А сейчас — смех и слезы вперемешку.
— Родимые! Радость-то какая! Ведь и ко мне теплина в душе имеется! — шепелявила беззубо каждому встречному.
Яков поцеловал старушку в щеку, поздравил. И позвал за собой Кузьму.
— Яша! Мне нынче сын звонил. Можно на выходные к нему съезжу? — остановила дородная, щекастая бабка.
— Он и приглашал?
— Просил с внуком побыть. Им в гости надо отлучиться.
— Поезжайте!
— Во дура! Поедет она к ироду. Он, окаянный, ее в психушку запихнул! Вместе с невесткой расстарались! Она им помогать хочет снова! Во безмозглая! Да я б такого сына… — Кузьма увидел щуплую старушку, выглянувшую из комнаты.
— Не твое дело! У тебя и такого сына нет. Пьяный он был. Поругались. Теперь вот опомнился. Вновь к себе зовет…
— В этот раз уж до конца угробит…
— Не лезь в чужую жизнь! У них тесно. Самим места мало!
— В трехкомнатной троим тесно? Хоть не смеши! Вырастила черта себе на шею.
— Он не черт! Начальник!
— Тьфу, дура! — сплюнула худосочная старуха и скрылась в комнате.
— Смотри, везде нужны твои руки! — открывал директор комнаты, водил по этажам. — Видишь, койки разваливаются. Иные старики даже на полу предпочли спать. А шкафы! Смотреть страшно. Тумбочки — развалюшки, на стулья не присесть. Заела нищета! Но разве так они должны жить? Неужели и нас это ожидает в недалеком будущем?
Кузьму холодом обдало от такого предположения.
— Ну чем помогу? Если взяться, мне материалы потребуются. Доски, фанера, фанеровка, лаки, клей, обивочные материалы, вата или поролон, гвозди и много чего еще. А денег у тебя нет. Это враз видать, — сказал Кузьма.
— Кое-что сами купим. Спонсора вчера нашел. Тоже обещал помочь. Бывший совхоз стал акционерным обществом. Они! И еще завтра у меня встреча с мэром города. Говорят, толковый, сердечный человек. Может, поможет… Но и сами не сидим сложа руки. Наши старушки вяжут. Мы их рукоделье сдаем на фирму «Умелец». Там продают и перечисляют деньги на наш счет. Старики тоже не бездельничают. Сами стекла вставили в окнах. Много побитых было. Сантехнику привели в порядок. Просят открыть свою мастерскую, чтоб поделки выпускать. Кухонные расписные доски, ложки и черпачки, каталки, свирели и свистки для детей, манки для охотников. Но с этим пока не горит. Хочу людям условия создать нормальные. А уж потом!..
— Прости, Яков, ты что, один тут работаешь?
— Есть бухгалтерия. Без нее ни шагу.
— А сколько получаешь?
— Не скажу! Смеяться будешь, — отмахнулся тот.
— Яша! Опять Петровна с Антоновной дерутся. За курево! Поругай их! — попросила пожилая женщина директора. Тот по пути заглянул в медпункт:
— Алла! Пойдемте к Петровне. Опять она в комнате закурила. Поговорите. Постарайтесь убедить!
— Старухи курят? — округлились глаза у Кузьмы.
— Петровна покуривает. Она в партизанах была. Кремень — не женщина! Наград больше, чем у мужиков. А курит тоже неспроста. У нее в войну двух детей и мать расстреляли немцы. На ее глазах. После того ушла в партизаны. Минером была. Семнадцать составов пустила под откос. Ее муж в Берлине погиб. Перед Победой. Нервы и сдали… Взяла на воспитание сироту. Но и он попал под машину. Может, и свихнулась бы. Но ее поддерживали люди. А тут анархия началась в стране. Перестала понимать, кого защищала, за кого проливала кровь? Ее пенсии не хватало на квартплату. И ей едва не пришлось побираться, надев все ордена! Потом и на лекарства цены подняли, на продукты. Всех моих стариков обобрали до нитки. Особо с вкладами, облигациями, приватизациями, реформами, повышениями цен. За аппетитами олигархов вся держава не успевала.
— А как же сам живешь? — перебил Кузьма.
— Да много ли мне надо? Вон дед каждую копейку берег — раскулачили. Отец в ссылке вкалывал. Налогами задавили. Как и нынче! Дохнуть не дают.
— Яков, Мешкова заболела, — вышел из комнаты старичок.
— Позовите врача к ней, Трофимыч… Смотри, Кузьма! Наша столовая! — с гордостью распахнул двери директор.
Громадная комната была и впрямь нарядной. Тюлевые занавески, ковровые дорожки, небольшие столы на четверых человек, оригинальные бра на стенах, зеркала и цветы…
— А вот стулья говно! — не сдержался Кузьма и добавил: — Все крепить и клеить надо. Ишь разъехались ножки, как у пьяниц.
— Ладно тебе! Зачем уж так резко? Не все сразу! Ты лучше скажи, остаешься у нас?
— Подумать надо…
— Над чем?
