Едва только закрылась за ним дверь, как я уже была возле сейфа. Можете представить, Ивор, как я волновалась! Мне пришлось призвать на помощь всю силу воли, чтобы действовать четко и уверенно.
Ключ подошел. Я повернула диски, как делал это Рауль, открыла сейф и, выхватив из него намеченную папку, торопливо раскрыла ее, чтобы убедиться, что находящийся в ней сложенный документ – именно тот, какой мне нужен. Ошибка была бы непоправима и могла испортить все дело. К счастью, я не ошиблась: в моих руках был Договор, заключенный недавно между Японией, Россией и Францией, подписанный и скрепленный печатями трех держав. Договор, который ваш министр иностранных дел имел основания считать особо секретным, могущим нанести вред Англии.
Беглый взгляд на этот документ создал у меня впечатление, что он не имеет военного характера, а относится скорее всего к области торговли между тремя государствами. Но это меня уже не касалось; я должна была отослать его шефу, который сам оценил бы его истинное значение и решил, наносит он ущерб интересам Англии или нет.
На место Договора я положила в ту же папочку и ту же ячейку сейфа «документ», который принесла с собой в ридикюле.[11] Это был просто-напросто чистый лист бумаги, сложенный вчетверо и напоминавший видом и формой официальный документ, так что человек, открывший сейф по другому делу, никогда бы не заподозрил что-то неладное. Я надеялась получить Договор обратно прежде, чем его хватятся в министерстве… Как видите, Ивор, если я даже изменила своему жениху, то лишь для того, чтобы спасти его. Теперь вам это понятно, не так ли?
– Понятно. Теперь вы желаете убедить меня и себя, что ваш поступок оправдан и закономерен. Но – Боже мой, Максина! – не мог удержаться я от восклицания. – Вы сотворили страшное дело! Хищение государственного документа…
– Я знаю, я знаю. Но мне нужны были деньги – для Рауля. И не было иного пути получить их. Вы же помните, я отказывалась, пока не услышала о пропаже бриллиантов…
– А потом, – перебил я возмущенно, – чтобы избавить жениха от риска позора, вы подвергли его другому, гораздо более серьезному – риску ареста!
– Ругайте меня, Ивор, – устало промолвила она. – Я заслужила это. Но все же позвольте мне досказать вам, что произошло дальше. Я успела уложиться в свои шесть минут и даже имела минуту в запасе до возвращения Рауля, который сказал, что его друг Бернар, за которым я его посылала, уже ушел домой. Я глянула на свои часики, сделал вид, что очень обеспокоилась, и сказала, что немедленно должна идти на генеральную репетицию в театр. Я не могла терять ни секунды; чем скорей я отправлю документ в Англию, тем скорей он вернется ко мне обратно, тем больше шансов, что его пропажа не будет обнаружена…
К Раулю я приехала не в собственной коляске, а наняла кэб, который и дожидался меня внизу, у подъезда министерства. Когда Рауль провожал меня к нему, в это самое время граф Алексей Орловский подъехал к министерству на своем небольшом двухместном открытом автомобиле и увидел нас. Ах, если б это случилось где угодно, только не здесь!…
Максина нервно вздохнула и продолжала:
– Я сказала себе, что у него нет никаких оснований заподозрить в моем визите к Раулю что-либо преступное, но все же очень нервничала. Я знала, что Орловский – хитрый и коварный враг. И когда он, выйдя из машины, вежливо приподнял шляпу и при этом удивленно вздернул кверху брови, я подумала, что теперь он может вообразить все на свете. И почувствовала, что бледнею. Я сознавала, что это глупо с моей стороны, но ничего не могла с собой поделать: мои нервы были натянуты до предела! Я не поехала ни домой, ни в театр, а прямо на почту…
– Почему на почту? – спросил я с недоумением.
– Видите ли, Ивор, у меня не было связного, с которым я могла бы срочно переправить документ через Ла-Манш, а действовать надо было без промедления. Я очень много рисковала в этот день, и лишний риск меня уже не пугал. Опасность угрожала мне в любом случае. Поэтому я решилась переслать документ в заказном письме, надеясь, что успею захватить последнюю почтовую карету в Кале…
На почте я запечатала Договор в конверт и надписала адрес, разумеется, не лондонский. Я адресовала его в Оксфорд, адресатом был декан университета – лицо вне всяких подозрений, человек, на которого я смело могла положиться.
