– Не забывайте – вы вернете ему колье. Это уже кое-что.
– Да, это кое-что… Но не это главное!
– Орловский тоже будет в театре? – осведомился я.
– Непременно. Он не удержится, чтобы не посмотреть меня на сцене, да еще в премьере, которую ждет весь Париж. Но если он все же будет иметь разговор с комиссаром полиции, то может несколько задержаться.
– Поскольку у него нет на руках никаких конкретных фактов против дю Лорье, – сказал я, – у нас будет время для поисков, и мы можем чувствовать себя в безопасности.
– Мы в безопасности, – повторила Максина со спокойствием отчаяния, – в такой же, как если б находились в погребе, начиненном порохом… Разве в министерстве не могут в любой момент хватиться Договора?.. Но, – горько перебила она сама себя, – почему я говорю «мы»? Для вас вся эта история может окончиться лишь кратковременными неприятностями.
– Вы знаете, дорогая Максина, что это не так, – запротестовал я. – В этой истории я вместе с вами, душой и сердцем. Я говорил вам чистую правду и могу повторить, что готов, если потребуется, отдать жизнь, лишь бы искупить свой промах. Я уже пожертвовал кое-чем, но… – и я прикусил язык.
– Чем же вы пожертвовали? – поймала она меня на слове.
– Своей надеждой на счастье с девушкой, которую люблю так же, как вы Рауля, – признался я и тут же пожалел, что произнес эти слова, готов был взять их обратно: у Максины хватало и своего горя, она несла свою тяжкую ношу тревог и волнений. Зачем утяжелять ее?
– Не понимаю, – сказала она.
– Простите, я сказал глупость. Вы ничем не сможете помочь мне, и я не сожалею об этой жертве, – торопливо ответил я, покривив душой.
– Вы опасаетесь, что эта история получит огласку? Не бойтесь, полиция охотилась за мной, а не за вами. Ведь они даже не знают вашего настоящего имени, а только псевдоним, который, очевидно, получили от администрации отеля.
– Не думайте больше об этом, Максина!
– Нет, я обязана думать о вашей великодушной жертве. Но боюсь, что в ближайшие дни буду не в состоянии думать о чем-либо, кроме утраченного документа… Однако сейчас мы должны сказать друг другу до свидания. Ради меня, ради Рауля, если можете, Ивор, – помогите! Что вам надо сделать – не знаю, я блуждаю в потемках. Вы – моя единственная надежда. Если вам жаль меня, приходите сегодня ко мне домой по окончании спектакля и расскажите, что вам удалось разузнать или предпринять. Будьте там к двенадцати часам ночи. Обещаете?
– Обещаю.
– Спасибо. С нетерпением буду ждать вас. А теперь дайте мне бриллианты, я пойду. Не хочу, чтобы нас видели вместе за пределами отеля!
Я отдал ей ожерелье, и она тотчас вышла из салона.
Глава 9. Ивор опаздывает на свидание
Я был доволен тем, что остался один. Мне нужно было спокойно обдумать случившееся.
Я заметил, что Максина, взяв у меня бриллианты, быстрым движением расстегнула у горла пуговку кружевного воротничка и опустила сверкающее ожерелье за корсаж. Но футляр она оставила. Я взял его со стола, куда она небрежно швырнула его, и тщательно осмотрел.
По-видимому, он не был футляром из ювелирного магазина, не был предназначен для драгоценностей, и бриллианты не находились в нем, когда герцогиня вручала их дю Лорье для продажи. Слова Максины, что она видит этот красный футляр в первый раз, были вполне правдивы; когда комиссар извлек его из дивана, она не могла знать, что находится внутри.
Тот зеленый футляр, который я вез для Максины из Лондона, выглядел так, словно был предназначен для хранения гаванских сигар особого сорта, значительно длиннее обычных. А у этого на каждой стороне имелась внутри перегородка, образующая как бы две ячейки, и серебряная застежка с клеймом английской пробы.
«Английское серебро!» – подумал я.
Я еще раз перебрал в памяти мельчайшие подробности моей поездки.
Три человека, которые были моими попутчиками на пути из Лондона в Дувр, были все англичане (мне так показалось). Но из этого трио только нервный маленький альбинос, забронировавший для себя отдельное купе, имел какую-то, пусть небольшую, возможность выкрасть у меня документ и подложить вместо него этот футляр из красной кожи с бриллиантовым колье стоимостью не менее двадцати тысяч фунтов. Если он обладал талантом фокусника и ловкостью профессионала-карманника, то предположительно он мог бы проделать этот трюк в момент тревоги на сходнях парома. На площади вокзала Гар дю Нор он также подходил вплотную ко мне, но и тогда я не заметил ничего особенного.
