Свои незатейливые поделки — фигурки людей и животных — Луис относит в Криль и продает туристам. Я купил у него статуэтку «повелителя нечистой силы». Одна рука у него была короче другой, уши — огромные, одно торчало назад, другое — вперед.
— Луис, почему он такой некрасивый? — спрашиваю я.
— Чтобы люди его никогда не полюбили.
— А не расскажешь ли ты нам о себе и своей семье на языке тараумара, тоже для кино?
Несколько минут Луис думает, затем молча кивает головой. На лице никаких эмоций. Я включаю магнитофон и записываю гортанные слова загадочного языка, которые нам переводит Хуан Виньегас: «Я родился в этой пещере 30 лет назад. Отец мой тоже родился здесь 60 лет назад. Это наша родовая пещера...»
— А можно ли нам заглянуть в нее?
Вместо ответа Луис делает приглашающий жест рукой, идет впереди нас и открывает деревянную дверь, вделанную в каменную стену, которая наглухо перегораживает широкую горловину пещеры. Внутри это естественное творение природы выглядит как специально вырубленное человеком в каменном массиве жилье. В глубине «холла» еще одна каменная стена с такой же, как и первая, дверью из тщательно подогнанных гладких дубовых досок. За ней вторая «комната». На каменном полу закопченный круг — место для костра, а рядом низкий стол из толстых плах. В сумраке дальнего угла светлеет настил для хранения кукурузы и фасоли. Почти у самого входа на полу постели — расстелены шкуры и плотные накидки из овечьей шерсти. Воздух в этой пещерной квартире оказался, как это ни странно, сухим, хотя и прохладным.
Когда часа через два мы попрощались с Луисом и уселись в «джип», то не скрывали радости от того, что так легко удалось установить контакт с первыми же тараумара, с которыми свел случай. Однако Хуан лукаво улыбался, и вскоре я понял почему...
Напиток тесгуино и индейский марафон
Мы остановились неподалеку от зеленой ложбинки между обрывистыми склонами, где около кукурузного поля перед покосившейся избушкой собрались добрых две дюжины мужчин, женщин, подростков. Большинство было в стандартной, купленной в магазине одежде. Четверо — в традиционных мужских костюмах: на них свободные туники, вместо брюк — низко спускавшиеся широкие набедренные повязки из излюбленной тараумара белой ткани. И только одного индейца почтенного возраста украшала пестрая накидка такого же бесхитростного покроя, какую я уже видел на Себастьяне. По манере держаться чувствовалось, что этому человеку с острым подбородком и крупными чертами лица здесь принадлежало старшинство.
— Вы ведь священники? — спросил он после традиционного приветствия.
— Нет, мы иностранные журналисты.
— Кто, кто? — удивился он.
Несмотря на пространные объяснения Хуана, старик так до конца и не понял, что это значит, а за священников принял из-за... нашей съемочной аппаратуры. Дело в том, что из редких в горах приезжих тараумара чаще всего сталкиваются с католическими миссионерами, которые пользуются порой магнитофонами с записями проповедей.
Старец заговорил со своими сородичами, показывая рукой то на темные рыхлые междурядья кукурузы, то на вороха вырванных с корнем сорняков, будто принимал завершенную работу. Потом сказал по-испански, явно для нас:
— Сколько же «злой травы» наслал на маис в дни большой воды повелитель нечистой силы! Теперь мы ее одолели. Можно после этого отведать тесгуино.
Тараумара мигом столпились вокруг ведра с густой желто-зеленоватой жидкостью — перебродившим в глиняных сосудах хмельным напитком из кукурузы. Это все были родственники, друзья и знакомые, которые пришли пособить семье, оставшейся без мужчины. У тараумара издревле принято помогать «всем миром» больным, слабым и тем, у кого не хватает рабочих рук. По традиции такие коллективные работы завершаются распитием тесгуино.
Ковш шел по кругу. Старец окинул нас острым взглядом черных глаз и, показав на ведро мотыгой, почти повелительным тоном сказал:
— Попробуйте!
Индейцы затихли в ожидании. С любопытством на смуглых лицах наблюдали они за чужестранцами: решатся ли те отведать тесгуино. Затаив дыхание, подношу ковш к губам. И делаю первый глоток. На вкус не слишком-то аппетитный по виду напиток отдаленно напоминал крепкий кумыс. Быстро делаю второй глоток, и напряженная тишина взрывается оглушительными криками одобрения.
— Понравилось? — снова по-испански спрашивает старик.
— Хороший напиток, — осторожно отвечаю я.
