После футбола мы пошли домой.
Во дворе возле своего подъезда Костик рисовал на асфальте ужасную рожу с трубкой во рту и пел:
А нам все равно,А нам все равно…
— Идем ко мне пообедаем, — предложил вдруг Диман.
Я пожал плечами:
— Идем.
Пообедав, мы включили телевизор и стали смотреть передачу «Для дома, для семьи». Толстая тетка объясняла, как готовить слоеное тесто.
Я глядел на экран, а в голове моей вертелось:
А нам все равно,А нам все равно…
Диман переключил программу, но и здесь было не интереснее: шел урок английского языка, преподаватель усиленно двигал губами и что-то писал на доске, но мне казалось, что он напевает:
А нам все равно…
— Диман, — сказал я, — выключай свой телек, надоело.
Диман щелкнул выключателем. А песенка все звучала.
— Диман, — сказал я, — ты не знаешь, что это за песня?
— Какая?
— «А нам все равно».
— Привет! — подскочил Диман. — Это же из «Бриллиантовой руки». Не видел?
— Нет.
— Темнота, — обозвал меня Диман.
— Хорошая картина?
— Полный блеск.
— Про что?
— Долго рассказывать. Но песенка!.. Никулин поет. А еще там драка — со стула свалишься.
Я поднялся.
— Куда ты?
— Смотреть «Бриллиантовую руку».
— А, ну давай, — сказал Диман. — Толковая картина.
Я пошел не в кино, а домой. Почему-то не могу я долго быть с Диманом. С ним я могу погонять в футбол, ну у телека посидеть немного — и все. Где же мне найти настоящего друга? Где?
Дома я взялся дочитывать «Кон-Тики».
Но тут вошла мама и сказала, что ко мне заходили Виталька и Таня.
— Зачем? — спросил я.
— Но знаю, мне они не доложили.
— Ты бы спросила.
Мама пожала плечами:
— То ты говорить, зачем я вмешиваюсь в твои дела, а теперь я виновата, что не расспросила. — И она вышла.
«Зачем же я им понадобился? — размышлял я. — Вместе заходили. И Таня, и Виталька. Лучше б одна Таня».
И вспомнились мне стена, и окно, и силуэт в расплывчатом, зеленоватом свете.
Стучат но рельсам колеса. Покачивается вагон. За окном мелькают в темноте огни: иногда одинокие, случайные, а иногда их много, целые россыпи — это поселки и города убегают куда-то назад.
И все это не в кино, не на экране, а на самом деле.
До чего же здорово, черт возьми! Ругаться нехорошо, я знаю. Мама бы мне сейчас сделала замечании. Но, во-первых, я это не вслух сказал, а во-вторых, я еду без мамы. Еду один! Ну разве но здорово?!
Я даже заснуть не могу, так здорово! Все кругом спят. В полутемном вагоне и храп, и какое-то бормотание сквозь сон, а я не хочу спать, не могу — лежу на верхней полке и смотрю в окно. Хотя смотреть-то без толку: ничего не видно. Кроме огней.
Темнота. Огни, огни, огни… Снова темнота. Даже чернота, как в пузырьке с тушью. А вот огонек. Один… второй… И все. Больше нет. Опять темнотища…
Я перевернулся на спину. Надо же такому случиться! Я еду в Москву. Напротив меня спит Виталька, а на нижней полке — Таня. Нет, я не из-за них поехал. Но из-за Тани. Я давно хотел увидеть Москву. А Таня — это так уж получилось, что едем вместе. Правда-правда!
Я, конечно, знал, что бывают в жизни неожиданности. Помню в третьей четверти контрольную по алгебре.
У отличника Ольмана одни ответы, а у меня — другие (мы алгебру всегда по Ольману проверяем). Все узнали, как он решал, стали скорей исправлять, бумажку передают друг другу. Но возле моей парты стоит Илья Васильевич как вкопанный и не отходит. Нинка Малявина глазом на меня косит, а передать бумажку эту самую боится. Что делать? И тут как раз звонок. Сдали мы тетрадки. «Ну, — думаю, — погорел». И вдруг на следующий день принес Илья тетради — у всех «пары» и «трояки», и лишь у меня пятерка. Это по алгебре! Я глазам своим не верил.
А еще как-то поехал с ребятами за грибами. Все полные корзины насобирали, а у меня на донышке две сыроеги перекатываются, раскрошились уже совсем. Ребята смеются, спрашивают, не буду ли я носильщика брать. А я молчу: не везет. Ничего не поделаешь. И вижу вдруг: у одного куста зажигалка лежит. Да такая красивая! Я поднял. Щелк — крышка отскочила, и заколыхался у меня в руке огненный язычок. «Made in Poland» на зажигалке написано. Польская, значит.
Виталька подскочил ко мне, тоже пощелкал, а потом говорит:
— Где нашел?