— Ну, если я останусь, куда меня определишь? К каким-нибудь Георгиевским кавалерам? У тебя ведь полная обойма всяких!
— Нет! Ты будешь жить отдельно. Так положено. У нас имеется одноэтажный дом. Там вся обслуга. Кого надо найти, далеко ходить не стоит. Зато никто не ворует. Мало того, что на глазах друг у друга, так и не для чего. Все предусмотрено.
— А если я женюсь? — ухмыльнулся Кузьма.
— Свадьбу справим. И живи где выберешь! — понял директор вопрос, рассмеялся громко.
— Яков, у тебя семья имеется? — спросил Кузьма, покраснев за собственное любопытство.
— Семья? Нет. Не завел. Не получилось. Нравилась по молодости одна девушка. Но робость помешала. Нашелся другой, смелый. И увел. Потом случались увлечения. Но дальше этого не шло. Я невезучий. А может, слишком недоверчив. Потому застрял в безнадежных холостяках. Теперь о семье уже и не думаю. Поздно обзаводиться.
— Даже я про себя такое не брешу, не зарекаюсь. Ты вон на сколько моложе. С чего бы эдак?
— Знаешь, Кузьма, у нас мама недавно умерла. Жила в деревне. Мне от нее на память дом остался. Так вот, дважды в жизни я привозил к ней женщин, с какими мог создать семью. Обе проявились именно там. От обеих отказался. Теперь матери нет. Проверить не на ком. А жениться наугад не хочу.
— Что ж, весь век в стардоме станешь маяться?
— Не стоит так, Кузьма. Я не мучаюсь. И другой работы не ищу. Если бы не стардом, ушел бы в монахи…
— Ну и придумал! Ты что? Сковырнулся с мозгов? На кой — в монахи? Иль жизнь опротивела? Иль сам себя невзлюбил?
— Не поймешь меня. Разные у нас жизни и судьбы. Всяк в ней свое видит, — выдохнул Яков тяжелый ком воспоминаний. И повел Кузьму в дом, где жил обслуживающий персонал. — Вот здесь обитаем!
— Стареете? Плесневеете рядом с дедами и бабками? Ну что это? Пороги прогнили, перила поотваливались. Двери искривились, полы разъехались, окна щелястые, потолки в трещинах, как морда в морщинах. Везде у вас неуютно. Рук хозяйских не видно, — вошел Кузьма в комнату Якова.
— Мне б стардом поднять. Чтоб наши не сетовали на свою долю. Знаешь, как на первых порах выбивал деньги на продукты старикам? Со скандалами. С руганью. Недавно все выровнялось.
— Да это понятно.
— Короче! Уговорил я тебя? Переходишь к нам?
— Перехожу, — ответил Кузьма через паузу.
Все время, пока Яков водил его, он присматривался и думал. «Все ж стардом не свинарник. Жилье и жратва готовые. И получка цела. Чего еще желать?» — решил для себя и согласился.
Яков в тот же день послал машину за пожитками Кузьмы. Торопил время, пока Кузьма не передумал.
Его рассчитали в два дня. Не стали уговаривать. И он уехал…
Глава 3. Перемены
Кузьма, перебравшись в стардом, сразу взялся за работу, решив начать с верхних этажей, попросил Якова временно переселить старух в другую комнату.
Тот согласился. Но бабки запротивились:
— Ишь чего удумал, сгонять нас!
— Не-е, соколик! Не выйдет, не получится твое фулюганство. Ты делай, нам не помеха. А и мы тебе не кучки под ногами!
— Эй, бабы! Хоть мужичьим духом наша келья провоняется! Сколько времени того не знали! Держи его! — хохотала озорная старуха подбоченясь и стреляла в Кузьму глазами. — Тебе сколько годков, милый? — спросила улыбчиво.
— Все мои! Тебе-то что до этого? Или бес под юбку влез? — осек строго.
— А ты его вытащи! — ответила тут же, не задумываясь.
— Тьфу! Окаянная! Уже песок со всех дыр посыпался, а у ней все грех на уме! — досадовал Кузьма, разбирая койку.
— Вот это ты уже лишку хватил! — посуровела бабка, нахмурилась и вышла из комнаты, обидевшись.
— Зря ты ее облаял. Не знамши обосрал. Она навовсе не такая. Пошутковать могет. Но дале того — ни шагу! — вступилась за ушедшую назвавшая Кузьму соколиком.
— Всякая из нас не с жиру тут прижилась. С горя! И коли шутить перестанем, жить будет не можно. Перемрем как одна. Слезы — не утеха. Сколько их ни лей, прошлое не воротишь и не поправишь нынче. Сгоняем горькую память из своих душ кто как может. Чтоб и другие сердце не томили. Уразумел? Заместо слез хохочем, хоть внутрях кошки гребут! И не забижай, коли с тобой заговорили. Срамные думки при себе оставь. Так-то оно праведней! — отчитала бабка.
Кузьма тем временем разобрал кровати. Сначала одну, за ней — остальные. Старухи вынесли все пожитки в другую комнату, наблюдали за работой мужика. А тот зачищал доски, перетягивал матрацы, клеил шпон, заменял болты.
