— Ты знаешь, у меня на отпуск другие планы были.
— Другие планы? — прищурился некромант. — Это — хорошо. Потому что и без тебя есть, кому загадки разгадывать.
— Кому, например?
— Да хоть твоей собственной конторе.
— А какое к ней имеешь отношение ты? Ты ведь на Главного канцлера Ладмении работаешь?
— А вот это уж, точно, не твое дело, — постучал себя по коленям Глеб.
— Ну, хорошо. А можно, чисто для профессионального роста поинтересоваться: чем этого монстра можно завалить? Ведь, по силе он равен, разве что, Вельзевулу, а опыта «общения» с ним на Алантаре до сих пор нет. Его еще на нашей общей прародине обратно вниз затолкали. И, исходя из курса демонологии, уж точно, не аланты.
— Не аланты, точно, — с расстановкой повторил мой бывший начальник. — Но, это тоже вне служебных полномочий обычного рыцаря Прокурата, — и снова покинул стул. — Агата, а ты знаешь, кто такие «балансии»?
— В общем-то, да, — удивленно воззрилась я на мужчину. — Эти милые полукровки, как раз — мой уровень. А причем здесь они?
— Да так, — скривился Глеб, глядя мимо в окно. — Вспомнились что-то. Балансии всегда появляются на свет, когда в них возникает нужда, и поддерживают природное равновесие. Как противовес стихии… Ты меня поняла?.. А вообще, пора мне. Пойду к твоим очаровательным дамам прощаться. А ты лечись давай: дыши правильно и нюхай целебные цветочки… Агата, а может, все-таки, вернешься ко мне?
— Ну, маршрут до тинаррских степей ты уже знаешь. Так что…
— Агаточка! — вот смелая женщина, моя тетя Гортензия. — Там мать твоя нарисовалась. И мы все вместе тебя… уф-ф, ждем… Агаточка?
Я, оторвавшись от перил, в два шага обогнула дедовскую трубу и шлепнулась на край люка с откинутой в сторону крышкой. Как раз напротив торчащей в нем тетки:
— Тетя Гортензия, а может, сюда, ко мне? Я вам такую красоту покажу.
— Что ты, что ты?! — шустро отпрянула та. — Да ни в жизнь! Ни ногой! Да пусть хоть алантской магией это место за тросы к небу подвяжут.
— Ну, это вы на себя наговариваете. Ведь, раньше блажили мне лишь с третьего этажа. Потом — с четвертого. А сейчас — вон какой прогресс!
— Да ну тебя!
— А у меня тогда предложение: вы ментальным каналом умеете пользоваться? Мысленным?
— Ну, мыслей у меня всегда полно. Творческих идей и…
— Это другое: обычный разговор между двумя, но, про себя, — и добавила с секретным прищуром. — Прокуратская разработка.
— А-а.
— Ну-у?
— А если вот я, например, нечаянно ляпну не для твоих уше… мозг… головы?
— Я услышу только то, что вы мне позволите. И лишь произнесенное в радиусе не больше десяти миль… Точно. Стоит лишь специальное свое согласие на ментальную связь с другим магом дать.
А вот про то, что «некоторые» и после запрета туда вторгаются, я тете Гортензии не сказала. Хотя, впрочем, и она ломалась недолго:
— «Агаточка?», — шепотом мне в голову.
— «Ага-а?», — аналогично ей.
— «О-ой… Кхе-кхе… Так, я зачем пришла-то? Мать твоя нарисовалась, не сотрешь… И опять будет носом своим столичным водить — пыль с полок нюхать и на Нинульчика моего коситься. А потом…»
— Тетя Гортензия.
— Ой!
— Ну, в общем… работайте над техникой. Работайте.
— Ага… Агаточка, — с помидорными, как и атласный бант на воротнике щеками…
А мама моя действительно, «нарисовалась». Яркими разноцветными узорами на парадном зеленом платье, и длиннющими бусами из прозрачного горного хрусталя. Хоть сейчас к живописцу и — на портрет. Однако истинные причины данного антуража выяснились очень скоро:
— Я к вам прямо с утра собиралась, — важно огласилась она, сидя в кресле и накручивая бусы на пальчик. — Да были дела, — быстрый взгляд в сторону и на меня.
Я — передернулась и насторожилась. Тетя Гортензия продолжила брякать на каминной полке передвигаемыми за тряпкой статуэтками (и сдалась ей эта пыль?):
— И какие же у тебя, мама, были «дела»?
— А, сначала отца твоего провожала и встречала — у них на службе конференция была, и он на ней выступал. Сильно так волновался. А, потом… Доча, я с Софико в ресторанчике на нашем углу встречалась.
— Да что ты?
— А что? — вскинулась та. — Подумаешь… Агата, ну, разве то плохо? Мы с ней столько вместе пережили, пока ты моталась по своей страшной Бередне.
— Ма-ма, — и тишина. Только слышно, как за окном у дровенника Нинон самовар сапогом раздувает: а-апф, а-апф, а-ап… — Мама, а, знаешь… делай, что хочешь. И дружи, с кем захочешь. Только я тут совершенно теперь…
— Не причем?
— Так точно.
— Да как же Агата, «не причем», когда мы с ней только о тебе и говорим все эти годы?
— Ну, у «подруг» много других тем должно быть. О семье, например.
— О семье?
— Рецептиками там разными обмениваться. По магазинам вместе…
— Агата, не ёрничай, я тебя умоляю. Софико, если уж на то пошло, единственной тогда настаивала на том, чтоб тебе все рассказать. И даже на этой почве с Ником вдрызг разругалась. А Ник потом — с Годардом, за то, что тот ЕЙ все рассказал. А на твоем дне рождения изо всех сил крепилась, чтоб праздник тебе не испортить. Вот такая была история. А ты…
— А я его взяла и сама… испортила, — продолжила, уставясь прямо перед собой и… — Ладно. Как она поживает?
Вот, если б мама моя в тот момент не сжимала пальцами кресельные борта, то, непременно бы воспарила. Но, просияла, точно:
— Софико?!.. Ой, они с Годардом той же осенью поженились. И теперь у них уже двое детишек. Замечательные такие: мальчик и девочка младшенькой. Она к нам в гости с ними иногда заглядывает и я… В общем, все у них… у нее хорошо. А Годард, — и отчаянный взгляд на меня. — пять лет в Прокурате, в одиннадцатой комтурии прослужил и после ранения на Склочных болотах вышел в отставку. А теперь — вместе с твоим отцом, в главной канцелярии, только в соседних отделах. Госстатистикой занимается, — отбарабанила и выдохнула. — Доча…
— Что?
— Софико очень хотела с тобой… Встретились бы вы с ней?
— Мама, не так всё скоро.
— Но, ты же мне обещаешь?
— Я обещаю подумать.
— Но, доча!
— Голубцы с плиты сняты. Прошу всех ужинать на веранду!
— «Вот Нинульчик мой — всегда молодец! Всегда вовремя».
И я вот даже сейчас не знаю: мне ли данный восторг предназначался… Тысь моя майка…
Когда живешь с такими родственниками, как мои, «многодеятельными» и «многогранными», польза и вред — всегда на одной узкой «полке последствий». Тут главное — уметь, извлекая одно, не задеть то, что лежит по соседству. Тонкое мастерство. Жаль, что двенадцать лет в учебном корпусе Прокурата и семь «беспризорных» береднянских, такому искусству не обучили. Пришлось наверстывать.