Я показал. Он чуть всю землю под кустом не перерыл. Только что искать! Зажигалка не гриб, одна возле другой не растет.
Подошел Диман, повертел в руках зажигалку, поджег сухой прут, проговорил:
— В порядке штукенция. Где нашел?
Я опять показал на куст, но Диман видел, как там шарил Виталька, и остался на месте.
Потом Виталька вновь принялся разглядывать мою зажигалку, без конца щелкал крышкой, хотел ножом отвернуть винтик. Но Диман предупредил:
— Сломаешь, не ковыряй. Виталька отдал мне зажигалку.
— Польская что!.. — сказал он. — Австрийские лучше.
— Ну и ищи себе австрийскую, — ответил я. — А мне эта сойдет.
— «Сойдет»! — передразнил Виталька. — Ее нужно хозяину вернуть.
— А где ж хозяина-то искать? — спросил я. Понятно, если б нашел я ее в трамвае, или в автобусе, или хотя бы в магазине, сдал бы — и все дела. А тут кому сдавать — лешему, что ли?
— Положи под куст, хозяин вернется и найдет, — сказал Виталька.
— Привет! — бросил Диман.
— Приветик! — повторил я за ним. Виталька промолчал: наверное, сам вспомнил поговорку про иглу в стоге сена.
— Тогда давай спрашивать у всех, — сказал он.
— У кого — у всех?
— А кто в лесу встретится.
— Давай, — согласился я.
— Ерунда, — сказал Диман. Он протянул мне корзину с грибами. — Махнемся: ты мне — зажигалку, я тебе — грибы?
— Нет, — покачал я головой.
— Точно, — вздохнув, признал Диман, — зажигалка лучше.
— Бери мои, — предложил Виталька, — у меня одни белые.
Но я меняться не стал. Мы пошли дальше и встретили старика. Палкой он отгибал нижние ветки у елочек.
— Вы зажигалку не теряли? — спросил я.
— Зажигалку?
— Ну да. — Виталька уже был тут как тут, рядом со мной. — Зажигалку.
— Нет, не терял. — Отогнув ветку, старик увидел гриб, наклонился, срезал его под корень.
— Польскую, — добавил Виталька.
— Что?
— Зажигалка, говорю, польская.
— И польскую тоже не терял. Я некурящий. — Старик положил гриб в ведерко и двинулся к поросли березок.
— Глухой хрыч, — выругался Виталька. — Еще за грибами ходит.
— А что, грибы пищат, что ли? Ему их слушать не надо, — сказал я.
Диман засмеялся, а Виталька поджал нижнюю губу.
Потом мы встретили женщину с девочкой.
— Спросить? — толкнул я Димана в локоть. Диман посмотрел на женщину, потом на девчонку и сказал:
— Не стоит.
— Бывает, что и женщины курят, — заметил Виталька.
— Бывает, — согласился я и спросил у нее про зажигалку.
Нет, она не теряла.
— А лопатку маленькую с синей ручкой вы не находили?
— Не находили, — сказали мы и пошли дальше.
Виталька все потешался:
— Надо же!.. С ручкой! А шляпу с перышком они не теряли?…
Долго нам никто больше не попадался. И вдруг, пожалуйста, настоящий мужчина, высокий, плечистый, да еще военный.
— Дядь, вы не курите? — спросил Диман. Военный пристально взглянул на нас.
— Курю. Но закурить не найдется. Малы еще.
— А зажигалку вы не теряли? — спросил я упавшим голосом.
— Не терял.
— Польскую, — вставил Виталька. — Отличная зажигалка.
— Нет, — пожал плечами военный.
Виталька прикусил губу, а потом сказал мне:
— Покажи зажигалку-то.
— Вот, — вынул я ее из кармана и дал военному.
Он поглядел на нее, попробовал, как она зажигается.
— Хорошо работает, — сказал он и протянул ее мне.
— Подари ему, подари, — громко зашептал Виталька.
— Возьмите ее, — сказал я, хоть и жаль было расставаться, но не забирать же ее назад после Виталькиного шепота: военный-то, конечно, все слышал.
— Спасибо, — сказал он, — у меня зажигалка есть. Правда, не польская, но работает не хуже. Сынишка сделал. — Он достал свою зажигалку, закурил. — Где ж ты таких белых насобирал? — спросил он у Витальки.
— Да там, — кисло ответил Виталька и махнул рукой.
Вот и осталась зажигалка у меня, потому что в лесу мы больше никого не встретили. Валялась она без дела в моем ящике (дома у нас курящих нет), а потом я взял да и подарил ее приятелю отца — полярному летчику…
Я опять перевернулся на живот и стал смотреть в окно. Темнотища. Ни одного огонька. Наверное, мимо леса поезд идет.
Нет, это были чепуховские неожиданности. И без той пятерки по алгебре вполне я мог прожить, и польская зажигалка тоже была ни к чему. А вот поехать вдруг в Москву — это да! Это чудо.
