах в четырехстах от места взрыва.
Ступня тогда еще не лежала в коробке. Это будет позже.
Иракская полиция, прибывшая раньше нас, даже не пыталась сдерживать обезумевших людей, которых с каждой минутой становилось все больше — горожане толпами стекались к месту происшествия, чтобы отыскать и забрать останки своих близких, а когда это удавалось, тут же начинали их оплакивать. Какие улики мы могли найти в такой неразберихе? Вдобавок ко всему, не успели мы осмотреть остов машины террориста, как ее погрузили на эвакуатор. Я был в отчаянье. Иракские полицейские что-то истерично кричали нам, размахивая руками, но без переводчика мы мало что понимали. Сам полковник уже отбыл в полицейское управление, чтобы заняться планированием карательной операции против устроивших теракт арабов. При этом стоявшие поодаль женщины ни на минуту не переставали пронзительно кричать и причитать.
«Для чего мы вообще сюда приехали? — подумал я. — Ведь до нас здесь побывали уже сотни людей и, если сразу после взрыва какие-то жалкие остатки улик еще можно было найти, теперь они затоптаны, сметены, убраны, растащены или таинственным образом исчезли. Какое мне дело до того, кем был этот смертник? Какое мне дело до того, какую взрывчатку он использовал? Как он привел бомбу в действие? На какой машине приехал и откуда ее угнал? Если им наплевать, почему это должно заботить меня?»
Мальчишка продолжал смотреть на меня, а женщины не переставали кричать, и чем отчаяннее они кричали, тем больше я злился. Неужели они думают, что мне нравится бродить среди останков их родственников — сыновей, братьев, детей? Они что, не видят, что я пытаюсь помочь? Но каждый раз, когда толпа подавалась вперед, я отступал на полшага, ощущая на себе тяжесть тысячи неблагодарных взглядов. Я понемногу делал свое дело: тут соскребу крохотное пятнышко остатков взрывчатки, там подберу номерной знак машины террориста. Чем бы мы ни занимались, вокруг все время толпились люди — толпа напоминала муравейник. Зачем им надо делать почти невыполнимой нашу и без того ужасную работу?
Неужели никто не заставит этих женщин замолчать? Их неутихающие вопли прожигали мне мозг, проникая в голову сквозь затычки в ушах.
Я снова вспомнил, что у меня есть автомат, — рука ощущала его тяжесть. Я мог бы заткнуть рты этим женщинам. Если этого не захочет сделать никто другой, если иракская полиция не уведет их отсюда, не разведет по домам, то замолчать их заставлю я.
Я ставлю большой палец правой руки на предохранитель, а указательный — на спусковой крючок.
Я могу это сделать запросто. Сколько их всего — пять, шесть? Я могу убить пять или шесть женщин, чтобы прекратить эти вопли. Я готов — только бы меня отпустила эта мигрень, от которой раскалывается голова, только бы смолкли эти безумные причитания и зубовный скрежет.
Я вообразил себе, как это будет. Почувствовал прилив адреналина, и палец на спусковом крючке нервно задергался. Теперь я не спускал с них глаз: волосы скромно убраны под платки, залитые слезами лица прикрыты ладонями. Вопли по-прежнему не прекращались.
Подросток сверлил меня невидящим взглядом. Я пристально посмотрел на женщин и снял автомат с предохранителя. Я чувствовал, что могу это сделать. У меня хватит решимости. Я могу положить конец этим вызывающим воплям.
— Ну же, капитан, пошли, — сказал Юбэнк. — Здесь мы ни хрена не найдем. К тому же у нас еще один вызов. Они нашли легковушку с невзорвавшейся бомбой. Давай di di mau[19].
Во мне теперь как бы два человека. Один здравомыслящий, другой безумный. Первый наблюдает за вторым.
Безумец живет обычной жизнью. Каждое утро он просыпается с желанием узнать, буду ли я таким весь день. На этот вопрос я всегда отвечаю утвердительно.
Безумец одевает детей, упаковывает им бутерброды, отвозит их в школу. Безумец принимает душ, ест, убирает со стола. Безумец летит к месту работы, обучает солдат, летит домой. Безумец спит рядом с моей женой, ходит тренироваться в хоккей, проверяет домашние задания по математике. Безумец без конца бегает. Безумец всегда остается Безумцем.
Зато здравомыслящий может думать о своей жизни отстраненно. Он наблюдает, ждет, делает замечания. Здравомыслящий знает, что можно жить по-другому. Он знает, что жизнь, которой я живу, — не жизнь. Знает, что раньше было много такого, что я делал с удовольствием — даже кое-какие теперешние мои занятия когда-то доставляли мне удовольствие. Он знает, что должно существовать средство, при помощи которого можно исцелиться от Безумия. Знает, что, если я в данный момент нахожусь во власти Безумия, отсюда вовсе не следует, что так и будет до конца моей жизни. Я ведь не всегда был таким. Здравомыслящий «я» знает, что было время «до», но будет и «после».
Вместе с тем здравомыслящий «я» беспомощен: он в ловушке, он всего лишь тень, заглядывающая через плечо Безумца, чья жизнь крутится в бешеном вихре. Здравомыслящий только наблюдает, как у меня раздувается грудная клетка, как все внутри закипает, как отделяется от туловища голова и боль не стихает ни на минуту.
Курдам понадобилось всего несколько минут, чтобы правильно оценить ситуацию. И, едва поняв, что происходит, они начали мстить арабам с той беспощадностью, с какой мстили им много веков. Мало кто представляет себе, как сильно курды и арабы ненавидят друг друга. Акты возмездия начались еще до того, как арабские террористы-смертники завершили свою серию атак. В День шести заминированных легковушек взорвалось только пять начиненных взрывчаткой машин. Одна не взорвалась. Курды убили водителя шестой машины выстрелом в висок, когда он был почти у цели. Когда я увидел его, он сидел за рулем серого японского легкового автомобиля меньше, чем в сотне метров от меня. Тело его обмякло, но не завалилось набок; стекло передней дверцы со стороны водителя было забрызгано кровью; находившееся в багажнике целехонькое взрывное устройство было готово сработать в любую секунду. Нам предстояло обезвредить бомбу — тогда ни дом, возле которого стоит машина, ни живущая в нем семья сегодня не пострадают. За все время командировки в Ирак это был первый такой случай.
Митчел отправил робота к машине с бомбой и проверил достоверность информации, полученной от курдов. Труп убитого террориста был на переднем сиденье; к рычагу автоматического переключения передач, что находится рядом с ручкой стояночного тормоза, был прикреплен механизм, приводящий в действие взрывное устройство. От этого механизма тянулись электрические провода к аккумулятору. В задней части салона лежала связка баллонов из-под пропана, начиненных самодельной взрывчаткой с вкраплениями комков пластита; баллоны были скреплены черной изолентой.
Мы с Криспом прошли в грузовой отсек вездехода за взрывным устройством, которое роботу предстояло закрепить на днище легковушки. Я достал очередную сигарету и закурил: курение было самым безопасным из всего, что я сделал в тот день.