Если же это был частный агент, нанятый кем-то, чтобы выследить и ограбить меня, то, опять-таки, почему он сделал мне такой ценный подарок? Неужели плата, полученная им за труды, превышала стоимость камней? Клянусь всеми святыми, это было выше моего понимания! Ведь ему было бы проще оставить бриллианты при себе, чем запихнуть их в мой внутренний карман.
Может быть, подсунутые мне камни – фальшивые? Может быть, в Амстердаме он заменил настоящие бриллианты на стразы? Но на это потребовалось бы много времени, а его у похитителя не было. Да и самый вид бриллиантов (хотя я не специалист в ювелирном деле) говорил, что это – подлинные драгоценности.
Наконец, если альбинос был агентом спецслужбы и его задачей было следить за мной, находиться возле меня, то почему в Париже он уехал с вокзала раньше меня, даже не посмотрев, куда я поеду?.. А перед этим в Лондоне не хотел пустить меня в занятое им купе, – неужели он рассчитывал, что я сам ворвусь туда силой?..
По-видимому, все трое мошенников были каким-то непонятным образом связаны в одну шайку и затеяли против меня совместную интригу…
Мы с Максиной потратили много времени на разговор, но все же с того момента, как я видел альбиноса в последний раз, прошло не более трех часов. Поэтому я решил немедленно вернуться на вокзал Гар дю Нор и попытаться найти там какой-либо след его или тех двух молодчиков. Может быть, кондуктор омнибуса или кэбмен запомнили, куда они поехали и где высадились, и таким образом у меня появится шанс отыскать утраченный документ.
По совету министра иностранных дел я, в целях предосторожности, взял с собой из Лондона заряженный револьвер и теперь готов был пустить его в дело, если это потребуется. От шайки опытных грабителей можно было ожидать любой выходки.
Я очень проголодался, так как с утра ничего не ел, однако не стал тратить время на еду, а сразу поехал на вокзал. Там на площади я долго осматривался вокруг, пока не заметил носильщика, лицо которого показалось мне знакомым. Я видел его, когда выходил из поезда: он прошелся под окошками нашего купе, предлагая услуги для переноски багажа как раз в то время, когда я и альбинос бок о бок вышли из вагона. Спрошенный мною, он сделал вид, что ничего не помнит, но серебряный франк освежил его память, он подумал и вспомнил не только меня, но и альбиноса, которого описал довольно подробно.
Он не знал, куда девался «невысокий мосье», но, кажется, тот уехал в кэбе в сопровождении двух каких-то других джентльменов. Носильщик припомнил это обстоятельство потому, что кэбмен был ему хорошо знаком, как это обычно бывает на вокзалах, где носильщики и извозчики знают друг друга в лицо.
Он добавил, что этот «кучер» недавно вернулся на стоянку. Может ли он показать его мне? О да, может. И охотно сделал это, получив от меня второй франк.
«Кучер» оказался угрюмым парнем, как и большинство возниц в Париже, но вид и звяканье серебра, словно по волшебству, размягчили его.
Я начал с того, что сказал, будто разыскиваю своего друга англичанина, которого должен был встретить с утренним поездом из Кале, но, к несчастью, разминулся с ним. И попросил возницу описать седока, которого он отвозил утром с вокзала, добавив, что у моего «друга» было много всякого багажа.
Малый долго скреб затылок, а затем принялся описывать его весьма неуклюже, обнаружив поразительную нехватку наблюдательности, особенно когда дело дошло до подробностей. Однако информация, какую мне удалось вытянуть из него, звучала более или менее обнадеживающе.
Одно смущало меня: возница уверял, что альбинос уехал не один, а с двумя товарищами. Почему? Ведь те двое ждали омнибуса. Неужели они передумали и поехали вместе с ним?
Возница хорошо запомнил место, где высаживал своих трех пассажиров, и согласился отвезти меня туда. И я рискнул, хотя могло случиться, что человек, за которым мы охотимся, окажется вовсе не тот, кто мне нужен. Кроме того, ехать нужно было в отдаленный парижский район Нэйли; расстояние было так велико, что, поехав туда в кэбе и обнаружив в конце концов, что мы на ложном пути, я понапрасну потерял бы массу драгоценного времени.
Если б возница припомнил название улицы и номер дома, где он останавливался, я бы нанял мотор: две свободных машины стояли у вокзала рядом с извозчиками, поджидая клиентуру, и я через несколько минут был бы на месте. Однако, несмотря на обещанную внушительную сумму, возница мог сказать только то, что, подъезжая к какому-то месту, один из седоков приказал: «Поверни в следующую улицу налево!» Кэбмен так и сделал, и перед каким-то зданием в середине улицы ему было приказано остановиться. Он не позаботился узнать название улицы, хотя был не слишком хорошо знаком с тем районом, руководясь больше различными внешними ориентирами.