Выйдя из почтовой конторы, я снова увидела Орловского в его открытой автомашине. Это уже не могло быть простым совпадением: очевидно, он ехал за моим экипажем от министерства иностранных дел, чтобы проследить, куда я направлюсь. Почему я не предусмотрела эту опасность? Обычно в подобных вещах я тщательно обдумываю каждый шаг и веду себя крайне осторожно, а вот сейчас допустила такой промах!
«Но ведь если Орловский знает о твоей секретной работе, – сказала я сама себе, – то для тебя игра была бы окончена уже давно. Очевидно, он не знает, и его слежка объясняется просто ревностью…»
Да, если мужчина хочет стать любовником женщины, а та его резко отталкивает, он становится ее врагом. И не только ее, но и ее возлюбленного. Правда, Орловский слишком умен и прежде всего заботится о личном престиже; если он разгласит то, о чем лишь смутно догадывается, а впоследствии окажется, что он ошибся, это может повредить ему самому в его дипломатической карьере. Поэтому, думала я, он еще не посоветовал тем, кого это касается, провести тщательную ревизию в делах Рауля дю Лорье, первого секретаря французского министерства иностранных дел, проверить, все ли там в порядке.
– Значит, – сказал я, – у него нет реальной возможности плести против вас интригу?
– Трудно сказать, – возразила Максина. – Мои дружеские связи с высокопоставленными персонами в Англии могли показаться ему подозрительными, а мой визит в министерство и оттуда прямо на почту как бы подтвердил эти подозрения. Что, если он попытался узнать на почте имя моего адресата?.. Впрочем, если он и поступил так, вряд ли это принесло ему много пользы: деловые отношения между мной и британским правительством, естественно, всегда были окружены глубокой тайной. Вы понимаете, Ивор, что я почти никогда не обращалась непосредственно к шефу разведки и не встречалась с ним. Единственное, что мог сделать Орловский, – неофициально уведомить Сюрте Женераль, что актриса Максина де Рензи подозревается в политическом шпионаже в пользу Англии… и что не мешало бы просмотреть ее корреспонденцию. К счастью, его совет (если он имел место) опоздал: почта ушла вовремя.
– Рад за вас! – промолвил я.
– Однако вы видите, Ивор, какой опасности я подвергаюсь? За мной следят агенты и на том, и на этом берегу Канала. Думаю, они несколько дней ждали, когда из Лондона приедет гонец с обратным поручением, вот почему мы и пережили сегодня столько неприятных минут в этом отеле. Если б документ, похищенный во Франции, попал в руки французской контрразведки, Рауль был бы обесчещен, его сердце разбито, а я… о, я не стала бы дожидаться ареста!
– Молчите! – поспешно перебил я. – Этого не случится!
– Дай Бог, – печально возразила Максина. – Конечно, Орловский мечтает отомстить мне и зарекомендовать себя во Франции дружественным дипломатом, но сегодняшний безрезультатный визит полиции в «Елисейский Дворец» вряд ли можно объяснить его происками.
– Вы считаете, что он не причастен к исчезновению футляра?
– Пожалуй. Ведь вместо документа вы привезли колье. Маловероятно, чтобы он преподнес мне столь ценный подарок и так оригинально! В этих бриллиантах кроется какая-то тайна: это то самое колье, которое было украдено у Рауля на пути в Амстердам!…
Я взял в руки бриллианты – и невольно залюбовался чудесной игрой света в их гранях. Казалось, камни загорелись в моих руках; при малейшем движении их ослепительные вспышки разбегались стрелами во все стороны. Такого великолепия я еще не видывал.
– А вы уверены, что оно то самое? – спросил я.
– Так же уверена, как то, что вы – это вы, а я – это я. Правда, Рауль не показывал его мне, но я не раз видела его на шее у герцогини де Бриансон, а женщина, будьте покойны, обращает на эти вещи особое внимание. Я еще не сошла с ума… хотя, вероятно, скоро сойду, если вы любым способом не спасете меня от этого ужаса.
– Буду пытаться, – пообещал я. – Во всяком случае, Максина, не теряйте надежды. Но мне не хотелось бы, чтобы вы играли сегодня.
– Я также не хотела бы. Однако должна сейчас идти в театр, иначе могу сорвать начало спектакля. Грим, макияж, переодевание займут довольно много времени – не меньше, чем наши разговоры. Я не должна допустить сегодня никаких кривотолков обо мне и моих делах, что бы ни произошло в дальнейшем. Рауль будет в ложе, и в конце первого акта будет у дверей моей актерской комнаты. Видеть его, слышать горячие похвалы моему таланту и говорить ему ласковые, нежные слова – это могло бы сделать меня счастливейшей женщиной, если б… если б я не предала его.