В ответ на мою похвалу индейцы разразились неудержимым смехом. Мы решили, что наступил самый подходящий момент для озвученных съемок. Наш оператор Леонид Придорогин вскинул кинокамеру, а я включаю магнитофон и начинаю задавать вопросы по-испански, прося индейцев отвечать на языке тараумара. Но — увы! — никто не соглашается произнести хотя бы слово на своем родном языке. Так вот почему так лукаво улыбался Хуан Виньегас, когда первая встреча с тараумара, как нам показалось, легко открыла их жизненный мир.
Лишь позже я понял причины такого поведения. Сопротивляясь испанским конкистадорам, не желая склонить перед ними головы, тараумара стремились сохранить свое единство, отстоять свои обычаи, веками сложившийся уклад жизни. И хотя за время, прошедшее после конкисты, тараумара утратили страх перед белым человеком, многие из этих гордых, независимых людей, обитающих в глубине гор, до сих пор верны заветам своих предков, выраженным в крылатой пословице: «Язык — от бога. Его нельзя продать или отдать людям чужой расы». Тем более что другие народы, по древним верованиям тараумара, создал «повелитель нечистой силы» — дьявол, в то время как их самих сотворил бог.
По преданию тараумара, поведал Хуан Виньегас, когда бог спустился с неба, у него в земном прибежище было много глиняных сосудов с хорошим, крепким тесгуино. А у «повелителя нечистой силы» лишь небольшой кувшинчик, да и то плохого тесгуино.
Мы не знали, каким было качество преподнесенного нам хмельного кукурузного напитка. Он не привел нас в восторг. Но мы, не желая обидеть индейцев, на вопрос старца: «Понравилось?», отвечали: «Да», хотя, как оказалось, женщины, приготовившие тесгуино, предупредили его, что очень спешили и потому «конечный продукт» получился неважным. Но вот тесгуино для религиозных церемоний всегда должно быть добрым, дабы бог смилостивился и внял мольбам тараумара, когда долго нет дождей и от знойного солнца сохнут, не набравши силы, кукурузные стебли, или когда, наоборот, затяжные ливни грозят размыть посевы на горных склонах.
Культ тесгуино связан с тем, что маис — основная пища у индейцев тараумара. Мы не переставали удивляться, когда видели вкрапившиеся среди валунов и скальных глыб зеленые лоскутки огородов с безукоризненно ровными рядами молодых стеблей. Реже, и на меньших клочках, мелькали посевы фасоли. Сколько же упорства и трудолюбия требует эта нафаршированная камнями земля! И разве без милости всевышнего соберешь с нее щедрый урожай маиса, считают тараумара, чтобы намолоть достаточно пиноле — кукурузной муки для жидкой похлебки.
— Дичь в горах, особенно олени, исчезает, — рассказывает Хуан Виньегас. — Вот и стараются индейцы обзавестись овцой или козой. Но режут животных только на праздники. Зависят тараумара, конечно, полностью от того, что им дает земля. А уж если у семьи есть вол — это целое состояние. По сравнению с мотыгой — это настоящий трактор. Но если урожая не хватит даже для пропитания, каждая семья все равно запасется хотя бы парой кувшинчиков тесгуино. Он нужен только для самых важных событий в жизни: свадьбы, рождения ребенка, похорон, для завершения коллективных работ, смены жилья в горах, для праздников и просто для удачи перед любым большим делом. Только перед состязанием «самых сильных ног» — а они собирают индейцев из всей округи — бегуны не должны делать ни одного глотка тесгуино.
Нам не пришлось присутствовать на соревнованиях индейцев, до них оставался еще не один месяц. Но вот «дорожку», на которой они проводятся, мы видели. Собственно, трассы как таковой не было. Просто зарубки на деревьях, пометки на камнях и скалах очерчивали 15-километровое кольцо. По нему во время состязаний индейцы бегут круг за кругом. Сколько кругов будет пройдено на ближайших состязаниях? Это зависит от того, как договорятся сами бегуны и старейшины. Может, решат бежать четыре круга, а может, пять или шесть...
Я не удержался и вышел на трассу «супермарафона», пролегавшую по каменистым подъемам и спускам, по расчищенным лесным просекам. Даже шагом идти по ней не слишком-то легко: сквозь ботинки я почувствовал, что под подошвой далеко не пух. А ведь индейцы бегут часами, да еще подбрасывают пальцами босых ног деревянный мячик. Когда он залетает в расщелину или застревает в камнях, его нельзя доставать оттуда рукой, только ногой. Если же учесть, что вырезается он из дубового корня, можно представить, каково гнать его десятки километров по горным склонам.
